– Капитан! – Морган, держась за канат, протянул Грахго руку.
Капитан бы не смог дотянуться до нее. Но Отверженный, виновато пряча взгляд, подхватил Грахго и перенес на палубу. Там, капитан при помощи Моргана поднялся.
– Чего уставились, недоумки? – рявкнул Фанатик на команду. – Навести порядок на палубе! Худой Том! Якорь тебе в глотку, как долго корабль будет мотать из стороны в сторону, точно пьяного матроса в Гар-Нуэра?!
Пираты, невозмутимо пряча катласы и топоры, которыми собирались рубить щупальца фрегату, сразу же бросились выполнять команды капитана, кидая опасливые взгляды на притихшего Отверженного и злого, как тысяча чертей, Фанатика.
– Помочь, капитан? – предложил Морган. – Вам бы к Мяснику заглянуть.
– Нет. Займись кораблем.
Фанатик недобро усмехнулся. Прежде чем идти к судовому врачу, ему нужно было проверить каюту на наличие одного неугомонного духа, о котором Отверженный только что смущенно поведал.
***
Каюта встретила капитана умиротворяющей тишиной, ожидаемым беспорядком и завораживающим полумраком, который едва рассеивали нежные лучи восходящего солнца. Грахго, оглядывая разбросанные книги, помятые карты и растрепанный судовой журнал, тяжело вздохнул. Оставалось только порадоваться, что он не забыл, как часто это бывало, закрыть чернильницу, чем избавил свои вещи от безобразных клякс. Однако долго созерцать окружающий бардак капитан не смог. Его внимание привлекла фигура Каттальтты, пойманная с поличным и замороженная в весьма нелепой позе. Дух-хранитель опиралась одним коленом о кровать, пока носок другой ноги едва касался пола. Ее руки лежали на широкой деревянной окантовке, обрамляющей скрытый в стене ящик, а голова терялась за дверцей этого самого ящика, пока лианы художественно ниспадали по выгнутой спине на плечи и постель. Дымчатое темно-серое тело Каттальтты ныне было покрыто инеем, придавшим ему бело-голубой оттенок.
– Вроде древняя нить Топони, несущая на своих плечах столь тяжелое бремя, а выглядишь сейчас, как самый обычный вор Валенсии…
Голос Грахго был полон издевательской иронии, от которой дух злобно зашипел.
Помимо воли капитан вспомнил не только безобразно очаровательный преступный мир Валенсии, в которой жил долгие годы и суть которого смог изучить в полной мере. Вид скованного духа принес и более низменные, но такие сладкие воспоминания. Лучше приветливых портов Валенсии были только дикие прибрежные городки Нового Света, с распростертыми объятиями ждавшие смелых мореплавателей.
Хмыкнув, мужчина направился к кровати, попутно поднимая предметы, попадающиеся на пути. Книги и карты брал особенно бережно. Это отражалось в осторожных прикосновениях и неторопливости, словно бумага могла рассыпаться у него в руках от чрезмерных усилий. Пальцы с трепетной нежностью касались корешков, украшенных затейливыми подписями авторов. Здесь можно было увидеть комедийный роман Жана Реньяра и политическую аллегорию Франсуа Фенелона, творчество Сервантеса, Шекспира и остальных признанных и едва известных писателей прошлого века. Однако лишь на одном из них Фанатик задержался дольше прочих. Местами потертая от частого чтения, с треснутой и выцветшей обложкой пьеса Кальдерона замерла в руках.
– И где твоя язвительность? Даже ничего не скажешь, воришка? – положив стопку на стол, Грахго еще раз оглядел духа.
– Вор. Здесь. Ты! – несмотря на ярость и злость, голос хранителя звучал сдавленно и искаженно, с затяжными паузами между словами, делающими фразы прерывистыми и ломаными.
От нелепости картины клокочущий в груди гнев капитана постепенно стихал. На губах у Фанатика расползлась недобрая улыбка. Увидь ее Каттальтта, наверняка, поспешила бы убраться с корабля на родной остров. Но видела она только стены ящика и пульсирующее сердце, которое так желала, но не могла взять, хоть и была невероятно близка.
– Надо же, я и не подозревал, что будет такой фееричный эффект!
Он подошел ближе, разглядывая Каттальтту с удивлением и интересом. Особенно тщательно Грахго рассмотрел место, где шея духа упиралась в деревянную дверцу ящика. Не совладав с искушением, капитан с опаской провел пальцами по месту стыка. Чем ближе дерево было к духу, тем оно становилось холоднее. Затем дернул за одну из лиан, но та оказалась словно каменной – дух даже не покачнулся.
– Кажется, у тебя проблемы, а, дорогуша?
Задача, которая теперь стояла перед Фанатиком, обладала неясными очертаниями и сомнительным завершением. Грахго понятия не имел, что теперь делать и как вернуть хранителю первоначальный вид. Он создавал оковы по наитию, собрав силу, что пронизывала его вместе с кораблем, и преобразовав ее в сдерживающий фактор для злобного духа. И капитан не представлял, как это все сработает, если плененный хранитель решит сотворить что-то подобное. Попадись Каттальтта где-то в другом месте, и Грахго бы просто отодвинул ее в угол, чтобы не мешалась, до более удачного времени. Но призрачная девушка заблокировала своей головой доступ к сердцу, телом перекрыла кровать, а длинными лианами усыпала пол. Просто так ее было не подвинуть.
– Освободи!
Хриплый и возмущенный окрик вывел капитана из задумчивости. Он вздохнул. В голове одновременно было тесно от мыслей и пусто от идей. Не имея чего-то получше, Грахго попробовал потянуться к оковам и убрать их. Легко и изящно, словно отгонял хрупкую стрекозу. Как говорила в детстве няня: иногда самый простой ход – самый действенный. Но судя по тому, что ничего не поменялось, этот случай не подходил к таинственному “иногда”.
– Что. Ты. Там. Возишься? – Каттальтта выплевывала слова, не скрывая раздражения.
– Не мешай. Я думаю.
– Оставь. Тем. Кто. Умеет. Думать.
– Тебе?
Иронией, присутствующей в одном слове, можно было заполнить трюмы “Отверженного” доверху. Едкие слова духа зарождали в голове Грахго кощунственную мысль, позаимствовать у Мясника пилу и отделить слишком уж болтливую голову от тела. Останавливала только пара вещей. Во-первых, кто знает, сколько времени потребуется, чтобы найти следующую нить Топони? А во-вторых, нет гарантии, что подобные радикальные меры помогут и дух заткнется.
– Капитан. Вы. Так. И. Кораблем. Управляете?
– Ты можешь…
– Нет. Криворукий. Болван!
Фанатик медленно выдохнул, успокаивая себя. Ему нужна была ясная голова для решения чертовой проблемы. Но неугомонный дух не утихал.
– Давай. Не. Торопись… У. Нас. Вечность. Есть, – процеживала хранитель каждое слово сквозь зубы так язвительно, что яд с них едва не стекал по стене. – Сначала. Думают. Потом. Делают. Грахго.
– Ага, именно поэтому, ты полезла в ящик, даже не подумав о последствиях? Умно-умно.
Капитан перевел взгляд на окно, подмечая сколько времени прошло.
– Ты уверена, что я не могу тебя вытащить, дорогуша? Знаешь ли, у меня здесь весьма неплохой вид открывается…
– Да. Как. Ты. Смеешь?
Грахго улыбнулся, услышав в голосе Каттальтты неприкрытое возмущение и даже смущение. Было забавно замечать столь людские черты у бестелесного духа.
– Если бы ты не заблокировала свое же сердце и не заняла кровать, то я бы оставил тебя так. Сразу двух зайцев бы пристрелил. Избавился бы от дальнейших хлопот следить за тобой и каждый день получал бы эстетическое наслаждение, – издевательски растягивая слова, капитан начал поправлять рубаху и штаны. Выбежав до этого из каюты впопыхах, он имел неряшливый вид, и теперь быстро это исправлял.
В каюте повисла тишина, нарушаемая лишь шорохом одежды и звяканьем пряжки ремня, да оружейной перевязи. Служба на военном судне внесла целый рой привычек в жизнь Грахго. И даже теперь, на пиратском корабле, многие из них не спешили уходить.
– Что. Ты. Там. Делаешь? – подозрительно спросил дух.
– Расстегиваю ремень.
– Ч-что?!
Капитан, как раз поправляющий пряжку, удивленно перевел взгляд на хранителя, в голосе которого проскальзывала паника и растерянность.
– Ремень, говорю. Проблемы со слухом, дорогуша? – Грахго прищурился, с легким сомнением вглядываясь в Каттальтту.
– Животное.
Он не стал сразу отвечать на слово, полное презрения и высокомерия. Медленно подошел к кровати и духу на ней. Вкрадчиво спросил, облокотившись о стену каюты и приблизившись к плечу Каттальтты, обжигая его дыханием:
– И что с того?
Кончиками пальцев Грахго коснулся выпирающего позвонка Каттальтты у основания шеи, где соединялись перья, частично скрывающие ее плечи. Разглядывая духа ироничным взглядом, он игриво, едва касаясь, начал спускаться по позвоночнику ниже.
– Знаешь, Катта, как встречают пиратов бордели Гар-Нуэра, Нассау или Тортуги?
Капитан остановился на пояснице и скользнул ладонью на бедро, нежно поглаживая его, словно рисовал забавные картинки на запотевшем стекле. Однако эти прикосновения совсем не походили на те, к которым он привык. От них не шло тепло, под пальцами не ощущался бархат кожи. Каттальтта была настолько ледяной, что пальцы Грахго деревенели.
– Совсем, как ты сейчас. Стоя на коленях и умоляя обратить на себя внимание…
Хранитель дернулась. Фанатик ощутил, как под его ладонью напрягаются призрачные мышцы. Смог увидеть, как иней, покрывающий Каттальтту, становится тоньше, но не уходит насовсем. Дух медленно, немного изломано, освобождалась. Капитан отошел в сторону, внимательно наблюдая, как пленница пытается разорвать сдерживающие ее оковы. Вот только сил ей явно не хватало. Вытащив голову и оттолкнувшись от кровати, Каттальтта сделала пару неуклюжих шагов назад, но так и не смогла удержать равновесия, упав на пол. Иней начал неотвратимо возвращаться назад.
– Вот значит, как это работает, – пробормотал Грахго себе под нос.
Хранитель представлял из себя жалкое зрелище. Исчезли нелепость и злость. Теперь перед капитаном предстала поникшая, скрюченная фигура, окруженная спутанными лианами и льдом, с гримасой страха на лице.
– Ты!
Она с трудом вскинула голову, прежде чем оковы вновь сомкнулись.
– Когда. Подохнешь. Станешь. Моим. Псом.
В ее взгляде перемешались ненависть, страх и отчаяние. Они налетели на Грахго, но столкнулись с безразлично-жестоким выражением в глазах пирата. Ни сожаления. Ни жалости. Ни стыда.
– Твоя. Душа. Гнить. Будет. На. Моем. Острове!
– Моя душа принадлежит не тебе, дорогуша.
Капитан криво усмехнулся, разворачиваясь к двери. Ему нужно было хорошенько подумать. Понять, как именно это работает, и получить не мимолетный результат, а полный контроль. Да и Каттальтте полезно будет посидеть одной.
– А. Я?! Не. Смей. Бросать!
Крики духа так и остались без ответа.
***
Пираты успели убрать практически весь беспорядок, появившийся в результате бунта Отверженного. Корабль им в этом старался помочь, как мог, чувствуя вину. Теперь юнга понуро драил палубу в компании пары проштрафившихся пиратов. Но Грахго не замечал привычную суету вокруг. Он стоял у штурвала, вглядываясь в лазурную даль, простирающуюся на многие мили. Это успокаивало получше крепкого пойла и не путало мысли. Вот только сейчас злость, будто жаркое, закипала внутри, не желая остывать.
Знание всегда являлось одним из самых важных ресурсов. Вовремя полученные донесения, скрупулезный сбор информации, открытие фактов или, напротив, их утаивание – все это давало возможность действовать на опережение. Делало победителем даже того, кто должен был проиграть из-за малых сил. Грахго хорошо знал эту науку. Знал и применял. Он имел много приятелей и знакомых, среди которых были люди самого разного сорта, начиная от контрабандистов и заканчивая деятелями культуры. Благодаря этому Фанатик практически всегда знал, где и когда поплывет жирная добыча, способная насытить всю команду, а в какое время лучше убраться подальше и затаиться. Это же помогало ему выслеживать торговые суда своего отца.
И теперь, не имея понимания и знаний, как управлять силой, ставшей за эти годы намного больше, Грахго терялся, ощущая только злость. На себя, на корабль и на духа. Когда его жизнь переплелась с Отверженным, у них появилась лишь слабая двусторонняя связь. Но постепенно она росла, а вместе с ней расширялись и возможности Грахго.
Во время пленения хранителя на острове, капитаном двигала цель. Он не задумывался, что, как и почему. Это все было не важно. Главное было получить желаемое. И теперь, воссоздавая в памяти тот момент, Грахго мог понять только принцип работы оков – правило, которому они подчиняются и в соответствии с которым "заморозило" Каттальту. Это же и позволило частично, на пару мгновений, ослабил ледяную хватку. Но как освободить ее полностью и при этом оставить оковы, капитан понять не мог.
“Как ее заморозило?”
Отверженный беззастенчиво читал эмоции и обрывки мыслей Фанатика, пока тот, увлеченный рассуждениями, не опомнился. Убедившись, что поблизости никого нет, Грахго шепотом пояснил:
– Оковы были настроены на духа и его эмоции. В тот момент, когда эйфория от близости сердца заполнила разум Каттальтты, ловушка сработала. Нужная шкала достигла критической отметки, проще говоря. Когда она отвлеклась от мыслей о сердце перед своим носом, оковы ослабли.
“Нельзя ломать шкалу. Эта змея вновь начнет заполнять ядом мои доски.”
– Я тоже не хочу этого. Но не знаю, как сделать иначе.
“Ты пленил ее нами. Как?”
– Вспомнил, – капитан улыбнулся, – вспомнил, как мы выглядим среди звезд, и мысленно потянул несколько нитей связать духа.
“Ты можешь потянуть их еще.”
– Не вижу, какие нужно тянуть. В тот раз, я просто взял первые, что попали. Теперь мне нужны те же самые, а не любые.
Слова корабля подтолкнули мысли в новом направлении. Помогли лучше сконцентрироваться, но все же не привели к ответу. Тем временем, Отверженный неуверенно предложил:
“Посмотри моими глазами.”
– Твоими?
Идея фрегата казалась странной и удивительной. Грахго всегда использовал ощущения, которые ему передавал корабль, или спрашивал напрямую. Ему ни разу даже в голову не пришло посмотреть на мир глазами Отверженного, который никогда не брезговал смотреть через него, если желал.
“Да. Посмотри.”
– Хм, давай попробуем. Я все равно ничего не потеряю, верно, старик?
“Ничего.”
Под чутким руководством Отверженного, Грахго прикрыл глаза, растворяясь в корабле. С первых же мгновений капитана захлестнули сотни новых ощущений и эмоций. У него стало на десятки и сотни больше рук и ног. Он чувствовал ласки волн, игру ветра, получал удовольствие от щетки, что скаблила доски, натирал ладони о канат и балансировал на рее. Потребовалось время, прежде чем Фанатик смог отделить себя, корабль и команду, не путаясь в многообразии чувств. На то, чтобы привыкнуть к новому взгляду ушло больше нескольких минут.
У корабля не было понимания глаз, хоть он и пользовался по привычке носовой фигурой, когда желал посмотреть в одну из сторон. Каждый канат, доска и сантиметр являлись глазами Отверженного, представляя сложную картину, в которой огромную роль играл фокус.
Вскоре Фанатик смог осмотреть корабль, полный красный нитей и жемчужин. Нашел он и Каттальтту, оказавшуюся в самом центре клубка. Хранитель был сплетен из фиолетовых, излучающих слабый свет, узлов, грубо обрывающихся на груди. На ее руках и ногах виднелись неумело и криво спленные веревки, от которых отходила тонкая, местами дырявая, паутина, скрывающая фигуру Каттальтты полностью. Грахго уже видел похожую картину, когда, будучи ребенком, впервые посетил фамильный склеп, заброшенный уже много лет. По центру, освещаемая слабыми лучами, едва проникающими сквозь узкие окошки, в печальной позе застыла статуя ангела, покрытая толстым слоем паутины и пыли, что полностью скрывали любые детали.
Первым порывом было потянуть веревку, ослабить ее. Но Грахго одернул себя. Как бы не хотелось этого признавать, но Каттальтта оказалась права. Ее слова, словно попавшая под ноготь заноза, ныли, не позволяя забыть. Сначала подумай – потом сделай. Фанатик внимательнее вгляделся в клубок, кажущийся хаотичным. Использовал все возможности корабля, разглядывая нити и узлы под разными углами. Это помогло понять, что они совершенно не одинаковые, а их переплетения имеют четкую систему и скрытую последовательность, напоминая лучшие творения Леонардо да Винчи. Нити и узлы, пронизывающие Отверженного и Грахго, были не однородно алыми. В корабле большинство узлов являлись темно-бордовыми, напоминая запекшуюся кровь. У капитана, наоборот, преобладал насыщенно-алый цвет. Но у обоих те жилы силы, что сплетались между собой и проникали друг в друга, объединяя Отверженного и Фанатика в единое целое, при более внимательном изучении и попадании света отливали зеленым. Корабль и капитан напоминали переплетения тропических лесов, намертво сцепившись “корнями” и “ветвями”.
Капитан мысленно потянулся к каждой нити, желая понять, в чем еще заключается их разница. Бордовые отдавали холодом, воскресив в памяти воспоминания о безжизненном граните и глубоководном море, в пучине которого сгинуло так много кораблей. Красные, точно полусухие вина Италии, излучали горячую силу солнца, напоминая о тенистых садах и спелых фруктах, о крови, бурлящей в венах. Там же, где на нитях играл зеленый, словно сталкивались два мира, отдавая друг другу только лучшее, что было в них: безмятежность и покой старого склепа, хранившего мудрость ушедших поколений; неукротимый поток водопада, рвущегося вперед и упрямо прокладывающего дорогу в будущее.
Вскоре Грахго дошел до оков, держащих Каттальтту. Они почернели, едва ли сохранив красный отствет. Фанатик убрал, а затем вплел безобразную паутину, окутывающую поникшую фигуру, обратно в веревки, подлатав заодно и их, сделав более аккуратными и законченными. Выныривая из сознания Отверженного, капитан успел заметить, как поспешно хранитель покинул фрегат.
***
– Вот так, видишь?
Келпи, что считался мастером хитрых узлов, сделал рукой неуловимое движение, и вот перед ним и юнгой предстал крепкий и надежный узел. Малёк за движениями пирата не успевал. Для него наука узлов казалась чем-то волшебным и непостижимым. Слишком уж быстро двигал руками Келпи.
– Вижу.
