Русский сделал большой глоток горячего чаю, и по его лицу было видно, какое наслаждение вызывает в нем этот процесс. Затем поднял глаза на собеседника, коснувшись своим взглядом его глаз. Очень нежно, почти невесомо.
Он положил перед Томинари Оши фотографию,
– Скоро наступит время его визита в Японию. Визит случится в течение ближайшего года. Затем будут выборы, и я выиграю эту политическую войну. И первый мой указ будет о северных территориях. Они будут ваши. Говоря «ваши», я не имею в виду Японию. Он мне может мешать. И его, – гость постучал пальцем по фотографии, – следует остановить.
Слово «убить» в зале не прозвучало, но оба поняли, о чём идёт речь. Взорвавшаяся в помещении граната нанесла бы меньший урон сознанию Томинари Оши, чем слова, произнесены гостем из России. Потрясённый от внятно–слышимого цинизма хозяин, чуть подумав, вкрадчиво проговорил, стараясь делать вид, что второй части фразы не слышал:
– И кто это сделает?
Воздух наполнился веществами особого рода, которые возникают из ниоткуда, давая собеседникам возможность вдыхать их живительную силу, позволяя на ментальном уровне понимать всё, что недосказано или то, о чём хотел бы, но не смог спросить собеседник.
– Думаю, вашего таланта будет достаточно для того, чтобы наши страны стали друзьями по–настоящему.
Кумитё внимательно посмотрел на человека напротив. Затем опустил голову в поиске нужных слов, которые, как всегда в такие моменты, попрятались по темным углам. Снова поднял взгляд, тараня им, как в своё время лётчики–камикадзе – американские авианосцы, глаза собеседника, и выдавил из себя с трудом подобранные слова:
– Моего таланта?
Если страх и имел некую визуальную форму, то сейчас он превратился в Томинари Оши, которому неожиданно захотелось помочиться, когда его взгляд уткнулся в непробиваемые, бетонные заграждения, видимые в глазах собеседника. И хотя это был спектакль, но с течением беседы он всё меньше и меньше его напоминал. И вырвавшаяся из его сознания фраза на короткое мгновение лишила его баланса.
– Это провокация?
– Нет, друг мой. Это не провокация, – чистосердечно признался русский, догадавшись о мыслях Томинари Оши, которые светились в его взгляде, как маяки черной ночью, – Это – твой шанс стать одним из выдающихся людей Японии. Вписать своё имя в её анналы. Стать великим. Как, – русский быстро поискал в памяти сравнение и наконец нашёл, – Ода Нобунага.
Этот русский не совсем то, что он рассчитывал встретить. Ну и ладно…
– Его убил мой предок, – резко вышел из клинча Томинари Оши, вновь обретя равновесие, применив свой любимый приём.
Тишина бывает разной. Оглушительной. Непредсказуемой. Опасной. Так вот, в эту минуту тишина стала одновременно и оглушительной, и непредсказуемой, и опасной. Томинари Оши нельзя было ни напугать, ни удивить. Только ошарашить. Это собеседнику удалось. И тот это понял, заметив капельки пота, сползающие с виска хозяина к подбородку. И поблагодарил в душе тех, кто готовил его к этой беседе.
Время. Оно несётся, как литерный поезд, или ползёт, как черепаха. Сейчас в помещении оно просто замерло. Как истуканы острова Пасхи.
Если и был готов кумитё к серьёзному разговору на политические темы, то только не к такому. Вихрь мыслей, как стая ворон, где каждая пыталась заклевать другую, обрушился на него Ниагарским водопадом, и с трудом выдерживая их давление, он все же нашёл в себе силы произнести:
– Мой талант? А кто прикроет мой зад, если моего таланта окажется недостаточно?
Собеседник, казалось, наслаждался моментом. Именно о такой реакции его и предупреждали. Да, Станиславский был определённо прав. Страха нет у тех, у кого нет мозгов. А может это сказал не Станиславский, а Зигмунд Фрейд?
– И где гарантии, если вдруг я соглашусь? – неожиданно хриплым голосом поинтересовался якудза, – Гарантии того, что все это – реальность, а не фантазии больного воображения.
– Вот это, – гость вынул из кармана флешку и бросил её собеседнику, которую тот ловко поймал. – Фотографии, правда, старые, как и имена,, твоих врагов. Сейчас они в Токио. Найти их не составит особого труда. PSIA (контрразведка Японии) сообщать не обязательно. Постарайся своими силами. Если кто узнает, что тебе это передал я – мне не жить. Это разведывательная группа из России, которая будет работать в Токио, чтобы сорвать наши с тобой планы.
Пожалуй, лишь однажды Томинари Оши испытал сильнейшее потрясение от происшедшего с ним в его жизни. Тогда в Москве, где он сдавил шею Первому секретарю Японской коммунистической партии за попытку домогательства. Сейчас он испытывал такие же чувства вторично. Но шею пытаются свернуть ему.
– И ты уверен, – кумитё перестал считать необходимым называть русского уважительно, и тот это уловил, – что мне легко зацепить твоих агентов без всяких последствий для себя? Кроме того, вы первыми станете выяснять, как это произошло, и я окажусь в перекрестии прицела целого государства, чего мне не хочется по определению.
Якудза задумался, прикидывая все «за» и «против».
– Да и непросто это сделать, – добавил он.
– Непросто. Нужно приложить усилия, – веско вставил штрих собеседник, театрально взмахнув рукой. – Надо очень постараться. А нам известна твоя сила. Иначе смысла бы в этой встрече не было. Мы долго думали, с кем лучше всего связать наши планы на будущее. И выбрали тебя, мой друг. А, это что–то да значит.
Томинари Оши вновь задумался, прикидывая варианты, возможности и реальность, с которыми ему придётся столкнуться. Затем продолжил, сменив тему разговора.
– Серьёзное предложение должно быть подкреплено серьёзными деньгами. – При любом раскладе хозяин не мог проиграть, но сейчас ему предлагали сыграть в партию с противником, к которому он не был готов. И это пугало Томинари Оши так, что ему неожиданно снова захотелось помочиться. – Я сейчас вернусь, – он встал из–за стола и уверенной походкой хозяина вышел из помещения, чувствуя спиной колючий взгляд гостя, прожигающий его кожу до самого позвоночника.
Вернувшись спустя пять минут, он сел на прежнее место.
– Концессия на разработку золотого месторождения на Кунашире сроком на 25 лет. Плюс четыре острова, – словно хозяин и не выходил, продолжил собеседник, бросив на стол ещё несколько листков бумаги, которые он за мгновение до этого вынул из внутреннего кармана пиджака. – Это геологические данные месторождения. Запасы фантастические. А сумма…. Это все потянет на несколько миллиардов долларов. Кроме того – нефть, которая нужна твоей стране. Много нефти. Ты знаешь, у кого больше месторождений, тот правит миром.
– Вы серьёзно? – снова перейдя на уважительный тон произнёс кумитё, быстро прикидывая количество нулей после единицы. Ибо одного его быстрого взгляда на лежащие на столе бумаги было достаточно, чтобы понять их подлинность. Диплом юриста позволял ему проводить визуальную оценку любых активов дистанционно.
– Нынешние власти не способны решить проблему северных территорий, как и проблему развития страны, и переход её на новый, демократический уровень неизбежен. Лишь новые власти будут готовы решить все спорные вопросы, возникшие между нашими странами в последнее время, и эти спорные вопросы напрямую касаются северных территорий, – словно на митинге произнёс собеседник. – Ваших северных территорий.
– Вы сейчас представляете эти новые власти? – снова перебил гостя кумитё, понизив голос до шёпота.
Каким–то особым чутьём он уловил, как за стеной замер оператор, снимающий эту сцену на мини–видеокамеру, не видимую собеседнику.
– Нет. Я и есть эта новая власть, – услышал он в ответ.
Томинари Оши ещё раз, третий или четвёртый за все время переговоров, взглянул в глаза собеседника. Они превратились из тёмно–синих в стальные, цвета лезвия катаны, и он почувствовал холодок страха, скользнувшего по спине. Он понимал всю свою ответственность в данной партии, хотя и пытался её представить как малозначительную, но на самом деле всё представлялось не так. Именно сейчас решалась не только его судьба, но и, возможно, судьба его страны, на которую ему, если честно, было наплевать. И ещё он понимал, что должен дать тот самый ответ, который подбросит его на такую недосягаемую высоту, что Гималаи покажутся обыкновенной возвышенностью.
– А с этими что делать, когда найду? – он показал флешку, держа её толстыми пальцами. От ответа собеседника зависело, насколько всё может быть серьёзно. И если бы ответ не удовлетворил Томинари Оши, то о беседе можно было забыть, но реакция, а главное слова собеседника, не позволила ему это сделать.
– Убей всех.
Последовавшая затем тишина стала зловещей.
– Так, как делали твои предки, – и глаза собеседника, за которыми Томинари Оши внимательно следил, скользнули по самурайским мечам, висящими на стенах его зала.
Спустя час после расставания, Томинари Оши вышел на широкую веранду, с которой открывался изумительный вид на горы и стоящий неподалёку пятизвёздочный отель, и набрал номер на мобильном. Только после седьмого гудка ответили.
– Всё сделано, как и просили… Да, сейчас сброшу копию… Нет, всё прошло как по маслу… Да… Теперь ваша очередь меня удивить, – затем он выслушал ответ. Немного подумал, прикидывая возможное течение мыслей так, и эдак, затем спросил, – но вы ведь сами могли все это мне сказать?
Но, не услышав ответа, а лишь зуммер отключившегося абонента, он сделал глубокий вдох через нос и медленный выдох через рот, ощущая, как живительная сила наполнила его особым ощущением триумфа.
Наши дни. Москва. Алексей Ванин
– Центр, я второй. Приём, – сухой голос расколол воздух, как гроза чёрное небо.
– Я – центр, что у вас? – ответили быстро, словно ждали связи.
– В подъезд вошёл незнакомый объект. Раньше его не видели.
Молчание, как поняли в кабине оперативного автомобиля, было необходимо для того, чтобы первый оценил ситуацию. А он тем временем, поинтересовался:
– Может, гость…, – сомнения, как краска, покрывали здание разума, заставляя принимать решения, не соответствующие задачам. Зародившаяся в сознании старшего группы майора Никитина мысль, что ему непонятна цель трёхмесячной работы, утомляла настолько, что к исходу дня он чувствовал себя не просто вымотанным – полностью опустошённым.
– Рановато для гостей. Утро ведь. Нет. Незнакомый. Я на всякий случай дал команду, чтоб сняли на видео. На вид молодой, лет тридцати, мужчина. Широкая грудная клетка, крепкая спина. В руке держит саквояж. Судя по напряжённым мышцам, тяжёлый, килограмм десять веса.
Старичок, за которым приделали ноги, судя по предоставленным данным явно не соответствовал их задачам. Но чем они и отличаются от подразделений полиции, так это отсутствием заинтересованности к объекту наблюдения. Не сказать, что сразу, но по истечении некоторого времени Никитину удастся выяснить, с кем его команда имеет дело. И то, что он узнает, его не обрадует.
– Спортсмен, говоришь? Сбрось информацию для идентификации. Отбой.
Старший группы Никитин с позывным «Второй» не стал расспрашивать, что произошло у «Третьего», когда совсем недавно из–за потери объекта наушники готовы были лопнуть от напряжения. Надо будет, сам расскажет на базе, – подумал он, а вслух проговорил:
– Лёха, фотки и видео этого мужика загрузи в центр. Пусть выяснят личность, – обратился он к Алексею Ванину, майору Службы наружного наблюдения ФСБ, прикомандированного из Якутии, ныне прикорнувшего на заднем сиденье от томительного безделья.
Тот, почти мгновенно, словно всю жизнь только этим и занимался, быстро перекачал фотографии с фотоаппарата, который держал в руках, в ноутбук, подключённый к интернету, и передал информацию на известный ему адрес почты, затем набрал номер мобильного и скороговоркой произнёс:
– Лен, я на почту сбросил инфу, ты пробей по базам человека. Лады? – и на неслышимый ответ улыбнулся, помолчал, пока собеседник не выскажется и громко чмокнул в микрофон телефона.
– И я тебя.
– Да… семейка, – хрустнув позвоночником, проговорил водитель. – Муж – опер, жена – техник. Кем же дети будут?
– Техниками в опере, – мгновенно среагировал Ванин.
– Наш… – подал голос водитель. – И кажется без груза.
Из подъезда вышел недавно вошедший внутрь человек, с саквояжем в руках. Даже на таком расстоянии было видно, что он пуст. Майор Никитин – старший экипажа, внимательно окинул того взглядом, отметив про себя, как пружинисто тот шёл по асфальту, как внимательно осмотрел двор, через который пара родителей вела своих чад в школу. Как на короткое мгновение застыл его взгляд на веренице припаркованных автомобилей, в том числе и на их тёмном джипе, стоявшем за парапетом недалёкой набережной Яузы, и, наконец, медленно двинулся в сторону ближайшей станции метро.
– Быстро чего–то он вышел.
– Ну, это смотря для каких дел он туда вошёл. Сколько он там был?
– Десять минут, Анатолий Николаевич. – Что за это время можно успеть сделать?
– Да много чего. Посмотри на записи внутренних камер. Ну, тех, что в подъезде установили…
– Онлайн не получится.
– Почему?
– Там такая система. Сначала идёт запись на диск, а вот когда тот диск вынем, то тогда можно и посмотреть. А пока никак.
Тем временем молодой человек пересёк небольшой парк и вышел на набережную. Подошёл к спуску к воде, выложенному бетонными плитами и огороженному каменными перилами. Сделал первый шаг…
– Анатолий Николаевич, он к реке спускается, – проговорил водитель.
– Что?
– Молодой парень спустился к воде. По лестнице.
– На хрена? – командир экипажа задумался. – Лёша, посмотри, что это он… Но особо не светись.
– Есть, – майор Ванин вновь, в который уже раз, вышел из салона автомобиля и двинулся в сторону исчезнувшего за срезом парапета молодого человека, ранее заходившего в подъезд.
Дождь стих, и лишь иногда, от лёгкого ветерка, с листьев спадали капли воды, попадая за шиворот. Асфальт сверкал начищенным зеркалом, отражая внешний мир, по которому шёл Алексей, наступая на лужи, в брызгах которых искрили мгновения родившегося дня.
В зеркало заднего вида майор Никитин видел, как среди жёлто–зелёной листвы осени колышется на ветру бежевый пиджак майора Ванина, с владельцем которого он познакомился больше полугода назад. И по нынешним временам тот стал ему практически родственником. Он видел, как Алексей обогнул грибок, под которым по вечерам играет детвора, скамейку, на которой обычно сидят бабули. Будь там кто, он обязательно бы поздоровался. Затем, быстро перебежав дорогу с немногочисленными автомобилями, подошёл к парапету, за которым текла Яуза.
Он обратил внимание, как Ванин взглянул на часы. Зачем–то остановился и лишь спустя мгновение вновь сделал шаг. Затем, коснувшись руками бетонной плиты, перегнулся через перила, посмотрел в их сторону своими раскосыми глазами, зная, что за ним наблюдают, показал «козу», любимую распальцовку рокеров. Сверкнул белозубой улыбкой и медленно подошёл к тому месту, где недавно скрылся незнакомый молодой человек. На мгновение замер, как будто делал внутри себя некий выбор, и наконец решительно шагнул к ступеням, по которым спустился к реке заинтересовавший их субъект.
Неожиданно у майора Никитина кольнуло сердце. Последнее время такое с ним происходило исключительно по вечерам и дома. После работы. Когда тело расслабленно, и мысли не пересекаются между собой. Он коснулся ладонью груди и несколько раз помассировал левую сторону. Затем сделал вздох, чувствуя, как боль уходит.
Посмотрел на часы.
Запомнил время.
А ещё через несколько секунд там, где ещё недавно он видел Лёшу Ванина, выросло дерево взрыва, на несколько минут превратив это место в огнедышащий ад. Завыли стоявшие вереницей автомобили. Полетели стёкла, разбитые осколками камней. Не успевшему пригнуться майору Никитину в лицо ударил град осколков из стекла, отметившись на коже кровавыми засечками. Набережную заволокло дымом, а в небо, сквозь гул очнувшейся сигнализации, потянулось чёрное облако, в котором, возможно, парила и душа майора Ванина…
Токио. Кетсу Киташи
Тревога настигла меня в ту самую минуту, когда я медленно опустил ногу на пол. Ближний Восток настолько глубоко въелся в моё сознание, что на одно короткое мгновение мне показалось, что мрак, накрывший меня тогда – вернулся. От желания бежать перехватило дыхание. И разум, ещё недавно рациональный, погрузился в спасительное безмолвие, в котором нет места здравому смыслу. Прикасаться к опасности, скользкой, как змея, и липкой, как паутина, мне приходилось не раз. В таких случаях лучшее лекарство – ствол. Оружие, как и женщина, всегда должно быть рядом. Но в кармане брюк лежали лишь две мятые купюры по пятьсот иен, прижавшиеся друг к другу.
Сердце непривычно громко стучало, мешая рационально мыслить. Но даже в таких ситуациях я ищу выход в лабиринте сознания, и знаю, что у меня должен быть шанс. Я не верю в карму и предсказания, не верю в будущее и прошлое, я лишён сентиментальности и раскаяния. Лишь грубая физическая сила, перед которой я преклоняюсь, может на некоторое время отвлечь меня от рассуждений на тему толерантности. И я догадываюсь, что сейчас может меня ждать. И готов это принять как должное. Потому что невозможно остановить красным флажком мчавшийся на всех парах поезд.
Екатерина Голицына. До встречи осталось пару минут и десять шагов. Эту встречу я ждал, но меня пугал незнакомый амбьянс, ибо я чувствовал, что вокруг что–то не так, и это тревожило. Непонимание – крайне опасная штука, и его было слишком много вопреки плану. Генерал Алфёров так и высказался на этот счёт. Сам он не смог вмешаться по совсем другой причине. Хотя мне, ещё в Москве, свои сомнения выложил, как опытный игрок про неудачный расклад карт. От того, как я разрешу возникшую проблему, зависит не только моя будущая жизнь. Но мне к этому не привыкать.
В сумрачном коридоре деревянная дверь её квартиры медленно превращалась в ворота ада, куда меня гнала кривая. Напротив неё заметил ещё одну дверь с надписью «запасной выход». Я зафиксировал этот факт в сознании, поставив напротив строчки жирную галочку. Тусклая лампочка освещала стены и потолок бледно–жёлтым светом, отражаясь в стекле напротив вместе с крадущимся мужчиной, в котором я узнаю себя.
Выкрашенная в цвет позднего вечера дверь была чуть приоткрыта. Мне не нравятся места, где тебя предсказуемо ждут, хотя всё должно быть наоборот. Поэтому я на мгновение замер, прислушиваясь к невнятному шуму, доносившемуся из квартиры сквозь гулкие удары моего сердца. Музыка, – я и протянул руку, надавив на створку лёгким прикосновением пальцев. Бетховен. Симфония номер пять.
В скрипе несмазанных петель послышалось тяжёлое дыхание смерти. Светлая полоска в ногах становилась шире, покрывая моего туза козырным валетом. Проигрышная комбинация, вываленная провидением, открыла реальность, оказавшуюся хуже всех моих ожиданий. В этот миг я почувствовал на глотке холодные лапы безумия и сглотнул образовавшийся в горле комок. Музыка стала чуть громче.
Чиркнувший по глазам яркой вспышкой гелиевой лампы свет вырвал из тьмы жуткий мир ада. В глубине комнаты лежали два перевёрнутых стула, на полу валялся компьютер и чуть дальше от него – ещё один. Справа застыл тяжёлый шкаф для верхней одежды. Створки его были открыты, и я заметил пару тёплых пальто. Беспорядок нелогично разукрасил комнату красками бессмысленных цветов, отражающими течение моих мыслей настолько ясно, что в какое–то мгновение мне открылась вся абсурдность ситуации во всём своём голом виде.
Её обезглавленное тело лежало на полу посередине комнаты. Под ним расползлось пятно чёрной крови, успевшее немного подсохнуть. Рядом с ним аккуратно положили голову. Лужа отражала потолок с люстрой и безумство Гойи, вползшее в этот мир, а память с напряжением запечатлела композицию с телом, нарисованную в спешке. И всё же не хватало нескольких важных мазков, отчего застывшая в глазах картинка не воспринималась мозгом, так как не имела рационального объяснения.
Безусловно, в её написании кто–то сильно спешил.
Суета всегда выдаёт дилетантов. Одно предположение в сознании сменялось другим. Безусловно, преступник знал, когда она возвращается с работы. Следовательно, ждал именно её, и значит, за ней следили. И где–то она совершила ошибку, что маловероятно. Но мы не безупречны, поэтому всегда под прицелом.
