Юлия Валерьевна Созонова "Двойняшки для Медведя"

– Да, – Макс тихо хмыкнул, явно задумавшись о чём-то своём. Но всё же добавил. – С ними всё хорошо, Ир, не волнуйся. Сейчас вон… Размазывают тонким слоем детское питание по дорогущему костюму нашего гостя. Даже не представляю, как буду ЭТО ему компенсировать…

Я не хотела на это реагировать, поддаваться добродушной усмешке, так и сквозившей в его словах. Не хотела, но губы сами растянулись в слабом подобии улыбки:

– Дай угадаю. Под «ему» ты подразумеваешь своего Ильина, да?

– Он не мой, – тут же открестился Потапов. – Он свой собственный.

– Действительно…

И вот вроде ничего такого я не сказала, да и слова прозвучали даже на мой вкус скорее устало, чем саркастично. Но Макс рассмеялся в ответ, тихо и до боли знакомо. Так, что на глаза вновь навернулись слёзы, а пальцы дрогнули, сжимаясь в кулак и впиваясь короткими ногтями в ладонь. И следующий вопрос, заданный с хорошо различимым беспокойством, прозвучал как выстрел:

– Ир… Ты как? Всё хорошо? Или…

– Всё хорошо, Потапов, – я сипло выдохнула, отчаянно пытаясь взять под контроль собственные эмоции и мысли. – Аппендицит это неприятно, но не смертельно. Думаю, через несколько дней меня уже выпишут, и я избавлю тебя от необходимости присматривать за чужими детьми.

Слова прозвучали до того, как я успела прикусить язык. И не надо быть экстрасенсом, чтобы услышать в них ни черта не завуалированные обиду и горечь, пополам с издёвкой. Потому что я слишком хорошо помнила, что времени на всякие «глупости» у Макса не было и нет. Что мы вроде бы и вместе, но «нас» как таковых и нет. Что у нас разный круг знакомых, друзей, общения, интересов…

Боже, да проще сказать, в чём мы совпадали: в постели. Там у нас царило полное взаимопонимание. А в остальном – два чужих человека. И чем дольше мы были вместе, тем больше я понимала, что это тупик. И нет.

Потапов не являлся плохим человеком. Я знала, что он мог быть замечательным, удивительным, наглым и очаровательным одновременно. Только, почему-то таким Макс был с кем угодно…

«Только не со мной…»

От этой мысли во рту разлилась противная горечь. Я старалась, я правда старалась. Понимать, принимать его таким, какой он есть, любить, уважать, поддерживать. Я старалась, очень старалась. Но вытащить это всё в одиночку так и не смогла. И дети ситуацию бы не изменили, не спасли.

Семья ради приличия – полная чушь. Даже если любишь человека так, что нечем дышать без него.

– Войнова, – оборвал мои размышления Потапов и вкрадчиво поинтересовался. – Ты же понимаешь, что нам нужно поговорить?

Я понимала, правда. Понимала, что этого разговора не избежать, как бы мне не хотелось. Но так и не смогла удержаться от едва слышного, саркастичного смешка:

– Поговорить? Надо же! Теперь у тебя есть время на разговоры со мной. А надо было всего-то в больницу попасть, да?

– Ир, я знаю, мы…

– Да ни черты ты не знаешь, Потапов, – я крепко зажмурилась. Потом ещё и ещё, пытаясь разогнать пелену слёз перед глазами. – И даже если вдруг на тебя снизошло какое-то озарение… Это уже не имеет никакого значения. Как только меня выпишут, я заберу детей, и мы больше тебя не побеспокоим. Ни-ког-да.

Последнее слово я почти прошипела по слогам прямо в трубку. И тут же вжала голову в плечи, закусив губу, в ожидании неминуемого взрыва. Попутно повторяя про себя, как чёртовую мантру: пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста! Согласись со мной, прими правильное решение, ну?! Вот только…

Когда это Макс делал так, как я хотела? Хоть раз? Хоть один раз! Ха!

Он даже сейчас проигнорировал всё, что я ему сказала. И заявил невозмутимо:

– Ну и отлично. Я тоже считаю, что говорить о прошлом – бессмысленно. А что касается твоего «заберу детей»… Войнова, ты действительно думаешь, что сможешь это сделать? Теперь?

От этого его подчёркнуто делового тона у меня ёкнуло сердце. Внутренности стянуло противно ноющим узлом от предчувствия грядущих неприятностей. Медленно приподнявшись, я прижала трубку ухом к плечу и хрипло выдохнула в ответ:

– Что ты… Что ты хочешь сказать, а?!

– А, то есть вот теперь ты открыта для конструктивного диалога?

– Потапов, ты… Ты!…

– Список всех моих недостатков мы определили ещё, когда вместе были, – с тихим смешком откликнулся этот невыносимый человек. – Сомневаюсь, что с тех пор в нём что-то кардинально изменилось. И да, Ириш, я по-прежнему не воспламеняюсь силой мысли, Как бы тебе этого ни хотелось.

– А жаль! – не подумав, совершенно искренне ляпнула я. И ощутимо вздрогнула от звука чужого довольного смеха, оседавшего странным щекочущим чувством где-то за рёбрами.

– Кое-что не меняется, да?

Слышать неприкрытую теплоту в его голосе оказалось непривычно и даже чуточку дико. Словно ему нравилась наша пикировка, словно он наслаждался нашим разговором. Словно ему действительно не хватало этих глупых споров, постоянных попыток уколоть друг друга. Словно он…

Скучал? Да ну, глупость же!

– Да. Не меняется, – я рухнула обратно на кровать, судорожно сглотнув. И дёрнула головой, отгоняя никому не нужные воспоминания. – Твоё непрошибаемое упрямство, например. И то, что ты… Ты мастерски умеешь уходить от ответа! Потапов, что ты задумал, а?!

– Не задумал, а принял решение. Правильное решение, – невозмутимо поправил меня Макс, начисто проигнорировав мой требовательный тон. И добавил, понизив голос до шёпота. – Отдыхай, Войнова. Поправляйся, набирайся сил. Они тебе определённо понадобятся.

– Макс, если ты думаешь, что я…

О том, что я там думаю и кем я его считаю, договорить не получилось. Потапов был в своём репертуаре: он банально отключился, оборвав звонок и оставив последнее слово за собой. Как будто знал, что на новый раунд спора с ним у меня нет ни желания, ни сил. И всё, что я могла, это закрыв глаза дрожащей ладонью сдавленно прошипеть:

– Вот же!

– Кобель? – тут же подсказала моя соседка по палате. Девчонка забралась с ногами на мою кровать и с живым интересом следила за тем, как меняется моё выражение лица. А я, глянув на неё сквозь пальцы, только вздохнула глубоко, медленно выдохнула и…

Буркнула, недовольно морщась:

– Баран он! Упёртый и не прошибаемый! И…

На языке вертелся ещё с десяток эпитетов в адрес моего бывшего, но я запнулась, поймав себя на дикой, совершенно неуместной сейчас мысли. Мне вдруг показалось, что, несмотря на всю ту боль, что причинил мне этот мужчина, несмотря на все наши ссоры и всё недопонимание, услышать его снова было…

Здорово? Приятно? Волнующе?

Я вздрогнула и откровенно поёжилась, машинально вжавшись спиною в матрас. Ну да, это было волнующе. До дрожи в коленях и нелогичного предвкушения, засевшего где-то в глубине души. И я сама не заметила, как и откуда возник этот чёртов интерес к тому, что предпримет Потапов дальше. Попробует снова поговорить? Начнёт угрожать? Попытается отсудить право опеки над детьми?

Или как всегда, сделает то, что я даже представить не могла?

– Боже! – я глухо застонала, снова сжимая кулаки. – Во что я только что вляпалась, а?

Вопрос риторический, знаю. Он разбил в дребезги все выстроенные вокруг моей души стены и вытащил наружу ненужные воспоминания. Ведь я «вляпалась» в Потапова ещё тогда, пять лет назад, да так и не выбралась. До сих пор. Да, мы расстались, да я сознательно вычеркнула его из собственной жизни. Да, я искренне и так наивно верила, что всё у меня получится, что я справлюсь сама, что смогу и больше никогда не встречусь с ним, но…

«Кое-что не меняется, да?»

Чужие слова звучали рефреном в ушах, крутились на кончике языка. И я не выдержала, криво улыбнувшись собственным мыслям. Ты прав, Макс, кое-что действительно не изменилось. Например, та чёртова тяга к тебе, что холодила мне пальцы и заставляла сердце биться сильней. Или глупая, никому не нужная зависимость, нахальная потребность слышать, чувствовать тебя рядом. Снова и снова возвращаясь к этой пародии на разговор, я ловила себя на дурацком желании отбросить гордость и сдаться на милость победителя. Позволить тебе вновь решать всё, определять за нас двоих что, куда и как.

Странно, да?

«Кое-что не меняется, да?»…

Да, Потапов, от своих чувств я так и не смогла избавиться, как ни старалась. И эти острые грани былых обид всё ещё ранят, напоминая о нашем общем прошлом. И да, если бы я была одна, если бы это касалось только меня – я не стала бы сопротивляться. Чёрт с ним, с этим синдромом «безответной любви», плевать на то, как я собирала бы себя после, но…

Я упрямо сжала губы, резко вытолкнув воздух сквозь зубы. Ну уж нет, теперь у меня есть за кого бороться, есть кого защищать! И я, я…

– Не отдам, – беззвучно шепнула, с трудом разлепив пересохшие губы. – Я тебе их не отдам, Потапов… Не отдам!

– Блин, подруга! Понятия не имею, о чём ты там думаешь… Но видок у тебя такой, что статью за убийство пришьют не глядя. Может это… Врача позвать, а?

Озабоченный вопрос соседки распилил пласт тяжёлых мыслей, как горячий нож масло. И я моргнула, вдруг осознав: я совершенно забыла, что здесь не одна. Впрочем, соседку мой ошарашенный вид не удивил, ни капли. Перебравшись на колченогий табурет, она вертела в тонких пальцах обломок карандаша, уставившись невидящим взглядом куда-то в окно. То и дело щурясь, девчонка что-то чиркала на бумаге, время от времени кидая на меня хитрые взгляды, а я…

Я готова провалиться сквозь землю от чувства жгучего стыда, накрывшего меня с головой. Щёки запекло, а глаза защипало, стоило только осознать, что за всё это время я даже не поинтересовалась как зовут это непосредственное, едкое, но такое отзывчивое чудо. Да что там!

Лежу тут, понимаешь, себя накручиваю… А на элементарное «спасибо» ума расщедриться не хватило! Ну ты даёшь, Войнова! И кто ты после этого, а?

– Оу… Рыжая ты это… Булки расслабь, я ж всё понимаю, – соседка весело фыркнула, сдув с носа прядь волос. – Меня, кстати, Нютой звать, а ты – Ира. Прости, чтоб не услышать твоё имя, надо было быть слепым, глухим и немым одновременно…

Нюта развела руками, всем своим видом выражая несуществующее раскаянье. И тут же переключилась на другую тему, бросив альбом с карандашом на свою постель и вцепившись пальцами в край табуретки:

– Слу-у-ушай… А давай я за водой сгоняю? А ты потом мне попозируешь, а? А то скоро припрётся этот занудный док и всё, считай, нормальная жизнь закончится. Ну что, согласна?

– Хорошо, – я облизнула губы и растянула их в неуверенной, но искренней улыбке. Потому что в ответ на такой заразительный энтузиазм нельзя не откликнуться, и не поддаться ему тоже не получалось. А проблемы…

Что ж, основное я для себя решила, а со всем остальным разберусь. И не важно, одна или вместе с Потаповым.

Глава 5

Максим Потапов

– Официально заявляю. Я тебя ненавижу, – сообщил я Ильину, открыв дверь и смерив его мрачным взглядом, полным «любви» к миру вообще и к его сиятельной персоне в частности.

Ильин не впечатлился. Он вообще выглядел на редкость бодрым, свежим и просто до неприличия полным сил. И всем своим начищенным, ослепительным видом портил ту ауру скорби и чёрной безысходности, что поселилась в моём доме.

– И я рад тебя видеть, Потапов, – хмыкнул в ответ Гор, нахально протиснувшись мимо меня в квартиру. – А кто это у нас такой красивый? А у кого это круги под глазами такие загадочные, а? А кто это у нас такой взъерошенный и помяты-ы-ый?

И вот вроде бы умом я понимал, что этот придурок просто-напросто издевается, но пальцы в кулаки так и сжались от желания зарядить ему в глаз. Останавливало только одно: у меня на руках сидела мелкая, с любопытством разглядывая радостно улыбающегося Ильину.

Тот, заметив ребёнка, умильно вздохнул и тут же скорчил рожицу, продемонстрировав малышке фигуру из двух пальцев. Ещё и засюсюкал радостно:

– Идёт коза рогатая, идёт коза…

– Руки убрал, – вежливо попросил я его, поудобнее перехватив громко сопящего ребёнка. Та спрятала лицо у меня на груди, вцепившись пальчиками в ткань рубашки, бросая на странного дядю испуганные взгляды. А потом взяла и…

– А-а-а-а-а!

Орала Елена Максимовна Войнова (пока что Войнова) как полагается всем девочкам: громко, от души, во всю мощь своих лёгких. И так, что остаться равнодушным не было ни единого шанса, ни у кого. Поэтому…

– У-а-а-а-а!

А вот в голосе Евгения Максимовича Войнова (пока ещё Войнова!) чувствовалась лёгкая такая неуверенность и даже растерянность. В отличие от сестрёнки, он причину таких задушевных криков не видел. Но, как и подобает любящему брату и настоящему мужчине, был согласен с реакцией Леночки целиком и полностью. И знаете, я даже осуждать их за это права не имел.

В эту самую минуту, этим самым утром я своим детям даже завидовал. Потому что мне самому хотелось орать на Ильина. Долго, со вкусом и исключительно матом. Но ведь нельзя же. Я ж взрослый, ответственный, воспитанный человек, млять.

Я ж отец и пример для подражания, вроде как…

– М-да, Ильин… Умеешь ты на людей впечатление произвести, – покосившись на хныкающую мелкую, я проглотил очередной непечатный комментарий в адрес товарища.

– Да я…

– Угу, ты. Держи, герой!

Сарказма в моём голосе было – завались. Но я сдержался и не отправил лучшего друга в пешее эротическое по экзотическим местам. Вместо этого я сунул ему громко икавшую Ленку, а Ленке протянул большую, круглую погремушку, выудив её из заднего кармана джинсов. И скрылся в глубине квартиры до того, как Ильин на собственной шкуре прочувствовал все прелести этой подставы.

– Дя, мя!

– Ай!

Ну да, как оказалось, Ленка у меня была настоящей женщиной. От горшка два вершка, ползать только начала, а уже могла сделать из ничего и скандал, и «детскую неожиданность». А ещё она, на пару с братцем, любила проверять что прочнее – погремушка или чья-то голова. И мнение подопытных эту сладкую парочку не интересовало в принципе.

Машинально потерев свой лоб, чаще всего страдавший от встречи с игрушками, я наклонился и вытащил из манежа грозно сопящего Женьку. Тот хмурил светлые брови и дул пухлые щёки. Голосить, правда, перестал и это был большой такой плюс. Подозрительно пахнущий плюс, к слову. Так, погодите-ка…

– О нет, приятель, – я обречённо застонал. Ну, кто бы сомневался, в общем-то. Одними упражнениями по вокалу это утро просто не могло закончиться. И теперь меня ждал дополнительный квест под названием «Подмой детей и переодень их». Вот же ж…

Ситуёвина, мать твою!

– Ма-а-акс, – окликнул меня Ильин, подтверждая внезапные подозрения. – Я ни на что не намекаю, но эту красотку надо бы переодеть… Кажется.

Ну уж если Ильину кажется…

Хотя, если там такие же спецэффекты как тут, то даже крестить нет нужды. Потому что ни хрена это нам не кажется, уж точно не обоим сразу!

– Тебе кажется, а я в этом практически уверен, – обречённо подтвердил я опасения приятеля, смерив сына укоризненным взглядом. Правда, хватило меня ровно на тридцать секунд.

На тридцать первой, я понял, что с образом брутального, сурового мужика придётся попрощаться. Сложно как-то корчить из себя мачо, когда у тебя рубашка в каше и на руках два непоседливых карапуза неполных семи месяцев отроду. К тому же, сын моим возмущением проникнуться не пожелал. Только улыбнулся беззубо и завозился, пытаясь слинять от своего нерадивого папаши куда подальше.

– Э, нет, приятель, – тут же пресёк я эту попытку, зажав недовольно крякнувшего Женька подмышкой. И прихватив памперсы, вместе с прочей детской хренью, вырулил из комнаты, заявив. – Ильин, я тебя поздравляю!

– С чем? – тут же насторожился товарищ, прижимая к себе довольно хихикнувшую Ленку. Мелкая с удобством распласталась у него на груди, тихо млея от чужого внимания и неприкрытого восхищения.

И исподтишка, как бы невзначай, усиленно втирала в ткань дорогущего пиджака слюни и остатки печенья. Только вот сообщать об этом хозяину пиджака я не стал, потом сюрприз будет. А пока…

Хищно улыбнувшись, я помахал перед носом Игорька той самой упаковкой памперсов. На что я намекаю, тот сообразил мгновенно. И тут же ушёл в отказ, возмущённо выдав:

– Не-не-не, Потапов! Я на такие подвиги не подписывался!

– Увы, приятель, – хмыкнув, я хлопнул его по плечу. – Кто даму играет, тот даму купает. Так что ребёнка в руки и пошли на водные процедуры. И да прибудет с нами…