Тим Волков "Альпинист. Покорить СССР"

И сурово глянув на меня, ушел.

– Ты что, совсем рехнулся?! – нахмурилась мать. – Чего творишь?

– Я же объяснил все…

– Это все твой клуб путешественников! До добра не доведет! Я сказала тебе, чтобы ты завязывал с этой ерундой.

– Не ерунда это! – произнес я, внезапно разозлившись.

Мне стало обидно, что единственное, что есть у меня сейчас, что дает мне опору, не давая сойти с ума в старом-новом мире, назвали ерундой. Это никакая не ерунда.

– Андрей, да ты пойми. Я же как лучше хочу.

Хотелось выругаться, но я сдержался. Понимал ее, я ведь и сам недавно был ее возраста. Она и в самом деле хочет как лучше. Только вот ничего не понимает.

– Все будет нормально, – пробурчал я. – Давай отдыхать, завтра рано вставать.

– Куда? – удивилась мать.

– На работу. Нам обоим. Я ведь теперь работаю.

***

Проснулся я первым. Заправил кровать, сделал зарядку. Как же хорошо чувствовать новое тело, молодое, гибкое! Эх, еще бы кофе выпить, но кофе не оказалось. Только чай «Грузинский». Заварить его удалось с трудом – не мог понять, сколько сыпать. Пары больших ложек, какие я привык, не хватило – чай получился бледным. Ладно, и так сойдет.

Пожарил яичницу. Достал из холодильника плавленый сырок «Дружба».

Вскоре встала мать, и мы вдвоем с аппетитом умяли все. Все время, пока ели, мать говорила про работу – к кому следует подойти, о чем сказать, как вести себя, не надсадиться и прочее. Я слушал молча, почти вполуха. О том, как устраиваться на работу, я знал и без нее, а потому наслаждался завтраком.

Потом, помыв посуду, принялся собираться.

Путь до гастронома «Салют» был непрост. Я понятия не имел, где он находится. Но помогли прохожие. Я спросил у нескольких людей путь и вскоре вышел на Третью улицу, где и располагался нужный мне гастроном.

Магазин занимал все первые этажи пятиэтажки. Стеклянные витрины были до блеска отполированы, и сквозь них проглядывались прилавки. Особым разнообразием там и не пахло. Все скромно и серо. Но голых полок видно не было.

Я зашел внутрь.

– Мы еще закрыты, молодой человек, – сказала продавщица, что-то высчитывая на бумажке и отстукивая круглыми костяшками на огромных засаленных счетах.

– Я на работу устраиваться, – сказал я. И добавил: – Я от Софьи Михайловны.

Продавщица подняла на меня взгляд, улыбнулась. Сразу изменилась в лице, став добрее, приветливей.

– Так ты Андрей?

– Да.

– Проходи. Про тебя уже сказали. Давай, вон там подсобка есть, там Петрович. Он все объяснит.

Я двинул по темному коридору. Заглянул в одну дверь, вторую, третью. Но ничего, кроме коробок с луковой шелухой не увидел. И только в самом конце обнаружил небольшой темный закуток, где запах лука резко менялся на крепкий аромат солярки. Заглянул туда, увидел мужичка, худого, небритого, страдающего с похмелья.

Тяжело вздыхая, он пил из стеклянной бутылки кефир.

– Здравствуйте! – бодро сказал я, заходя внутрь.

– Ты кто такой? – спросил мужичок, осмотрев меня мутным взглядом.

Я тоже хотел адресовать ему этот вопрос, но сдержался. Терпеливо представился:

– Я Андрей. На работу пришел.

– На работу? – нахмурился тот. – На какую еще работу ты пришел, ек-макарек?

– Разнорабочим.

– А как же я? – окончательно растерялся мужичок.

Такой ответ он явно не ожидал услышать.

– Про вас не знаю, – ответил я.

– А кто знает, ек-макарек?

– Наверное, Софья Михайловна.

Я не знал, сколько еще мог продолжаться этот странный наш диалог, если бы не грузная женщина, вошедшая в подсобку.

– Петрович, ты чего человека с работой не знакомишь? Тебе помощника взяли, на полставки.

– Помощника? Вот это другое дело! А я уж, грешным делом, подумал, что меня увольнять собираются, ек-макарек!

– Будешь продолжать с этим делом дружить, – тетка щелкнула себя по горлу, – точно уволим.

– Не имеете права! Что я, растратчик какой-то, что ли? Тут есть кого уволить и без меня. ОБХСС сюда пригласить – пусть проверят кто тут и что, вот их и уволить.

– Петрович, ты давай тут сиди да помалкивай, – понизив голос, произнесла тетка. – А то точно полетишь как пробка из твоего портвейна, что ты каждый день хлебаешь! Твое дело маленькое – ящики таскать. ОБХСС он тут вспомнил. Вот ведь дурак!

Петрович поджал губы, потупил взор.

– Вот и хорошо, – кивнула тетка. – Принимай давай человека. И чтобы как положено, объяснил все, чтобы я потом не бегала, не искала вас с ключами, как в прошлый раз. Ну все, Андрюш, располагайся.

И втолкнула меня в каморку.

– Ну, здравствуй, ек-макарек, – произнес мужичок. – Я Петрович.

– Андрей, – вновь представился я.

– Ну и добро, Андрюша. Будем работать. Ты уж не серчай на старика. Я-то думал, ты уж мне на замену – эта мегера давно грозилась. А ты в помощь. Уже хорошо. В десять товар привезут, разгрузим в четыре руки. А там видно будет.

– Я на полставки, – пояснил я. – Мне после обеда в школу нужно.

– Дык ты школьник? Ну ек-макарек! А крепкий какой, не похож на школьника. Спортсмен, что ли? Вон, руки какие, что канатами перетянутые.

– Нет, любитель. В кружок хожу.

– И какой же?

– Альпинизм.

При этом слове Петрович едва заметно вздрогнул. Глаза блеснули, в них что-то проскочило, какая-то то ли тоска, то ли боль. Странная реакция удивила меня.

– Восхождение на вершины, – добавил я, просто чтобы заполнить образовавшуюся неловкую паузу, причин которой я так и не понял.

– Спорт – это хорошо, – ответил Петрович, покачав головой, глядя куда-то сквозь меня.

И не успел я осмелиться и спросить его, в чем причина такой задумчивости, как он спохватился:

– Ну, хватит рассиживаться. Давай, надевай халат. Скоро уже грузовик будет. Сегодня кефир, тяжелый, зараза. Придется попотеть.

Попотеть и в самом деле пришлось. Крытый «газик» был доверху забит стальными сетчатыми коробками с бутылками кефира, по двадцать бутылок в каждой таре.

Первые три ящика показались мне легкими. Но потом руки от непривычного груза стали болеть. И с каждым новым ящиком звон стекла становился все громче – от подрагивания конечностей.

Я терпел, таскал молча, хоть и пыхтел от натуги. А Петровичу, казалось, все было нипочем. Он брал сразу по три коробки и ловко лавировал по узкому коридору склада, успевая еще отвесить остроту или штуку в сторону кладовщицы. Я, сгораемый от стыда, что проигрываю в силе такому сопернику, пыхтел еще сильней и пыжился, едва поспевая за Петровичем. Но все было без толку.

К одиннадцати «газик» был разгружен, товар заботливо пересчитан завскладом, а мы, усталые, вернулись в подсобку.

– И как? – внезапно спросил Петрович, закуривая вонючую сигарету – «Беломорканал».

– Что как?

Я подумал, что он имеет в виду первый рабочий день и хотел уже было отмахнуться – мол, терпимо. Но Петровича волновало совсем не это.

– В горы уже ходил с секцией своей? – прищурившись от густого, сизого дыма, произнес Петрович.

– Нет, еще не ходил, – ответил я.

Петрович покачал головой, задумался о чем-то своем. И вновь этот взгляд, туманный, отсутствующий, грустный.

– В горах сейчас хорошо, – сказал он, затянувшись сигаретой. И вмиг изменившись, вновь став самим собой, улыбнулся: – Что, устал?

– Нет.

– Да ладно врать-то, ек-макарек! – рассмеялся Петрович. – Вон, руки дрожат. Не переживай, это не всегда такие машины будут. Сегодня просто «удачно» ты попал. Теперь только к понедельнику завоз крупный будет, остальное по мелочи.

Петрович пожевал сигарету, глянул на часы, спохватился.

– Ек-макарек! Тебе пора уже! В школу опоздаешь! Давай, поторопись! В школу нельзя опаздывать и пропускать – а то таким же, как я, станешь, никудышным!

Я хотел сказать ему, что у меня есть в запасе еще пара часов, но старик практически вытолкал меня в коридор и, скоро попрощавшись, захлопнул дверь. В каморке тут же звякнула бутылка, и Петрович характерно выдохнул. Я не стал отвлекать его от поглощения портвейна и побрел домой. Хотелось успеть принять душ и переодеться.

***

Уроки показались мне блаженством – сидишь, слушаешь щебетание учительницы, тяжелые ящики таскать не надо. Иногда, вспоминая прошлую жизнь и пройденные материалы, уверенно отвечаешь, невольно привлекая к себе удивленные и восторженные взгляды одноклассниц.

А вот после уроков вновь начали сгущаться тучи.

Я вышел в коридор, собирался уже было идти домой, как кто-то свистнул, привлекая мое внимание.

– Ну что, снова встретились? – ухмыльнулся Костарев, выруливая из-за угла.

Я тихо выругался.

Рядом с ним стояли еще пять крепких парней, старше его. По жилистым рукам с бицепсами я понял, что со спутниками Костарева справиться будет гораздо сложней. А если быть предельно честным с самим собой, то преимущество явно на их стороне. Не одолеть мне их. Хоть тресни.

– Хочешь вновь поговорить? – спросил я, стараясь придать голосу как можно больше холода. – Не хватило в прошлый раз?

– В прошлый раз не совсем хорошо получилось с твоей стороны, – ответил Костарев. – Я ведь хотел с тобой парой слов обменяться, по-доброму, по-хорошему, а ты с кулаками сразу. Я не был к такому готов.

От возмущения у меня отвисла челюсть. Что несет этот придурок?!

– А сейчас ты готов, значит? – с трудом взяв себя в руки, произнес я, кивая на его спутников.

Костарев злобно оскалился. Ладони его сжались в кулаки. Спутники тоже приготовились метелить меня прямо в школьном коридоре. Воздух стал наэлектризован. Суждено быть побитым – так тому и быть. Но просто так я не дамся. Вот этого мордатого точно с собой в нокаут утащу. И Костарева, разумеется.

Чем бы закончилась эта потасовка, я не знал, но догадывался, что ничем хорошим для меня. Однако в дело вмешался случай. Из кабинета биологии вдруг вышел директор школы. Глянув на нас, сурово спросил:

– А вы что тут ошиваетесь? Звонок на урок уже был. А ну, живо по классам.

Спутники Костарева непонимающе глянули на него.

– Ну, чего стоите? Живо! – с нажимом произнес директор.

– Пошли, – выдохнул Костарев, понимая, что с директором шутки плохи. Потом глянул на меня, сказал: – В выходные продолжим наш разговор.

И ушел.

Я облегченно выдохнул и, провожаемый суровым взглядом директора, поспешил на урок.

После звонка я был сам не свой. Неприятности с Костаревым напрягали меня. Хотелось получать удовольствие от новой жизни и не знать забот, а не разгребать проблемы, которые накапливались, словно снежный ком. Впрочем, повторись тот момент с Костаревым, сделал бы я все так же. Навалял бы ему еще раз. Заслуживает.