Елена Николаевна Маруфенина "Ведьмёныш"

– Почему была? – Не понял я, – есть.

– Что от неё уже осталось, память. Померла, и силу некому было передать. Кошка рядом котилась, вот Белкой и стала. – Шептал домовой, подглядывая в щель под дверью. – Идёт. – Подскочил он.

Дверь открылась, вышла мама, уже успокоившаяся.

– Вкусно? – Поинтересовалась она у меня, кивая на тарелку с остатками каши.

– Как всегда, очень, – расплылся я в улыбке.

– В чём моя помощь нужна? – Мама смотрела мне в глаза. По-видимому, она ещё надеялась, что это всё шутка.

Я ей рассказал о покойной Миле. Что сделать это должен до новолунья. Три дня осталось. Немного подумав, мама заговорила.

– Я тебе во всём буду помогать, но ты меня никогда больше не будешь обманывать, – я хотел возразить, что и не обманывал никогда. Но мама подняла руку заставляя замолчать. – И ещё, ты мне сейчас всё расскажешь. И в первую очередь кто ты и где мой сын.

О, как. Мама решила, что её сына подменили. Ладно, начну рассказ с самого начала. С отца и ночей любви.

Слушала мама меня очень внимательно, почему-то закрыв рот обеими руками. Как я начал рассказ об отце, кто он и что это заклятие сработало, мама закрыла рот руками. Так и сидела, смотрела на меня. Закончил я рассказа Милой. Какая помощь мне нужна, что надо сказать Милиной маме. Как вести себя на кладбище.

– Это всё? – Мама опустила руки, посмотрела на меня. – Я тебе нужна только для этого?

– Мам, ты чего? Я тебя люблю! – Мои губы начали непроизвольно трястись, из глаз покатились слёзы, – мам я всё тот же Минька, твой маленький Минька. Мам я же не виноваааат. – Сдерживать рыдания я не стал.

Мама не подскочила и не обняла меня, как всегда. А сидела и внимательно смотрела на меня. Васятка с Евграфычем не показывались. Я уже начал всхлипывать, когда мама, словно очнувшись, поднялась, обняла меня. Начала целовать приговаривая:

– Прости, прости меня сын. Мне всё равно кто ты. Ты мой. Мой маленький Минечка. Я тебя очень люблю.

– И я, – всхлипывая и прижимаясь к маме, шептал я, – это не я придумал, это заклятие.

Обнявшись, мы посидели очень долго. Мама первой встала и бодрым голосом заговорила.

– Так, что там надо говорить Милиной маме? И когда она будет на могиле?

Валерия

То, что рассказал мой сын, не укладывалось в моей голове. Но знать про своего отца, он ничего не мог. Про ночи любви я вообще, никогда никому не рассказывала. Я и сама – то пытаюсь их забыть, как страшный сон. Когда Миня описал мне одну сцену… Мой сын! В шесть лет! О Боже! Мне хотелось заорать, и я закрыла рот руками. Так и просидела, пока Минька рассказывал.

Обнять и приласкать сына стало страшно. Что он? Кто он? Дух? Мертвяк? Как теперь жить? Ещё эти, как их назвать и не знаю. Животные не животные. Блин, они же мужчины, вроде. А я в комнате голышом могу ходить. Вот стыдоба. Как с этим теперь жить? Бросить Миньку с этими и уйти в общагу? Малыш рыдал, его глазки были полны слёз. Это мой малыш! Мой сынок! И пусть его выхаживал какой-то Васятка, зубки мандрагорой мазал, отвары от колик давал, но родила-то его я! И девять месяцев ходила тоже я! Это мой сын! И всякой нечисти я его не отдам! Что же я за мать, ребёнок попал в беду, а я бежать собралась. Помощь ему нужна. Он у меня особенный, таких больше нет! На кладбище идти, значить на кладбище. Тем более разговаривать мне с живой женщиной.

Уже, когда мы с Минькой шли к кладбищу, я спросила сына.

– Минь, а домовой он мужчина?

– Да, – утвердительно кивнул он, – у него и семья есть. Жена и трое деток. Только он их никогда не показывает. Не положено у них. Семьи в подвалах живут.

– А он не подглядывает за мной, ну в ванной, например?

– Зачем? – Искренне удивился сын, – мам домовые всегда с нами живут. Я имею в виду с людьми. Зачем ему подглядывать? Ты как маленькая.

Я смутилась. И в самом деле. Сучок мохнатый, зачем ему подглядывать, он и не человек вовсе. Вот Белка была бы котом, я же её не стеснялась бы. Фу, вот нагородила, надо выбросить из головы всякую чушь.

– Пришли, – взял меня за руку Минька, когда мы шли по главной аллее, – вон видишь, женщина у могилки плачет. Всё помнишь?

– Конечно. Она Анжела, дочь Мила, одеяльце в первую квартиру. Серьга у Ники. Минь может, ты со мной?

– Нет, у неё дочь погибла, а ты с ребёнком подойдёшь. Нет. Я вон там посижу. Я всё увижу. – Миня направился к могиле на другой аллее.

– Здравствуйте, – подошла я к плачущей женщине, она вздрогнула и посмотрела на меня. А до меня вдруг, дошло, как это всё я ей буду говорить? Возьмите одеяло, идите в первую квартиру? Женщина смотрела на меня. – Дочь? – Начала я. Ну, надо же было с чего-то начать.

– Да. Людмила. Осенью ещё, за хлебом отправила. Она так идти не хотела. Я ещё и наругалась. Обвинила её, что помогать не хочет. – Женщина не переставала плакать. – Она так дверью хлопнула. Я ей вслед ещё и отлупить пообещала. Нет мне прощения, я убила своего ребёнка. Я ей так мало говорила, что люблю. Всё чего-то требовала, то учиться хорошо, то в музыкалку. Кому оно теперь надо? Что от этих оценок? Моменты жизни ловить надо было, а мы? Как мы живём? Поздно уже. – И её опять сотрясли рыдания. Продолжение следует…