Вячеслав Ларин "Горный дух"

Глава 2. Самородок

Шли годы. Под внимательной опекой дяди Ольбенира и своей матери Итилмир превратился из мальчика в мужа, достойного рода Хванира, который изревле славился витязями мудрыми и почти былинными удальцами. Итилмир вырос высоким и статным, в отличие от низкорослых потомков смешанных браков с карлами. Об арихейском происхождении говорили и его каштановые волосы, ниспадавшие на слегка покатый лоб, и серые, как боевой булат, очи, окаймлённые слегка выгоревшими ресницами. Лицо Итилмира было не круглое, как блин, да и не острое, как топор, но лишь слегка заострённое, с бледными округлыми щеками и небольшими, почти незаметными веснушками под глазами и на носу. Длинной бороды Итилмир не носил, а порой и вовсе её сбривал. После перенесённых ужасов нрав его стал жёстким, а ум трезвым. Можно было подумать, что он за свою жизнь прошел жестокую войну – такой отпечаток наложили на него потери родных в детстве.

К счастью, семье Итилмира удалось сохранить отчий дом – гнездо родовое, что принадлежало древнему роду Хванира целые века. У некоторых других знатных семейств дома были отобраны по указу местных общин, которым князь карлов дал такие полномочия. В этих общинах заседали старосты из числа самых отъявленных бездельников с подвешенными языками. Они умели быстро обвести простой люд вокруг пальца и с помощью своего деревенского красноречия сделать своё мнение мнением всех граждан. Но Ольбенир, дядя Итилмира, был человек ещё более красноречивый, с зычным голосом и буйным нравом, и ему удалось убедить общины местные в том, что потомки Хванира всегда благожелательно относились к крестьянам, пастухам и ремесленникам, а потому заслужили право сохранить своё вековое наследие. Старостам пришлось уступить, ибо людям нравился дядя Итилмира и его речи. Стоит сказать, что храмина, о которой идёт речь, была довольно большой и её давно присмотрел для себя и своей семьи один из старост – Брадо. Конечно, дом Итилмира был не такой высокий, как чертоги знатных карлов, которые поселились в стольном Рихоге за последние годы. Но для горца это жилище было вовсе не скромной обителью, потому завистник Брадо, не способный сам ни на подвиги, ни на честный труд, давно плёл козни против благородного семейства.

Тем не менее, семья Итилмира пусть и сохранила дом, но потеряла многие другие богатства. Встарь она владела множеством коней добрых, а весь род Хванира мог выставить сто всадников. Теперь общины забрали коней боевых и стали использовать их в качестве путевых. Однако у многих селян эти кони без должного ухода вскоре исхудали и стали не годны не только к бою, но и к путешествиям. Да и путешествовать-то эти селяне не путешествовали, если не считать поездки в деревни окрестные, которые и до этого были возможны на общинных телегах и их собственной скотине. Зачем старосты забрали коней у знатных родов, было непонятно даже им самим. «Пусть не жируют эти богатеи!» – отнекивались они.

Благо Итилмиру и его дяде позволили оставить себе двух добрых коней на выбор. Итилмир выбрал себе вороного скакуна, чёрного, как крили ворона, с длинной гривой, пышной, как баранье руно. Этот конь отличался от прочих тем, что во лбу у него был словно бы светлый месяц – белое пятно в форме растущей луны. За это он и получил своё имя – Месяц. Скакун этот был очень умён, о чём говорили его глаза, и он никогда не упускал мгновения понаблюдать за своим хозяином или за чем-нибудь ещё. Дядя Ольбенир же взял себе белую лошадь со звездой во лбу, имя которой было Солнце. И Месяц, и Солнце были представителями княжеской породы, выведенной ещё при старых государях Ариха.

Но кроме коней общины забрали в свою собственность овец и пастушьих собак, оставив Итилмиру лишь четверть прежнего поголовья домашней скотины. Эти овцы стали единственным достоянием молодого горца, не считая, разумеется, его дома. Ушли от своего хозяина также многие пастухи. Лишь трое верных старым обычаям пастырей остались со своим господином. Они только и успевали, что следить за овцами, а помогал им в том верный пёс Ферир старой породы, рыжий, как лис, и лохматый, как баран. Что забавно, он был толст, и когда ходил, казалось, что это катится шар, а не идёт пёс. Ещё щенком Ферира подарила сыну мать. Тогда Итилмиру было всего пятнадцать, и он души не чаял в своём питомце. Казалось, что Ферир понимал всё, как самый настоящий человек. Такому питомцу сразу досталась работа пастушьей собаки, гонявшей стада своего заботливого хозяина. Теперь и сам хозяин, бывало, присоединялся к своему псу, выполняя работу пастуха, когда трое верных пастырей не справлялись со своим делом.

Сказать правду, Итилмир сильно радел о своих овцах: он грезил, что благодаря им станет богаче, сберёт дружину хоробрую и прогонит карлов, да поставит на место зарвавшихся общинных старост. Время шло, овцы множились и жирели, от них не отставал и Ферир, тоже набиравший вес, и все были довольны жизнью, ибо казалось, что богатство уже близко, а вслед за ним и исполнение желаний. Но вскоре юношеские грёзы затмились новым горем. Когда Итилмиру уже стукнуло двадцать, мать умерла от удара – как видно, сердце Ольбеды, истерзанное многими потерями и лишениям, не выдержало. Сын с достоинством принял горечь этой утраты. Он не утратил разума и чистоты рассудка и не роптал на небеса и вышних богов за то, что отпустили его матери недолгий срок. Не стал Итилмир впадать и в ярость. Он пребывал в тихой печали, которая, несмотря на свою неочевидность, была очень глубока. И, казалось, именно в её глубине Итилмир стал видеть вещи более ясно.

Невзирая на запреты карлов и недовольство общинных старост, Итилмир и его дядя Ольбенир предали тело умершей огню по старому арихейскому обычаю, собрав на похоронах и поминках почти всех членов рода Хванира и многих других горцев. Но яства на том застолье были не слишком богаты, а напитки не так вкусны.

– В прежние времена, – сказал тогда Итилмир своим родичам, – когда знатных семейств было больше и они были сплочённее; когда горцы были свободны, род Хванира и моя семья были богаты и ни в чём себе не отказывали: ни в жареных вепрях, ни в медах сладких, ни даже в зелёных винах. Но те времена ушли, сгинули тенями в дубровах, замолкли отзвуками в горных теснинах и не видать их боле… Вкусите эти яства и напитки как прежние и не помышляйте о лучшем, если ваши взоры устремлены на благо только ваших семей и только ваших детей, а не на благо всего нашего народа!

Крода погребальная и речи Итилмира возбудили завистников, включая коварного Брадо, и они с новой силой принялись плести свои козни против славного семейства.

В ту пору многие выжившие в боях ветераны, а вместе с ними и подраставшие удальцы уже копили желание освободиться, выгнав ненавистных завоевателей. Их символом стали прекрасные синие цветы, именовавшиеся царскими глазками. Их они носили на одежде, и с каждым годом таких людей становилось всё больше. Они называли себя Возрождёнными и косо смотрели на всяческие заимствования у народа карлов, начиная с новых, резавших ухо словечек. Возрождённые обращались к своей древней вере, внимание к которой к тому времени уменьшилось, и почитали богов старого Ариха во главе со Сварговитом. Казалось, что это пробуждение сулит великое будущее.

После похорон матери Итилмира Возрождённые приметили молодого потомка Хванира, и через несколько дней пять человек пришли к нему в гости. В их числе был и Хоробрит, друг детства Итилмира.

– Здравия, благородный сын дома Хванира! – промолвил он, едва Итилмир открыл дверь и заметил пятерых человек с царскими глазками на одежде.

– И тебе привет, Хоробрит! – ответил Итилмир. – Заходи почаще. Сейчас у нас редко бывают гости, а тут сразу пятеро – вот так удача! Проходите.

– Да! – покачал головой Хоробрит и вошёл в дом вместе с товарищами. – Белеора ты знаешь не хуже моего, также со мной пришли Келармир, Иллиор и Всехвалир. Все трое – из рода Финруса.

Итилмир пожал всем руки и принялся накрывать на стол. Раньше этим занялись бы слуги ловкие, но теперь приходилось делать всё самому – подопечные едва успевали следить за овцами. Однако вскоре стол дубовый был накрыт белоснежной скатертью и на нём были расставлены расписные тарелки с яствами: немного баранины, овощей разного вида, яблок наливных, спелых ягод и прочих даров горных долин. Не забыл Итилмир и о стоялом вине, пару бутылок которого принёс из своего погреба глубокого. Это было добротное старое вино, какое пивали ещё арихейские князья.

Гости присели за стол, и Хоробрит воскликнул зычно:

– Слава Сварговиту и всем богам, что ниспослали нам эту обильную пищу! И слава роду Хванира, чьи потомки по сию пору чтят священные обычаи гостеприимства!

– Слава! – повторили остальные четверо спутников Хоробрита в один голос.

После этого они принялись вкушать яства, нахваливать спелые яблоки и вкусную баранину, запивая всё это крепким вином. Когда все наелись досыта и напились всласть, Хоробрит промолвил:

– Ты произнёс славную речь на похоронах, Итилмир! И похороны провёл по старому обряду, а это многого стоит: косых взглядов со стороны карлов и прямых с нашей стороны.

– С нашей стороны? – спросил Итилмир. – Неужто уже появилось что-то, что можно подразумевать под этими словами помимо нашего народа?

– Да, появилось, – продолжал Хоробрит. – На нашей стороне уже треть знатных родов и чуть меньше простого люда. Но и простой люд пробуждается, видя, как мы стремимся возродить былое величие нашего народа. Потому и величаем мы себя Возрождёнными. Недавно к нам присоединились жрецы нашей веры. Вчера мы принесли жертвы богам, и знаешь, вместе с пламенем жертвенным, трепыхавшимся на прохладном ветру, в наших сердцах с новой силой зажглась надежда. Эта же надежда, я вижу, пылает и в твоём сердце.

Итилмир даже несколько удивился, что столь внезапно он оказался поставлен перед тем вопросом, на который сам давно ответил. Он даже протрезвел от этого. Конечно, он жаждал возрождения своего народа, презирал власть карлов, но ему и в голову не приходило, что братство, которое он сам помышлял основать в будущем, уже существует. Это было даже несколько досадно, но в то же время словно сняло с его плеч груз тяжкий, ибо теперь ему не придётся брать на себя всю ответственность без раздела. Ведь кто-то уже основал целое движение и даже назвал его «Возрождённые».

– Почему же вы сразу мне не сказали? – спросил Итилмир.

– Не знаю, – ответил Хоробрит. – Действительно, не знаю, почему я сразу не пришёл к тебе, моему другу. Должно быть, совсем заработался. Но после твоей речи я точно опомнился, точно вышел из забытья. К тому же вчера к нам присоединился твой двоюродный брат Белеор.

Тут темноволосый Белеор поднял кружку, напомнив о себе.

– Рад, что мой род ещё не до конца обеднел удальцами, – ответил на это Итилмир.

– Наше дело благое! – продолжал Хоробрит. – Наше дело – раздуть пожар из тех искр, что мы ещё способны высечь из наших уст. Но действуем мы больше в тени. Твоя речь была очень хороша, но она привлекает пристальное внимание карлов и их пособников. Ты и сам знаком с этими ублюдками старостами. Они и мать свою продадут, если карлы выпустят закон, что так надо, и сестёр подложат под этих мерзких кроснят!

– Очень занятно! – сказал Итилмир, всё ещё обдумывая само существование братства Возрождённых. – Не думал, что горцы так быстро соберутся. Ну что ж, говоришь, значит, из тени действуете? Что это значит?

– Мы недавно добились того, что змееборцы снова не под запретом! – отвечал Хоробрит. – Теперь я возглавляю их. Уже успел набрать своих стрелков из числа Возрождённых. К нам присоединились и старые змееборцы. Они тоже разделяют наши идеи, а их опыт поистине драгоценен.

– Но что такое змееборцы без оружия? – спросил Итилмир.

– Наместник Хлеванг разрешил нам луки и стрелы, – сказал Хоробрит. – О мечах пока, к сожалению, речи не идёт. Но я вот что думаю: тебе можно как раз этим заняться. Я слышал, твой дядя знает одного местного кузнеца. Надо бы заказать у него меч – хотя бы тебе самому! – да спрятать его хорошенько. Так по-тихому нужно вооружить побольше народа. Поговори с дядей – пусть он даст кузнецу поручение. И вот! – Тут Хоробрит протянул Итилмиру синий цветок. – Держи. Это символ нашего грядущего Возрождения!

Вскоре небольшое пиршество было окончено и гости разошлись по домам. Итилмир вежливо проводил всех до двери и попрощался, сказав добрые напутствия. Остаток вечера у молодого горца было радостное настроение, впервые со дня смерти матери. Казалось, вот наконец-то он нашёл своё истинное призвание – то, к чему вела его жизнь, то, что предназначили для него Рожаницы вещие, пряхи Судьбы. И все грядущие страхи и опасности казались теперь мелкими и ничтожными на пути к славе и величию, а цветок в ладони согревал душу. С трудом Итилмиру удалось заснуть – казалось, не было сейчас человека счастливее его. Сердце молодое было преисполнено воодушевления, что нахлынуло приливом обильным, омывая доселе сокрытые перлы души. И юному потомку рода Хванира ещё предстояло узреть эти прекрасные жемчужины – белоснежные, как облака ходячие, и чёрные, словно беззвёздная ночь. Ибо страсть к призванию оголяет все стороны человеческого духа.

На следующий день Итилмир поднялся ни свет ни заря и тотчас поговорил с дядей Ольбениром, поведав ему свои мысли и убедив того заказать знакомому кузнецу оружие – длинный меч из булата крепкого.

– Вижу я в тебе перемену! – сказал дядя. – И думаю, это перемена к лучшему, ибо не пристало нашему славному народу ходить под пятой жадных карлов. Пусть началом нашей борьбы будет возвращение себе оружия. Вооружённый народ куда сложнее загнать под ярмо и заставить платить всякие дани и поборы! Ты принял верное решение, Итилмир, и я помогу тебе в этом нелёгком деле.

Решение было поистине верным, как и дело поистине нелёгким. Но Итилмир часто находил правильный выход из разного рода обстоятельств. Не менее часто он угадывал верный ответ на какой-либо вопрос. Иные не знали даже, где он находит такие хитроумные решения. Некоторые подлецы коварные, и в их числе злокозненный Брадо, даже поговаривали, что Итилмир знается с ведьмаками лесными и берегинами. Конечно, это было клеветой, и даже те, кто вовсю разглагольствовал об этом, сами в такую чушь не верили.

Сейчас решение Итилмира было навеяно не только его чутьём, но и словами и просьбами Хоробрита и той обстановкой, что сложилась вокруг братства Возрождённых. Горец твёрдо решил, что нельзя упустить возможность влиться в это течение и поймать волну, что вернёт арихейцам власть над собой. «Нельзя сидеть в стороне! – думал он. – Надо ухватить поток нашего времени и сбросить чужое иго, пока не поздно».

Этим же днём дядя Итилмира договорился со своим знакомым кузнецом Кровносом и заказал булатный меч. На его изготовление должна была уйти неделя. Всё это время Итилмир с нетерпением ждал новый клинок. Казалось, вместе с ним появится некая невиданная сила, способная перевернуть весь мир. Тем временем Итилмир всё чаще замечал на улицах людей, чьи одежды были украшены царскими глазками. Пару раз виделся он и с Хоробритом, но говорили они больше о жизни, не слишком касаясь замыслов большой величины.

И вот наступил день, когда Итилмир должен был получить свой новый меч. На этот же день молодой горец запланировал охоту, потому встал пораньше. С собой он взял силки, ловушки и охотничий лук. Такие луки, надо сказать, были дозволены горцам, ибо не пробивали доспехи карлов. Змееборцам же разрешили иметь при себе более сильные луки. Взяв с собой верного Ферира, Итилмир вскочил в седло и на коне вороном, на верном Месяце, пустился в путь-дорогу. Дома за главного остался дядя Ольбенир. Это был неясный зимний день, короткий и тусклый, потому Итилмир не думал задерживаться на охоте. Он хотел поймать пару тетеревов и тотчас вернуться обратно в город.

В этот же день нежданно-негаданно у стен Рихога стольного показался асилк с огромной дубиной, один из тех, у кого в голове по воле природы оказалось сплошное тесто. Огромный, как изваяние гранитное, он ушёл из своего жилища, что находилось высоко в горах, за едой. Однако искал он вовсе не дичь, которой обыкновенно утолял голод, а град богатый с людьми, овцами и даже коровами, о котором ему поведал друг, сказавший также, что горожане там совсем расслабились. Тем городом был Рихог. Великан услышал блеяние и мычание, и в желудке у него тотчас заурчало, словно что-то внутри него отозвалось мычащей в хлевах скотине.

Дозорный пост на стене Рихога был всего один, ибо начальник стражи счёл, что этого будет достаточно. Ведь никаких опасностей извне уже давно не появлялось. Стражники при этом не заметили асилка, потому как на дозоре стояло всего несколько карлов, которые беспечно пили брагу, а те стражи, что несли службу на улицах Рихога, нынче были в хоромах наместника, местного правителя, и слушали его речи о том, что надо делать с Возрождёнными.

Тем временем асилк перепрыгнул через стену. Великан этот, к слову, выглядел как истинный представитель своего племени: голова была что чан, меж глаз можно было не то что стрелу – меч положить, а нос был как осиновое полено. Ко всему прочему он был с ушами большими и редкой чёрной бородою, в которой виднелись остатки еды и питья и которая вилась да кудрявилась без всякого ухода. Очи у асилка были свирепые, дикие и яростные и сновали туда-сюда, как у безумного волка. Лапы у него были огромные и спускались до колен, столь же внушительны были и кулаки. Ходил асилк в жёсткой поношенной тунике, подпоясанной кушаком грубым, полотняным. Уже долгие годы носил он эту одёжу не снимаючи, потому кушак некогда рдяного цвета нынче выгорел на солнце и превратился в белёсый.

И вот уши асилка уловили блеяния овец в овчарне, а его нос учуял их запах. Чья была эта овчарня, можно догадаться, – Итилмира. Не теряя времени, асилк залез в неё и прямо там живьём съел почти всех овец, подлизав даже кровь, что накапала на пол. Блеяние испуганной до смерти скотины услыхал Ольбенир, который в ту пору был дома. Он схватил лук и дубинку и стремглав бросился в овчарню. Каков же был его испуг, когда вместо грабителей, которых он ожидал там увидеть, он узрел пред собой чудовище огромное, жевавшее одну из овец.

– Мать Земля! – воскликнул он в удивлении и уже собирался бежать прочь, как вдруг асилк схватил его своей лапищей.

– Ну-ка, кто это пожаловал? – пробурчал великан и, не ожидая ответа, свернул несчастному шею.

Так погиб Ольбенир, дядя Итилмира, славный воин и добрый горец. Не в бою с грозными ратями, не в сражении на поле боевом, не в поединке на острых клинках сложил он голову – бесчестно убил его асилк дикий.

Когда же злобный великан наелся вдоволь и почувствовал, что ничего уже не войдёт в его чрево, то решил позабавиться и себе на радость пошел крушить жилище Итилмира. Один взмах дубины – и половина дома исчезла, другой, третий – и от хором остался щебень, груда никчёмных развалин. Асилк сокрушил дом без всякой жалости, не посмотрев даже на красивую голову лебедя, венчавшую крышу. Второпях он не заметил, какими дивными узорами была разрисована вся крепкая дубовая дверь, как искусно была сделана кровля и как красив был в целом родовой дом достопочтенного горца. Да и вряд ли он мог насладиться подобным творением человеческих рук, ибо наслаждение ему приносило лишь разрушение и грубые, совершенно лишённые какого-либо вкуса увлечения. К несчастью, такие ничтожные души встречаются не только среди асилков, но и среди людского рода.

Разрушив дом, исполин ушёл бродить по городу, пугая людей и карлов, которые его встречали. Но большинство горожан в то время спали, ибо было утро раннее, морозное, а те из них, кто прогуливался по улицам или уже работал, попрятались в своих домах со страху, не успев даже поднять тревогу или сообщить стражникам. Дозорные же, которые остались на стенах, всё пили брагу да мёд хмельной, а какие даже похлёбывали винцо и до того обпились, что уснули прямо на дозоре ещё до того, как асилк начал свои бесчинства.

Между тем Итилмир, голодный, будто волк, вернулся с охоты, как он думал, домой. Ещё на торговой площади до него донеслись вести о том, что в городе объявился кровожадный асилк и его уже ловят карлы. Но этому он не придал большого значения, потому что обычно ничего серьёзного не случалось, а карлы брались за дело основательно. Но оказавшись на своей улице, горец увидел, что дом его разрушен, а на месте родового гнезда валяются лишь камни да балки. Сердце горца отчаянно забилось.

– Дядя! – вскрикнул он и, спешившись, бросился к дому.

Но если бы дядя и был под завалами, то найти его было бы очень сложно. Пришлось бы разобрать все эти груды камней и балок. В тщетной попытке найти родича Итилмир упал на колени и глубоко вдохнул. Казалось, что в эти мгновения на него обрушились не только новые беды, но и старые: гибель братьев и отца, смерть матери и теперь это. Тихая печаль зажглась ярким гневом. На миг Итилмир почувствовал, что весь смысл его существования потерян. Но в то же время бытие ощущалось таким живым и настоящим.

– Весь дом моей семьи теперь труха! – вскрикнул горец, взявшись за голову. – Кто посмел? Кто это посмел?!

И тут же он понял, кто виновен в разрушении его славного жилища – тот самый злобный великан, о котором люди говорили на площади. Только он мог учинить такое. Увидев, что двери в овчарню сломаны, а одна стена и вовсе проломлена, потомок рода Хванира ещё более укрепился в своём мнении. «Это точно асилк! – подумал он. – Мерзостное отродье Смарагдовых гор, ненавистник солнца и богов! Будь он проклят!»

Ферир тем временем что-то унюхал и побежал в овчарню. Итилмир, точно во сне, побрёл вслед за ним, то и дело спотыкаясь о камни разрушенного дома. В овчарне он надеялся увидеть целыми хотя бы немногих овец. Но зайдя внутрь, горец увидел, что все стены измазаны кровью, с балок свисают кишки, а разорванная в клочья скотина бездыханно валяется на земле. Где-то в углу забились три выживших овцы. Как известно, для горцев богатством являлся их скот, так что Итилмир был совсем разорён: овцы, овны и даже ягнята исчезли в прожорливой утробе асилка, а иные валялись растерзанные, будто ради забавы.

Осмотревшись в своей овчарне, которая теперь больше напоминала бойню, Итилмир вдруг увидел, что в одном из углов недалеко от входа лежит труп дяди Ольбенира, шея которого была свёрнута, а очи отверстые смотрели будто бы сквозь живое.

– Нет! – вскрикнул горец и остановился как вкопанный. – Как же так?

Он не мог поверить, что человек, не столь давно говоривший с ним, теперь лежит безжизненным телом, которому уже не суждено встать. Затем Итилмир осмотрел шею дяди и окончательно убедился в том, что вернуть его к жизни уже невозможно никакими способами. Теперь он остался один в этом мире, без близких людей. Конечно, род Хванира ещё существовал и другие родичи всегда готовы были помочь, но они не были хорошо знакомы Итилмиру, а дядя был последней близкой роднёй. Эта несравненная горечь потери всей семьи разожгла поистине звериную ярость внутри Итилмира. Со дна его души поднялись клубы ненависти к великану-разрушителю, к захватчикам-карлам, к горцам-предателям, ко всему, что ему до этого не нравилось. Это был разрыв с прежней жизнью, разрыв со всем, что ещё удерживало Итилмира от восстания против сложившихся порядков.

Тем временем Ферир, выбежав из овчарни, с удивлением и ужасом носился по дворам взад-вперед и заливался лаем столь громко, что его слышали за округу отсюда. Наверное, его слышал даже сам асилк, бродивший где-то по улицам, ежели не крушил ещё что-нибудь. Налаявшись всласть, пёс стал бегать по дворам и повергать в трепет не сколько сородичей, сколько людей и карлов, ещё не видевших великана. Узнав же, что откуда ни возьмись явился асилк, вышедшие посмотреть на безумную собаку тотчас прятались по глубококопанным погребам да по сырым подвалам.

Итилмир, тщетно побродив по улицам и отойдя немного от душевного оцепенения, отвёл коня к соседу, попросив его присмотреть за своим добрым Месяцем. Горец подумал и решил, что ему стоит поговорить с правителем местным, высокородным карлой, наместником самого князя карлов в Рихоге. «Эти проклятые кроснята обещали нам мир и безопасность, – рассуждал Итилмир. – Какие же жалкие ценности! Они собирают с нас подати, чтобы лишить нас труда стать мужами и воинами и защитить себя самим – вот ведь медвежья услуга. И не вижу я ни мира, ни безопасности – пусть изловят этого проклятого великана прежде, чем ещё раз раскрыть свой рот. Я сам снесу ему буйну голову, если им слабо!.. К тому же если они этого не сделают, наш народ ещё больше в них разуверится, а я приобрету себе уважение дерзкой и праведной речью».

Не успел Итилмир удалый и мысль додумать, как тотчас развернулся и пошёл к чертогу наместника Хлеванга. Надо сказать, этот дворец был одним из самых красивых мест в Рихоге. Он высился над бревенчатыми избами горцев словно палаты государя, и даже высокие храмины арихейской знати с теремами светлыми, обширными банями да с башенками дубовыми не могли тягаться с ним в красе и величии. К тому же половина из этих домов была отобрана общинными советами и пришла в запустение, поделенная между кабацкой голью. Однако в былые дни, когда чертог принадлежал князю горцев Тагнараху, он куда лучше вписывался в окружающие его здания, теперь же, перестроенный карлами, он, казалось, вступал с ними в схватку.

Тем временем на светлое лицо Итилмира пал поистине грозный вид. Он так сильно нахмурил брови, что глаз стало почти не видно, и так насупил нос, что встречавшие его горожане и вовсе его не узнавали. Верный пёс Ферир, случайно встретив своего хозяина в одном переулочке, тоже понёсся вместе за ним, вздымая из-под могучих лап мокрый снег. Каждый шаг приближал Итилмира к неминуемому противостоянию с наместником. Если бы горец удалый был более хитёр, он бы перед этим зашёл к Возрождённым и собрал побольше людей, чтобы явиться к карлам с почтенной публикой. Но, к сожалению, недавние события притупили его мысли быстрые и острый ум, посему он даже не подумал об этом.

Вскоре Итилмир вместе с Фериром, пройдя несколько узеньких улочек, усеянных невысокими избами да хибарами ветхими, пришёл к величавым палатам наместника – правителя в этих землях. Как уже было сказано, эти чертоги были поистине похожи на хоромы княженецкие или царский дворец. Со всех четырёх сторон палаты были обвиты колоннами приземистыми, над которыми нависали своды черномраморные, позолоченные утренним солнцем, а над сводами находился второй этаж, выложенный камнем белым, с широкими стеклянными окнами, закрывавшимися дубовыми ставенками. Кров был двускатный, деревянный и был покрашен золотой краскою.

И вот Итилмир и его пёс взошли по длинной лестнице и очутились перед парадными дверями, изукрашенными узорами в виде переплетающихся змееподобных чудовищ. Рядом с ними стояли два стражника, одетых в брони кольчатые, с посеребрёнными шишаками на головах.

– С собаками нельзя! – грозно сказал один из двух стражников.

– Да мне плевать! – тотчас вскрикнул Итилмир, со злобой глянув на карлика. – Великан мне дом снёс!

– А! – изронил стражник, потрясая своей длинной бурой бородой. – Это дело нехорошее. До нас докатился слух, что чьё-то жилище смёл с лица земли огромный асилк, невесть как очутившийся в городе.

– Но с собаками нельзя! – вставил своё слово второй стражник, положив руку на крыж своего меча булатного. – Оставь грязную псину здесь и входи.

– Мой благородный пёс пойдет со мной! – продолжал своё Итилмир. – Негоже славной собаке морозить хвост, а вам негоже тут стоять и ничего не делать, пока по городу бродит этот лиходей. Найдите его и убейте, пока я не собрал тут наш народ! – В то же мгновение Итилмир понял, как же он ошибся, что не взял с собой Возрождённых.

– Это не наше дело! – ответил надменно второй стражник. – А ты придержи язык, пока мы его не укоротили.

– Великана ищут по городу наши воины, – пояснил первый стражник. – А мы охраняем дворец наместника. Как поймают асилка, так и мы придём на расправу.

Не успел горец дерзкий ответить, как двери чертога распахнулись и из них, громко смеясь и говоря что-то на своём лязгающем языке, вышла целая толпа карлов в богатых одёжах. В этой толпе затерялись и сам Итилмир, и стражники. Видя это, горец не стал терять времени, ожидая разговора с упрямой охраной, и вместе с Фериром прошмыгнул внутрь. Сквозняк холодный дунул ему в спину и зашевелил его длинные волосы. Врата закрылись. Внутри оказалось душно и темно, и в полумраке зловеще заблистали очи карлов, которые сидели за столами дубовыми в углах чертога да похлёбывали сладкопенное винцо и похмельное пиво, заедая всякой закускою и дико смеясь. Итилмир поспешил вперёд, но постарался как следует оглядеться: на высоких каменных стенах, вдоль которых стояли колонны крепкие, горели немногочисленные светочи, а на полу, застеленном коврами дорогими, извивался безумный хоровод теней, пущенный карликами пьяными, всякими стражники да им самим. Вскоре горец заметил, что вместе с Фериром приковал к себе взоры почти всех обитателей чертога, потому он не стал терять время и, пройдя саженей тридцать по мягким коврам, оказался перед престолом наместника. Весь престол был окован ярым золотом да чистым серебром, изрисован узорами чудными, и вообще по красоте своей он наверняка был сравним с престолом самого князя карлов. На нём, болтая ногами короткими и стуча длинными ногтями о подлокотники, сидел сам наместник, одетый в богатые парчовые наряды. Его голову седовласую венчал дивной красы венец из червонного золота, а белая, что снег, борода, уплетённая в три косы, спускалась ему до самого пояса, украшенного яхонтами бесценными да другими драгоценными каменьями.

Вдруг двери, в которые вошёл Итилмир, открылись, и снова задул сквозняк. Сюда пришли те стражники, что не пускали внутрь Ферира. Как видно, они хотели выдворить отсюда горца и его лохматого товарища. Видя это, наместник перестал болтать ногами и сделал им жест рукой, чтобы они уходили обратно. Стражники повиновались и незамедлительно покинули чертог. Должно быть, карлика седого заинтересовал приход Итилмира и он хотел разбавить свой день какой-нибудь занятной историей. Продолжая стучать ногтями по подлокотникам, он бросил на пришельца пристальный взгляд из-под белоснежных бровей и осмотрел того с ног до головы. Итилмир в свою очередь тоже повнимательнее присмотрелся к карле и заметил, что его лицо, усеянное неглубокими морщинами, казалось одновременно спокойным и гневным, а синие, что лазурь, очи были полны тоскливой гордыни. И большой увесистый нос наместника, под которым топорщились жёсткими кольями усы, был горбат – видать, сломан в бою или в драке.

И вот наместник многозначительно приподнялся с престола, презрительно вытянув вперед шею в попытке получше разглядеть гостя, поглаживая при этом левой рукой длинную бороду, а правой опираясь на подлокотник. Осмотрев Итилмира, он промолвил грубым, но чистым голосом:

– Здравствуй, человече!

– И тебе привет, карла! – сказал в ответ горец, произнеся последнее слово с ноткой усмешки.

Наместник обошелся с Итилмиром сухо, так что и Итилмир не проявил должного уважения. Поначалу горец хотел назвать различные чины этого карлика седого, а вдобавок сказать, не хочет ли тот получить ещё десять чинов просто за долгое сидение на престоле, но язвить было некогда, ибо пришла пора рассказать об асилке туполобом и его бесчинствах.

– Я Итилмир из рода Хванира, сын Кремлемира! – представился наконец удалец.

После этого он поведал карлику всё как есть: о великане ужасном, об убитом дяде, разрушенном доме и своих бедах. Итилмир даже не забыл рассказать о съеденных овцах. Карлик же всё это внимательно выслушал и, отпив вино зелёное из резной серебряной чаши с гранёными рубинами, вымолвил:

– К наивеличайшему сожалению, все мои воины хоробрые, в том числе и стражи, заняты, ибо охраняют мои собственные чертоги, склады и прочие важные здания!

– Но асилка нужно поймать и убить или хотя бы прогнать из города! – бросил в ответ Итилмир, и его пёс важно гавкнул.

– Я не могу выделить воинов сверх необходимости, – продолжал своё карлик, важно при этом кашлянув. – И так уже пять моих ратников рыщут по городу. Сам диву даюсь, куда могла деться такая гора, как асилк: он словно растворился в толпе!

– Да это невозможно! – натянуто рассмеялся Итилмир. – Эта тварь будет и дальше творить бесчинства, убивая наш народ и круша его достояние, пока вы тут сидите и пьёте старое вино. Так что слезь со своего престола, возьми своих воинов, найди и прибей его! Делай то, что вы обещали исполнять, разоружив нас!

После этих слов лицо наместника Хлеванга стало куда более грозным: брови насупились, а в очах сверкнули огоньки ярости. Казалось, Итилмир разбудил этого карлика, до того пребывавшего в полусне. Наместник давно уже не слышал таких дерзких речей, поэтому они распалили в его сердце застарелую злобу. Не пытаясь сдерживаться, он крикнул во всю мочь:

– Жалкий пройдоха! Как смеешь ты дерзить мне – великому наместнику самого князя карлов Хлода IV?! Я не намерен рисковать целым чертогом, что перестраивали десять лет, ради злополучного асилка, которого могут убить несколько воинов. Чего доброго, он ещё разнесёт мой дом, пока мои воины будут за ним гоняться!

– Вот ты и явил свой лик! – вспылил Итилмир. – Позор на твою седую голову и на головы всех кроснят!

Последнее слово очень не понравилось наместнику Хлевангу. Кроснятами карлов называли горцы и в целом арихейцы. Низкому народу это имя было не по душе.

– Потише говори такие слова! – взревел наместник. – А лучше, дикарь, заткни свой рот! Не забывай, с кем ты говоришь! Я могу сейчас же бросить тебя в темницу и колесовать. Помни своё место – здесь мои урочища!

– Урочища эти наши, – не сдержался Итилмир. – А ты лишь следишь за ними, так исполняй свой долг и защищай людей от этой напасти!

– Пусть эта напасть хоть весь ваш род Хванира изведёт под корень! Мне плевать – главное, что устоит моя обитель! Уже пятнадцать ратников ищут этого асилка, куда больше? Может, мне послать к князю карлов за целым войском? Ни одного воина я более не дам!

Горец усмехнулся и покачал головой.

– На первый раз я тебя прощаю, но на второй ты будешь ночевать с крысами! – добавил тем временем наместник Хлеванг, вздёрнув брови.

После этого карла охмелевший заговорил вполголоса с подошедшим помощником.

– Как так мы проглядели это великанище, и как он ворвался в город, сам диву даюсь! – Хлеванг, конечно, говорил что-то ещё, но уже несвязно бормоча себе под нос, так что Итилмир его не слышал.

И вдруг наместник посмотрел на своих стражников, стоявших неподалёку от престола, и вскрикнул пьяным голосом:

– Вышвырните его отсюда! Бурин! Трондин! А вы что встали? Болдудин, ну-ка не отлынивай!

Четверо карлов во всеоружии окружили Итилмира, скрутили ему руки и, ударив в живот, потащили к дверям. Ферир ощетинился и тотчас вцепился в голень одному из них, отчего карлик взвыл, как северный тюлень, но устоял на ногах. Тем временем остальные уже оттащили Итилмира к дверям.