Забытый берег Эрбфорда
София Оуингресс
Что делать, когда ты больше не чувствуешь жизни, мир вокруг меркнет, звуки исчезают, и ты больше не властен над своим сознанием? Аманде Брайтон это чувство знакомо с ранних лет. После неудачной попытки получить образование в престижной школе и разочарования в любимом человеке шестнадцатилетняя девушка запирает себя дома, со временем полностью утратив способность общаться с людьми и выходить на улицу. После смерти любимой бабушки, семья Брайтон вынуждена переехать в прибрежный захолустный городок Эрбфорд для того, чтобы ухаживать за овдовевшим стариком, страдающим крайней стадией деменции. Этот переезд – шанс девушки начать жизнь с чистого листа, но агорафобия и тяжелые воспоминания следуют за ней по пятам. Жители Эрбфорда всячески стараются помочь Аманде выбраться из депрессии, параллельно раскрывая перед ней тайны города и семьи Брайтон. Что скрывают забытые берега Эрбфорда? И что, если спасти себя девушка может лишь собственными силами?
София Оуингресс
Забытый берег Эрбфорда
Глава 1
1974 год. Эрбфорд.
Поместье Прэнтон Хиган.
–Я боюсь, вам осталось жить не больше года, мистер Аллертон, – доктор Гиллеберт достал из нагрудного кармана пиджака платок, стянул с носа очки в круглой оправе и дрожащими руками промокнул тканью лицо.
–Миссис Аллертон…– он осекся- Маргарет, я сделал все, что мог, но болезнь перетекла в последнюю стадию, препараты больше не помогают. Вашему мужу необходим постоянный уход.
В большой комнате царила практически полная темнота: шторы плотно задернуты, на комоде и тумбе плавились огарки свечей- их треск, как лезвие, разрезал тошную тягостную тишину. Из дальнего окна тянуло прохладой, едким запахом соленой воды и прибившихся к берегу водорослей. Море сегодня неспокойное, возможно, приближается шторм.
Миссис Аллертон нежно поглаживала руку мужа, прижимала ее к губам, оставляя на сухой жилистой коже размашистые следы алой помады. Она не плакала, лишь смотрела пустыми глазами на его изнеможденное худое лицо. Внезапно больной резким движением выдернул ладонь, рот его открылся, как у рыбы, потрескавшиеся губы яростно зашевелились.
–Подайте воды! – вскрикнула женщина.
Доктор поспешил поднести стакан, но мужчина на постели порывисто замахал руками, небрежно замотал головой, как в припадке, и выбил его из рук врача. Граненное стекло, звонко ударившись о деревянный пол, разлетелось по комнате крошечными острыми осколками.
– Paula! Se enteraron… Нас нашли! – мистер Аллертон бился на постели, задыхаясь от ужаса.
– Это я- Маргарет! Твоя жена, дорогой, ты помнишь? – женщина схватила его по рукам и выпытывающе всматривалась в глаза, но больной уже затих, его тело, как тряпичная кукла, всем весом разом повалилось на кровать, – Оставьте нас с мужем наедине!
Доктор Гиллеберт помялся у двери, теребя руками смятый платок, но миссис Аллертон смерила его ледяным взглядом: «Сейчас мне не понадобится ваша помощь».
Спустя пол часа женщина вошла в гостиную, где уже сидели двое.
–Ох, Джозеф, добрый вечер. Должно быть мистер Гиллеберт уже рассказал вам новости, – она, пошатываясь, прошла вдоль комнаты к буфету, взяла бутылку Balvenie и, добротно плеснув виски в стакан, опрокинула его залпом. Затем разлила на троих, раскинула по бокалам кубики льда и подала гостям: «Прошу».
Стояла гробовая тишина, никто не решался нарушить молчание. За окном тем временем уже выл ветер, от его мощных порывов зазвенели оконные стекла. Миссис Аллертон небрежно опустилась в продавленное мягкое кресло и заговорила первой, белесыми глазами смотря в окно, на вздымающиеся черные волны.
–Когда мы с Джеймсом поженились, мой отец уже тяжело болел. После его смерти, нам отошла небольшая рыбная лавка, да старая худая лодка. Джеймс каждое утро уходил на ней далеко в море, а я работала в лавке торговкой- продавала, то, что удалось поймать. Одним утром, он взял меня в плаванье, и ближе к ночи мы попали в шторм, такой, как сегодня. Помню, нашу лодку мотало на волнах до первых лучей солнца, Джеймс не выпускал из рук весел много часов, держа её носом к волнам. Я тогда думала- мы скоро сгинем. Море успокоилось утром, Джеймс уже лежал на дне лодки и почти не дышал, я уложила его голову себе на колени, чтобы заслонить от палящего солнца. Я не знала, куда грести- вокруг вода и больше ничего. Нас подобрал местный рыбак спустя несколько часов: обезвоженных, изнеможденных, у Джеймса была сильная лихорадка.
Миссис Аллертон неожиданно замолчала. Она заметила, что искусала высушенные синеющие губы так, что на них появились кровавые подтеки. Женщина не слушавшейся рукой встряхнула темные с проседью волосы, которые когда-то были завернуты в пучок, но теперь растрепались и прилипли к её взмокшему лицу. Повернула взгляд к собеседникам и продолжила говорить.
–В лихорадке и бреду он постоянно звал меня- Маргарет, Маргарет…А когда пришел в себя, сразу спросил: «Она жива?». Он говорил, что до конца своих дней будет моим защитником и покровителем, а затем, когда родилась Андреа, говорил это и ей. Теперь он зовет меня другим именем…Что-то мне нездоровится.
Миссис Аллертон тяжело поднялась, шаркая ногами, начала пробираться по комнате к буфету, схватилась дрожащей рукой за голову; перед глазами у неё явно кружило. Доктор Гиллеберт поспешил подхватить женщину под локти, но она рассыпалась в его руках, словно песок, и начала припадать на пол. Джозеф бросился к телефону, оттуда послышались лишь далекие глухие гудки, видимо, шторм оборвал провода- связи с ближайшим островом не было. Врач приказал срочно подать лекарство, параллельно прощупывая у женщины пульс, но сердцебиение остановилось.
Когда Джозеф, запыхавшись, вбежал в комнату, Доктор Гиллеберт уже стоял на коленях перед неподвижным телом женщины и то припадал к её губам, то надавливал всем весом ей на грудь- с его лба струились капли пота, он порывисто дышал, неотрывно глядя на её бледнеющее лицо.
Джозеф подошел сзади и легонько тряхнул доктора за плечо: «Эммануэль, прошу, хватит». Мистер Гиллеберт отпрянул- женщина была мертва, она спокойным пустым взором полузакрытых глаз смотрела куда-то на стену, где в резных деревянных рамах висели портреты семьи Аллертонов. Доктор упал на спину, провел руками по чернявым мокрым волосам, с силой надавил пальцами на закрытые веки и вдруг зарыдал, срываясь на крик.
–Прощай, Маргарет, – Джозеф, стоя над телом женщины, снял шляпу и перекрестился. Затем взглянул на напольные большие часы.
Стрелки показывали 11:43.
Неделю спустя. Берлингтон.
Шаг. Еще шаг. Спуститься по лестнице. Выйти за ворота. Сесть в машину.
–Милая, если страшно- скажи. Мы отложим поездку на другой день, – мама появилась сзади совсем незаметно, нежно обняла мои плечи и опустила голову, её теплое дыхание щекотало шею.
Я стояла на крыльце дома и чувствовала, как по телу катится крупная дрожь, ноги онемели от самых кончиков пальцев, паника нарастала- от голеней все выше и выше, к животу, затем к груди- и вот горло уже пронзила тошнота. Мои руки непроизвольно вцепились в дощатые белые перила, ногти расцарапали на них краску, тонкие пальцы побелели.
Джордж поднялся на ступени и потянулся ко мне ладонями, как бы предлагая помощь.
Не сегодня. Не могу.
Я уже собиралась пойти в дом, попробовала перетащить ватные ноги, но они предательски подкосились, увлекая меня вниз. Лужайка перед домом завертелась вихрем, я увидела нашу медного цвета крышу и ощутила на коже прикосновение чьих-то сухих гладких пальцев. Меня вынесли за ворота, усадили на заднее сидение машины- только пристегнутый ремень помог не вывалиться из нее на землю. Как по щелчку, все звуки разом исчезли, чернота кованных прутьев забора поглотила лужайку, мамин сад с гортензиями, бледно-голубое небо и белый фасад нашего дома- все слилось воедино, а затем схлопнулось, образовав пустоту.
Я с трудом подняла тяжелые веки. Голова звенела, как колокол. Мы ехали по пустой трассе вдоль береговой линии: за окном простиралось бесконечное серо-сизое море, белыми пенистыми волнами разливаясь на камни и бронзовый песок. Тело по-прежнему не слушалось, в глазах рябило, но я уже могла отчетливо слышать.
В машине играло радио. Мама, на переднем сиденье нашей новенькой Тойоты ритмично постукивала пальцами по рулю и высоким заливистым голоском пела «You can’t hurry love».
–Что, очнулась? – Саманта лукавым поблескивающим от самодовольства взглядом смотрела прямо на меня, -говорила, нужно было дать ей больше таблеток.
Она ехидно улыбнулась, не сводя глаз с моего бледно-зеленого лица.
Мама поспешно выключила радио. Все в машине притихли, будто раздумывая, как поступить. Джордж одной рукой притянул меня за плечо, тяжелая голова бессильно обрушилась ему на грудь. Я чувствовала, как он деревянными пальцами убирает со лба мои растрепавшиеся волосы.
–Хочешь воды? – он протянул к моим губам открытую пластиковую бутылку из-под Pepsi.
Там точно снотворное или успокоительное, но лучше уж так, чем самой вылезать из машины. За окном пронесся дорожный указатель: «Эрбфорд, 46 миль». Я вдруг уловила в зеркале заднего вида густой мрачный взгляд Роберта, он отвел его сразу, как меня заметил- еще один чертов кретин.
Со всем усилием я попыталась кивнуть Джорджу в знак согласия, мне хватило пары глотков, чтобы мир вновь завертелся и меня поглотила чернота.
Пульсирующая боль в висках то накрывала порывистыми приступами, то отступала, оставляя место глубокой пустоте. Я попыталась отыскать в ней хоть малейшие мысли, но новые всплески мигрени свели все попытки к неудаче. Поднять отяжелевшие подергивающиеся веки оказалось трудной задачей. Когда глаза полностью распахнулись, передо мной предстала незнакомая комната, окутанная мраком. Её освещал лишь догоравший в камине огонь и серебристые полосы лунного света, слабо пробивавшиеся в щели между задернутыми шторами. В темноте мне удалось разобрать очертания двух массивных кресел напротив, высокий буфет, небольшие, выдающиеся вперед, рамы на стене. Воздух наполнил сладкий дурманящий запах гиацинтов. Я лежала на толстом теплом диване в окружении пышных, туго набитых, подушек, окантованных кружевом. Это явно была гостиная, но чья?
Мысли роились, как осы в гнезде, неспособные собраться в единую колонию. Глаза ощупывали холодные керамические вазы, ореховые квадратные рамы картин, шелковый абажур лампы, шершавую бумагу с гербом на резном столике у дивана. Меня заинтересовал этот герб. Я из последних сил приподняла голову с подушек и протянула руку к столу. Это была стопка вскрытых ранее писем, я пробежалась глазами по каждому из них- печать с изображением парусного корабля на волнах была лишь на одном.
«…от имени всей паствы Фриготеона выражаем свои искренние соболезнования…Упокой, Господи…»
«…семья Хилл глубоко скорбит…»
«…с чувством глубокой скорби и сострадания…»
«Светлая память о Маргарет Аллертон…»
Я отбросила письма в сторону, в висках застучали отбойные молоточки, сердце лихорадочно забилось, с глаз в одно мгновение спала пелена – я все вспомнила. Горькое растущее осознание вонзилось в тело мучительной болью и прибило его к бархатной поверхности дивана, которая вдруг сделалась мертвенно холодной. Я ощутила на языке прогорклый вкус утраты- прямо, как в тот день, когда мне сообщили, что она безвозвратно ушла. Я вспомнила все. Бабушка умерла.
