Мунира улыбнулась Комилу и заговорила первой, что достаточно облегчило ему задачу. У них сложился довольно удачный диалог. Оказалось, что у них общий интерес к поэзии Ардвисуры и узорам мозаичного ремесла. Они оба любили шербет из базилика и мяты, и также увлекались историей Рахшонзамина. Вскоре Комил согласился с мнением Азима – Мунира действительно милая, когда улыбается… и даже без неё.
Через час вернулась Лайло, решив, что этого времени достаточно для них. Пожелав им спокойной ночи, Комил сел, откинулся на тахмон[30 - Тахмон – стопка курпачей, одеял и подушек] и широко улыбнулся.
Азим вернулся с Мехроджем и Сироджем. Братья убрали дастархан и постели гостям постель, хотя те и просили их не делать этого – таково правило гостеприимства.
– Как всё прошло? – поинтересовался Азим.
– Нам рано вставать, – пробубнил Комил и повернулся к стене.
Азим пожал губами и тоже лёг спать.
Юноши встали на сухур и поели вместе с членами семьи Умеда на их кухне. Взяв рузу, Комил сказал Азиму, что он может лечь дальше спать, а вот ему самому нужно рано вставать. Он обещал Мунире помочь отвести бочки с дугобом (айраном) на рынок Амины…
Азим проспал до позднего утра. Проснувшись, он был бодрым и ничуть не голодным. Умед отправился по делам. Комила тоже не было в гостиной. Братья, оставшиеся дома, сообщили, что он с их мамой и сестрой отправились на рынок. Видимо, у них всё срослось, подумал Азим. Братья предложили показать город Азиму, и он охотно согласился.
Мирас был на треть меньше, но и при этом он был слишком большим, чтобы осмотреть его за день. Потому Азим попросил братьев повести его ко дворцу мэрессы. Вблизи это пирамидальное сооружение оказалось таким, каким его описывал Комил. Стены были украшены зелёной, светло-зелёной и голубой мозаикой с надписью на древнем языке – это были стихи, посвященные Асадом Шабнам. Внутрь дворца, к сожалению, попасть не удалось. По правилам, для посещения дворца или приёма госпожи мэрессы нужно записаться за месяц заранее.
Азим не расстроился. Он полюбовался внешними красотами дворца и сторожевых башен. Затем Мехродж и Сиродж отвели его к аллее плакучих ив с площадью, вымощенной бледно-розовыми камнями. Перед возвращением домой, на исходе дня братья повели Азима на площадь имени Шабнам с белыми фонтанами под большими куполами из цветущей изгороди. Они прошли под самый большой купол и присели отдохнуть на красную скамью. Листва не была густой и из-под купола можно было разглядеть небо.
– Госпожа Шабнам приходила сюда по ночам и считала звёзды сквозь прорехи, – поведал Мехродж. – Так, она отвлекала себя от горя.
– Комил рассказывал, что Асад рано ушёл из жизни, но не сказал, что с ним случилось, – Азим вопросительно посмотрел в карие глаза Мехроджа.
– Простите Азим-ака, здесь нельзя об этом говорить, – тихо проговорил Мехродж. – В Мирасе нельзя поминать тех, кто погиб не своей смертью.
– Я не знал об этом, – сказал Азим.
– Пошли домой, – предложил Сиродж, – скоро уже ифтар…
Они вернулись как раз ко времени открытия рузы. Помыв руки, ребята поздоровались с Умедом и Комилом, и сели за дастархан.
– Ты улыбаешься? – тихо заметил Азим.
Комил посмотрел на Азима и снял со своего лица задумчивую улыбку.
– День был хорошим, – сказал Комил, опустив взгляд.
– Не сомневаюсь, – улыбнулся Азим и вслед за Умедом и остальными сложил руки в лодочку, и тихо прошептал молитву перед открытием рузы…
На первое им подали суп со стручковой фасолью на деревянной тарелке. На второе были бараньи рёбрышки, запечённые со свеклой. На третье им принесли салат из дыни и персиков.
После ифтара Азим говорил с Умедом о местных рынках и правилах местной торговли. Сыновья Умеда пошли кормить скотину, а Комил, на удивление Азиму, помогал Мунире убирать дастархан…
– Кажется, между вами зажглась искра, – намекнул Азим, чтобы Комил рассказал ему об их решении, но тот пробубнил что-то невнятное и, как вчера, повернулся к стене и уснул… или сделал вид, что уснул – Азим не проверял.
Вместо этого юноша скривил губы и тоже лёг спать. Завтра им предстоит сопроводить повозки с нишалло до порта в Зарафшан…
На следующее утро после сухура Азим стоял у ворот. Поблагодарив Умеда и его семью за гостеприимство, он попрощался с ними и ждал Комила. Тот о чем-то договаривался со своим дядей и его женой на веранде. Сыновья Умеда были под навесом слева от ворот. Они проверяли лошадей и собак. Мунира же из-за окна подглядывала на Комила. Лайло заметила это и жестом руки позвала её попрощаться. С её выходом Комил потупился и, оправдываясь на время, поспешил к воротам. Умед проводил его.
– Счастливого пути, ребята, – пожелал Умед. – Передай привет родителям, Комил. Приходи к нам ещё, Азим.
– Обязательно, – обещал Азим.
Юноши сели на коней и поехали на запад.
– Мы не поедем к Карим-аке? – спросил Азим.
– Вчера я нашёл время и ещё раз навестил его. Они уже грузили казаны в повозки. Меня попросили приехать к западной конюшне. Оттуда мы вместе поедем в порт, – поведал Комил.
– Почему не к Дереву Сохиба? – спросил Азим.
– Ты забыл про течение реки? – в ответ спросил Комил. – Во время рузы грузовые лодки не выходят на воду, а пассажирские лодки нам откажут.
Азим был удивлён, но не ответу, а сговорчивости Комила. Он отвечал Азиму без снисходительной насмешки в тоне и колких ухмылок на лице. У Комила сияли глаза, и Азим хотел снова спросить у него об итоге его визита к дяде, но не решался. За эту пару дней, Азим только начал привыкать к переменчивости Комила, и эта его бодрая сторона ему нравилось больше. Потому, Азим не стал донимать своего спутника.
Они ехали медленно и молча. Оба думали о своём. На улицах, по которым можно передвигаться верхом на лошадях, становилось всё больше наездников и небольших повозок. Торговых лавок и ларьков на этих улицах было мало и почти все они были закрыты. Во время рузы они открываются обычно ближе к вечеру. В одном из открытых ларьков Комил заметил украшения из бисера и самоцветов. Глядя на двойную сине-зелёную подвеску, он думал о подарке Мунире на свадьбу, и не нарочно произнёс вслух с восхищением:
– Вот это девушка.
– Она всё же тебе понравилась? А ты ей? – спросил Азим, когда Комил кивнул в ответ на первый вопрос.
– Покажи мне девушку, которой не понравился бы такой красавец, как я, – подшутил Комил.
– Хм… Что ж ты тогда не посмотрел на неё и не попрощался толком? – подколол Азим.
– Я стеснялся, – отвернувшись, пробубнил Комил. – Странное это чувство – любовь, – задумчиво проговорил Комил.
Азим ухмыльнулся и снова уткнулся взглядом в загривок коня. Его поражало то, что Комил ещё не давно увлечённо говорил о Махине, а сегодня он, кажется, и вовсе позабыл о ней. Азиму не понять этого, ведь он не встречался раньше с девушками. У него нет такого богатого опыта.
А может дело и не в опыте, кто знает?
Белое солнце за их спинами поднималось всё выше и выше. Небо над головой было ясное, а вот на севере, над высокими пиками Катрона сгущались облака, как и на юге, над Клыками медведя. До западной конюшни оставалось меньше мила. Комил обдумывал скорую свадьбу и гадал, почему Азим больше не задаёт ему вопросов. Комил посмотрел на своего спутника – тот был чем-то омрачен.
– Что тебя гложет, Азим? – спросил Комил. – Через пару дней мы вернёмся в Ангуран. Ты выполнил поручение отца… Ты не рад?
– Дело не в этом, – признался Азим. – Когда ты рассказывал о братьях апи-Дилрабо, ты упомянул о «Странном законе». Аки-Рахмон тоже как-то упоминал об этом…
– А-а-а, этот безумный старик! Я знаю его. Он всегда несёт какой-то бред, – усмехнулся Комил.
– Несколько месяцев назад он предупреждал моего друга не ехать в Эрод через пустыню, а причину боялся объяснить… Мне кажется, все знают, что в Эрге есть дэв, но почему люди боятся о нём говорить? – недоумевал Азим. – Неужели те братья не смогли одолеть его? Почему султан не отправит отряд изгнателей покончить с ним раз и навсегда?
– Они изгоняют ведьм из султаната, а не охотятся за дэвами. – Комил подвёл коня ближе к лошади Азима, положил руку ему на плечо и многозначительно посмотрел на него. – Как говорят бабушки: «Беда приходит, когда о ней вспоминают». Позволь мне дать тебе совет, Азим. Я так же молод, как и ты, но в силу привычки я общаюсь с людьми в двое старше меня. Вожусь в кругах учёных, которые гораздо мудрее нас двоих. И они сказали бы тебе то же самое, что и я. Если не хочешь навлечь на себя беды, не спрашивай о хозяине пустыни…
* * *
«Первые заражённые Зелёной хворью в Расулабаде были придворными слугами и членами министерства падишаха Нодира».
Хранители знаний: Исследования Зелёной хвори»
Скудно. В этом году плоды ничтожно малы. Расим стоял под айвой в своём саду и разглядывал ветки. Когда-то это дерево плодоносило яблоки, непомещающиеся в ладони, теперь же Расим может с лёгкостью сжать ладонь в кулак с тремя айвами внутри.
Скудно.
Утро выдалось не просто прохладным, а холодным. Ему пришлось поплотнее запахнуть свой тёмно-зелёный бархатный халат с чёрным растительным орнаментом. Он вышел из-под кроны и окинул взглядом все деревья айвы, растущие вдоль низкого частокола его продолговатого двора. Все плоды были ничтожно малы. Расим тешил себя тем, что они ещё не созрели и, возможно, станут больше к моменту сбора урожая. С другой стороны, он сомневался в этом, ведь сбор урожая уже совсем скоро.
Дорожка вдоль деревьев от крыльца дома до ворот вымощена бледно-жёлтым камнем. Между дорожкой была широкая лужайка. Его слуги посадили на неё розы, но они все сгнили. Расим волновался, что это случится и с айвой.
Расим смотрел на остатки гнилых стеблей, которые слуги ещё не убрали, и размышлял над тем, как избавиться от Чёрной напасти. За восемнадцать лет, ничто не помогло искоренить этот недуг, он из года в год захватывает всё больше и больше земель, уничтожая урожай и сами растения.
Дело в почве или в воде?
Он прочитал столько книг и рукописей, что не счесть, но ни в одной из них не сказано о подобном. Расим гневается, когда долго не находит ответов, но сейчас он сохранял самообладание.
Может, дело в ведьмах?
Вряд ли, ведь их не гонят из Зебистана, как из Ахоруна за Зелёную хворь.
Расим ухмыльнулся и, повернувшись, заключил про себя:
– «Нужно велеть этим никчёмным слугам, скорее убрать эту гниль».
Заключив, по привычке, правое запястье в левой ладони за спиной, Расим направился в дом.
– Господин! – послышался недалёкий зов.
За ворота вошёл верный ему придворный слуга в белой длинной тунике, тёмно-фиолетовых штанах и кожаной безрукавкой с серебристой тесьмой по краям. Слуга подбежал к Расиму, придерживая одной рукой широкую низкую чалму с длинным хвостом. Чалма была повязана из белого хлопка и пурпурного шёлка – типичное одеяние писарей падишаха.
– Что такое? – спросил Расим с высоты своего роста, к которому прибавилась и высота пятиступенчатого крыльца, ведущее на застеклённую веранду.
– Братья, – взволновано ответил слуга, но в его голосе Расим уловил и опасение.
Расим устало вздохнул. Новость, которую слуга хотел ему сообщить, было последним, о чём Расим хотел бы услышать.
– Пойдем внутрь. Здесь холодно, – мрачно проговорил Расим и направился к двери в гостиную. – «Столько хлопот от этих братьев», – едва заметно качал он головой.
Они прошли мимо большого резного топчана на веранде и вошли в просторное помещение гостиной с высокими окнами. На том конце гостиной было возвышение, также называемое топчаном, с полками на стенах. На полу лежал голубой ковёр с зелёным узором и серо-жёлтой двойной линией по краям, между которой сине-зелёные розетки тянулись друг к другу своими зелёными закручивающимися побегами.
– Ты завтракал, Одил? – спросил Расим, встав у двери на кухню.
Он вошёл туда и осмотрел полки в шкафах и ниши в стенах в поисках чего-нибудь съестного. Ничего. Всё было убрано с глаз, а на полках были лишь чайники, пиалы, да прочая кухонная утварь.
– «Когда же придёт Ахдия[31 - Ахдия произносится с гортанной «х».]?»
Расим при наличии огромного знания в разных областях науки и литературы, не знал, где в его собственном доме лежит сахар, а где хлеб. На кухню он заходит крайне редко.
– Я держу рузу, господин, – ответил Одил в паре шагов от кухни.
Расим с презрением оглянулся на него, и начал шарить на кухне. Он нашёл лепёшки, завернутые в белом дастархане. Он взял одну мягкую кулчу и вышел.
Одил много лет был верным слугой Расима. Потому он мог позволить в своём взгляде искорку осуждения. Его глаза встретились с тёмно-карими миндалевидными глазами Расима. Тот хотел откусить кусок, но отвёл кулчу в сторону.
– М-м? – кривая гримаса Расима спрашивала, не против ли Одил, что он будет есть перед ним. – «Хотя, мне всё равно», – добавил Расим про себя, а вслух сказал, – Я забыл встать на сухур.
Одил опустил глаза и Расим, пожав плечами, откусил большой кусок. Эта была молочная кулча. Расим любил их. Жуя с наслаждением, он прошёл мимо слуги и спросил:
– В чём дело?
– Старший стал избирателен, а младший задаётся вопросами, – ответил Одил.
Расим подошёл к левому краю книжного стеллажа, но передумал брать оттуда книгу.
Нужно было проглотить прежде, чем спрашивать.
Расим повернулся и с грозным лицом уставился на Одила.
– Объясни! – негромко потребовал он.
Одил шагнул к двери, опасаясь гнева Расима, и только потом ответил.
– Старший брат стал избирателен. Он не принимает тех, кого вы ему посылаете. А младший позвал к себе учёных и даже потребовал книгу казначея.
– С чего вдруг? – удивился Расим.
– Может то, что вы даёте ему, идёт на пользу, а не во вред? – предположил Одил. В его голосе звучало оправдание.
– Ты следуешь моим указаниям? – Расим огрел слугу гневным взглядом.
– Да, мой господин, – с рукой у сердца кивнул Одил.
– Но? – Расим услышал недосказанность.
– Лекари падишаха говорят, что бурые капли благотворно влияют на ум и укрепляет здоровье, – нерешительно ответил Одил.
Расим громко усмехнулся.
– Лекарство может как лечить, так и калечить, – на его лице заиграло коварное блаженство. – Избыток…
– Господин! – позвал громовой и при этом взволнованный голос другого слуги, появившегося в проёме, ведущий в коридор.
Расим медленно склонил голову в его сторону, недовольный тем, что был перебит.
– Что такое? – холодным тоном спросил он у широкоплечего молодого слуги с чёрным кожаным камзолом поверх серой рубахи с длинными рукавами и тёмно-коричневыми плотными штанами.
На чёрном поясе юноши висел короткий кинжал с рукоятью из козлиного рога в кожаных ножнах. Он шагнул вперёд и посмотрел на Одила.
