Они обнялись, похлопав друг друга ладошками по спине.
– Что-то ты совсем седой стал… – сказала женщина.
– Да вроде ещё не весь! – смущённо улыбнулся тот, потрепав свои волосы. – Димка, ты совсем большой! – радостно приветствуя теперь второго входящего, сказал он и подал руку.
– Здрасьте, дядя Паш, – ответил на приветствие Дима. – Поздравляю!
После энергичного рукопожатия они обнялись.
– Здорово, Пахан! – улыбаясь в приветствии, произнёс третий входящий грубым, жёстким командирским голосом. – Мои поздравления!
Это был плотный мужчина среднего роста, слегка за пятьдесят, с блестящей лысиной, обрамлённой полоской коротких кудрявых волос с проседью.
– Здоро-ово, Пе-етька! – снова энергично тряся руку вошедшего, а после, обняв его по-братски, сказал дядя Паша.
Рядом с дядей Пашей стоял пацан лет восьми и улыбался.
– Здрасьте, тётя Лен! – радостно воскликнул он, обняв вошедшую. И, еле дождавшись пока его отец поприветствует Диму, восторженно вскрикнул: – Димка! Я тебя так ждал!
Они шлёпнули ладонями в рукопожатии и обнялись.
– Вот, держи, Сань, – сказал Дима после приветствия и дал малому шоколадку.
– О-о-о! Спаси-ибо! – обрадовался мальчик, который в эйфории чуть не забыл поздороваться с Димкиным отцом, но Павел напомнил ему о хороших манерах, пихнув его в плечо. – А-а! Здрасьте, дядя Петь! – смутившись, поздоровался малец.
Дядя Петя подал мальчику руку.
В середине коридора, ведущего в глубь квартиры, стояла, улыбаясь подобно Джоконде, моложавая, с толстыми губами, брюнетка. Видимо перед этим она хлопотала на кухне, с её плеча свисало полотенце и, вытирая об него руки, она так и оставила их, сложив ладони перед грудью. Передник неловко сбился на её круглом большом животе, «обещавшем» скорое прибавление семейства. Обнимая женщину за ноги, стояла конопатая девочка – по внешнему виду примерно ровесница брату, в нарядном платьице, растянув щербатую улыбку.
– Олька! А это тебе! – воскликнул Дима, протягивая девочке коробку. – На! Иди сюда скорей!
Девочка подбежала к молодому человеку, схватила коробку и сразу стала крутить её в руках, внимательно изучая.
– Поздравляю с юбилеем! – сказал Дима.
– С каким юбилеем? – сильно удивилась девочка, задумчиво подняв глаза к потолку.
– Ну… – задумался Дима, – тебе же сегодня десять?
– Ну?! – снова не поняв, задумалась именинница.
– Ну так это «круглая дата» называется, когда в конце ноль. А круглые даты – это юбилеи! – подытожил мысль Дмитрий, протягивая пакет с конфетами. – Вот ещё тебе, держи!
– О-о-о! Спаси-ибо большо-ое! – воскликнула Олька и затрясла ручонками. – Мама! Это Ба-арби-и!
Она схватила пакет с конфетами и побежала в комнату.
– А тебе не дам! Понял? – пробегая мимо брата, заявила Оля и показала ему язык.
– А ну перестань! – сказала брюнетка дочери, грозно сдвинув брови. – Получишь у меня, несмотря на праздник! – она сняла с плеча полотенце и неуклюже махнула им в её сторону. – Ле-енка-а, при-иве-ет! – уже тихо и ласково, расплывшись в улыбке, протянула она руки к вошедшей.
– Приве-ет, сестрё-ёнка! – тоже с теплотой ответила тётя Лена, обнимая родственницу. – Не ругайся на «пельмешку» мою! – нежно сказала она, исковеркав слово, умоляюще приподняв брови домиком, отстранившись и пристально вглядываясь в глаза сестре. – Приве-ет, Васё-ёчек! – обратилась она к животу брюнетки. Присев, она нежно приложила к нему ладошки, погладив и поцеловав.
– Чуть-чуть засиделся, – начала оправдываться беременная, коротко и тяжело дыша. – К Олькиному дню рождения не успел. Мы надеялись! – подняла она брови, поддерживая свой живот снизу одной рукой. – Врачи говорят, что к девятому мая должен. Но мне кажется, не досидит он до девятого. Между праздниками выскочит. Как пить дать!
– Как выйдет, так и выйдет, Натах! – строго сказала Лена, махнув рукой. – Неча и переживать!
– Здрасьте, тётя Наташ! Принимайте поздравления! – сказал Дима, потянувшись обнять тётку.
– Спасибо, спасибо, Димась, – обнимая племянника, ответила Наталья.
– Привет, Наташ! Держи поздравления! – сказал Пётр, протягивая беременной цветы.
– Спаси-ибо! – снова умилённо сложив руки перед грудью, протянула Наташа.
Потом Пётр и Наталья немного замешкались, не зная, куда деть букет, чтобы обняться, но в конце концов смогли это осуществить.
– Паш! Найди-ка вазу, пожалуйста, – попросила беременная своего мужа, крутя в руках букет. – Какая пре-елесть!
– Димка! Димка! А на рыбалку пойдём?! – вдруг закричал мальчишка.
– Да чего ты орёшь-то? – одёрнула его мать.
– Дим, пойдём? Ну, пожалуйста, – уже тихо взмолился мальчик, потеребив Диму за рукав, а после умоляюще сложил руки.
– Прям сегодня, что ль?
– Ну да. А чё?
– Да ничего. День рождения вроде у сестры-то.
– Ну… пожрём и пойдём, а?
– Да у меня и одёжа-то не подходящая, – оглядев себя, сказал Дима.
– Да вон, папка тебе даст свою! Ты вон уже с него ростом-то! Да, пап?
– А? – не понял папа. – Чего?
– Одежду, говорю, Димке дашь свою рыбацкую? Он вон уже с тебя ростом!
– А-а-а, ну да. Можно, – покивал Павел. – А вы чё, не посидите что ль даже с нами?
– Посидим, посидим, – успокоил Павла сын. – Диман, смари! – снова закричал малец и побежал куда-то в глубь квартиры. – Я там уже всё приготовил!
…
– А откуда приехал-то? – спросил Сергей.
– Из Жуковского, – ответил Дима.
– А-а, – понимающе покивал Сергей.
Возникла пауза. Все сидели и наблюдали за поплавками.
– Как там сэмоли-то, летают ещё? – вдруг спросил Сергей у Дмитрия.
– Куда они денутся-то?
Посидели ещё какое-то время молча, глядя на поплавки, которые мирно торчали из воды.
– Ну ладно, парни, удачи! – прошептал Сергей и хлопнул Диму по плечу. – Поеду я.
– Угу. Давай! Мы тоже походу пойдём сейчас.
***
Наступил Первомай.
В городе Жуковском, как и в других городах необъятного Союза, всё вокруг пестрило украшениями алого революционного цвета: флаги, плакаты, звёзды, баннеры, растяжки. Воздух был пропитан духом Праздника весны и труда.
Каждый закоулок сквера был забит людьми. По его сторонам – вдоль улицы Маяковского от улицы Горького до памятника Жуковскому, у второй школы, у стоматологии (в этом же доме находился клуб «Ювента»), возле гостиницы «Дружба», у штаба Народной дружины, у АТС, везде-везде царила суета. Трудящиеся готовились к шествию праздничной демонстрации. Все в приподнятом настроении, приветствуют друг друга, улыбаются, галдят. Почти у каждого в руках что-то символичное: у кого – флажок, у кого – воздушные шарики, у кого – белый деревянный голубь на палочке, у кого – деревянный самолётик или поролоновая бабочка, кто с табличками, кто с плакатами, кто с транспарантами. Помогают друг другу приколоть на одежду красные ленточки. Школьники в пионерских галстуках и красных пилотках, дурачась, приветствуют друг друга «салютом».
– …а она мне говорит: «Я тебе двойку за второе полугодие поставлю», прикинь? – возмущался Слава Антонов. – Овца, блин!
– Ну а ты чё? – спросил Гамаков и сделал затяжку.
Витя Гамаков был худым невысоким парнишкой лет шестнадцати, со светлыми кудрями.
– А чё я? Придётся как-то её загреть, – задумался Антонов. – А то на третий курс хрен перейдёшь!
– Отлижи ей! – взорвался смехом Костыль.
– А-ля-ля-ля! – сморщив нос и высунув язык, проулюлюкал Антонов. – Щас ты отлижешь!
– Во-во, прям так и отлижи! – сквозь смех еле выговорил Костыль, утирая слёзы.
Гамак тоже засмеялся.
В обычные дни по Площади Ленина и по улице Маяковского, по обоим односторонним её направлениям, прилегающим к скверу, шли машины и автобусы. Но сегодня для проведения парада эти улицы для движения машин были перекрыты.
– Ну чё, скоро двинутся, походу, – сказал Дима Пономарёв.
Непослушные тяжёлые волосы постоянно сваливались ему на глаза, и он всё время поправлял их рукой.
Народ на Площади и везде вокруг ребят оживился. Зашевелились и сами парни. Стали бросать под ноги окурки.
Они кучковались за лотерейным ларьком, под деревьями на газоне, возле примыкающей к Площади Ленина центральной почты: «ПОЧТА ТЕЛЕФОН ТЕЛЕГРАФ». Перед «Лотереей» и в других открытых местах: на асфальтированной проезжей части Площади, на автобусной остановке и на островках безопасности собирались представители отделов или конструкторских бюро городских заводов и представительств.
Ребята рассредоточились вдоль низенького, не выше колена, заборчика, отгораживающего проезжую часть Площади Ленина от тротуара и обрамляющего его по сторонам газона, вытоптанного за многолетнюю историю постоянно проводимых здесь массовых мероприятий. Они стали выглядывать знакомых в толпе демонстрантов, махать им руками, выкрикивать речовки.
К назначенному часу из сквера и всех дворов, уголков, закоулков и улочек начали стекаться люди и выстраиваться в стройную колонну на участке улицы Маяковского, ведущую в сторону Площади Ленина. Старшие колонн с табличками аббревиатур названий предприятий или отделов созывали своих сотрудников построиться. Заняв своё место в строю, люди в основной своей массе замолкали. Родители шикали, приложив палец ко рту, стараясь успокоить своих детей. Совсем маленьких брали на руки или сажали на плечи. Галдёж постепенно сходил на нет.
Посередине Площади Ленина была установлена трибуна – тыльной частью к ДК, а передней – к памятнику Николаю Егоровичу Жуковскому. Власти города, его почётные жители, руководители силовых структур и приглашённые общественные деятели по очереди произносили пламенные поздравительные и напутственные речи.
– Илюх, чё думаешь, – тихо сказал, наблюдая за происходящим на Площади, огромный по комплекции Пахом Илье Автократову по прозвищу Кран – худощавому хмурому приятелю с зализанными волосами, – если мы толпой щас мимо трибуны пройдём?
– Да хрен его знает… – задумавшись, пожал плечами Илья. – Тут же у каждого завода своё место вроде. А так-то, ваще, чё? Идея путная! – его глаза вдруг загорелись интересом. – Можно попробовать.
– Мельник, ты чё думаешь? – пихнул Пахом локтем в бок стоявшего по другую руку рослого парня со светлыми вьющимися волосами.
– Не знаю, – широко улыбаясь, ответил кудрявый блондин. – В детстве-то я любил на демонстрации ходить.
– Ну! – подтверждая свою правоту, промычал Пахомов. – И я об этом говорю. Да, Кран?
– Угу, – промычал задумчивый Илья Автократов.
Их было человек шесть – самых высоких и самых взрослых из всей группы ребят, толпившихся на газоне. Всем им было по восемнадцать лет и больше. Один из них был с густыми усами и даже слегка седоват. Автократов выглядел старше всех, кроме этого седого. Да ему и действительно было уже немного за двадцать. Хотя он и был не высоким, худым и даже чуть горбился, но явно пользовался у всех, включая старших парней, авторитетом.
– Улукбек, а ты чего скажешь? – обратился Автократов к крепкому парню лет шестнадцати-семнадцати.
– Да хрен его знает. Так-то можно вообще, – почесал Улукбек свой затылок. – Ща у пацанов спрошу.
