Борис Васильевич Яковлев "Ловец эмоций"

– Что мне нравится в теме, Жора, – полковник подмигнул Денису, – так это твой жизнелюбивый оптимизм. А что тебя так тянет к покойникам?

– Все мы, того, приближаемся к последнему дню. Потому надо представлять, как будем выглядеть в этот день, – пояснил Георгий.

– Хочешь дельный совет? – с серьезным видом спросил Денис. – Я читал: если будешь много есть репчатого лука, то после смерти хорошо сохранишься. Кожа будет, как у живого, – он повернул голову и лукаво подмигнул полковнику в ответ.

– Это точно? – задумался Георгий.

– Точнее не бывает. В научном журнале читал.

Внимание Георгия привлек рисунок на кровати полковника.

– Ух ты, покажите. – Он взял, не дожидаясь разрешения, блокнот в руки. – Кто это так изобразил? – восхитился он.

– Денис, – пояснил полковник. – Представляешь, какой талант с нами рядом оказался?

– А-а, – Георгий с безразличной миной вернул рисунок на место. – Ты, того, не без способностей, – вяло выдавил он похвалу Денису. – Сегодня один поступил с ножевым ранением, – вновь оживился Георгий. – Говорят, в тяжелом состоянии.

– Тебе хватит терпения – дождешься, – грустно заключил полковник. – Ты бы пошел еще погулять. Дай отдохнуть немного.

Но Георгий и без этих слов уже был готов оставить их одних, энергично развернулся и вышел в коридор, в полковник еще некоторое время незлобно поносил его, заявляя, что, по его убеждению, он и слова доброго не заслуживает.

* * *

Вечер, без двадцати одиннадцать, сгущались сумерки. В палату через форточку проникала приятная свежесть пролившегося недавно дождя. Взошла почти полная луна, но еще бледная на фоне закатного неба. Умиротворенно шуршал ветер, лениво облизывая листья засыпающих тополей. Словом, стоял один из тех очаровательных летних вечеров, располагающих к чувственному восприятию уходящей ко сну природы. Денис стоял и смотрел на неподвижное облако, словно пришпиленное к нижнему краю бледного ночного диска. Но все же ему были не чужды соображения и более материального свойства: хотелось что-нибудь перекусить. За ужином он едва прикоснулся к еде, – все его внимание было сосредоточено на анализе разных событий этого длинного, как ему показалось, дня.

Приобретение способности распознавать эмоции людей он не мог назвать большой удачей. Хорошо ли носить потаенные мысли людей в своем кармане? Тут не только перестанешь предаваться романтическим грезам об искренности дружбы близких тебе людей, но и отвернешь у всех мало-мальское желание перекинуться с тобой словом. И их можно будет понять. А если молчать и прикидываться верящим каждому слову? Но сможет ли он вместить в себя бездну лжи без пагубных последствий для своего разума? «Ах, к черту эти мысли, – прикрыл он глаза. – Так можно и свихнуться. Лучше пойти на поиски чего-нибудь съестного».

Он с удовлетворением отметил, что нынче дежурила Люба. Тридцати лет отроду, среднего роста, прекрасно сложенная, с густыми черными волосами, перехваченными заколкой в виде бабочки, выразительными глазами она привлекала к себе не только своим женским обаянием, но и, словно врожденной, доброй улыбкой, умением выслушать и поддержать разговор с больным, который был для нее прежде всего уникальной личностью, а уж потом пациентом.

Она сидела за столом с включенной лампой, рассматривая в зеркале что-то на виске. Запоздало заметив постороннего, она резко отвернула от себя плафон, в потоке света оказались снимки в журнале: пальмы, пляжи какой-то далекой, теплой страны.

– Извините, что побеспокоил вас, – Денис обратил к ней поднятые ладони.

– Ничего, – ответила она рассеянно. – Что не спите?

– Честно говоря, есть хочется.

– Так все уже закрыто, какая еда. И вообще на ночь не надо есть. Потерпите до утра.

– Можно хоть чайком разжиться?

Она откинулась на спинку стула, уронила руки, выдохнула:

– Ну что с вами делать. Чай найдется, вон вскипел недавно, – кивнула она куда-то под стол. – Бутерброд с колбасой еще могу выделить.

Воспользовавшись столь привлекательным предложением, Денис потер руки и пристроил стульчик с боковой стороны стола.

– Меня зовут Денис, – представился он, пока медсестра наливала кипяток в чашку. – Должен вам сказать: все больные отзываются о вас очень тепло. Еще говорят: повезло мужику, который стал вам мужем.

– Так и говорят? – сначала ее брови приподнялись в удивлении, затем смущенная улыбка коснулась ее губ.

– Угу, – кивнул Денис, укусив бутерброд, заполнивший полный рот.

Ел он с большим аппетитом, прихлебывая мелкими глотками горячий чай. Люба поглядывала на него украдкой и улыбалась, как улыбается хозяйка, наблюдая за домашним голодным псом, дождавшимся, наконец, своей похлебки. А он и впрямь наслаждался привилегией пусть и временного гостя этой очаровательной женщины.

– Вкусно, – прокомментировал он, не переставая жевать. – Хотя, к сожалению, разучились делать, – он приподнял на уровень глаз остаток бутерброда. – На вкус это совсем не та колбаса, что была раньше, помните?

– Не знаю, пожала плечами Люба. – Привыкли как-то.

Желание Дениса просто поговорить с Любой становилось куда более жарче, чем желание утолить голод.

– У вас счастливая семья? – спросил он, утирая губы тыльной стороной ладони.

– Возьмите салфетку, – Люба выдвинула ящик стола, вместивший в себя какую-то баночку с кремом, флакончики с лаком для ногтей, тюбики с использованной помадой и прочие женские штучки-дрючки.

– Обойдусь, – не больно-то деликатно отказался он. – В Гарварде меня этому не учили.

– Выходит, отсутствие образования не пошло вам на пользу, – она задвинула ящик.

Денис на миг задумался, потом рассыпался смехом.

– Здорово меня умыли.

– Не достаточно тщательно, – Люба прищурила глаза, рассматривая Дениса. – У вас на подбородке еще жир остался.

– Денис ладонью прошелся по щетине.

– Вы так и не ответили, – он заглянул медсестре в глаза.

– Что не ответила?

– Хороша ли ваша семья?

– Зачем вам это надо знать? – нахмурилась Люба.

– Больные судачат: то да се. Мы не равнодушны к вам.

– У меня все замечательно, – убежденно кивнула она. – Заботливый муж, живем душа в душу. Так и передайте всем, кто судачит.

– А дети есть?

– Нет. Пока нет, – добавила она уже каким-то тусклым тоном, в котором чувствовалось недовольство касаться этой темы. Такой нежданной и совсем нежеланной для нее в эту минуту.

Денис принял серьезный вид, стал молча соскабливать какой-то след на поверхности стола. Ее слова, совершенно очевидно, породили сомнения у него.

– Вы все выяснили? – спросила Люба, считая разговор о ее личной жизни законченным.

– Прискорбно, – Денис медленно покачал головой. – Лучше б я не знал того, что подозреваю, – прошептал он, словно разговаривая сам с собой.

– О чем вы? – насторожилась Люба.

– Я про ваше лукавство насчет счастливого семейства. Кому-то ваши слова показались бы правдоподобными, но только не для меня.

Люба оглянулась невольно вокруг – возможно, кто-то стоял рядом и слушал их. Но нет, никого не было.

– Что вы себе позволяете? – рассердилась она, нервно всматриваясь в темноту. – Допивайте свой чай и ступайте к себе. Ну, ты подумай: ему делаешь добро, а он тут же плюет тебе в душу! Я не посмотрю, что после операции, быстро поставлю на место.

Чем эмоциональней была ее речь, тем подвижнее делались ее глаза, жесты. Опасаясь быть ошпаренным кипятком в результате размашистых взмахов ее рук, Денис предусмотрительно отодвинул чашку подальше от нее и от себя. «В этих женщинах всегда скрыта какая-то преграда, – с досадой подумалось Денису. – Только ее надо преодолеть, чтобы наладить с ними ровные отношения. Что тут скажешь – особое племя».

– Бога ради, не обижайтесь на меня, – взмолился Денис. – Я же не виноват, что благодаря травме приобрел способность понимать невысказанные вслух мысли. Трудная работа общаться с такими странными пациентами, не так ли? – он робко заглянул ей в глаза.

– Надеюсь, что с такой работой придется иметь дело не часто, – холодно ответила Люба.

– Напрасно вы так. Может, я еще прославлюсь своими способностями.

– Я предпочитаю скромных людей, не прославившихся.

– Оставим мою персону. Я о другом хочу сказать. Некоторые женщины в браке утрачивают красоту, становятся будничными, серы ми что ли. А вы … Вас бы сейчас украсить ниткой кораллов и будете просто прелесть как хороши. Ни одному мужчине не миновать ваших сетей, – в глазах Дениса искрилась добра улыбка.

– Вы что, флиртуете со мной? – в ней начинало закипать нечто угрожающее для Дениса.

– Что вы, я не вправе, – он приподнял руки вверх. – Но вы чудесная женщина, просто дух захватывает, глядя на вас.

– Оставьте эти глупости, – все еще твердо, но уже без угрозы Люба сделала попытку оборвать Дениса.

– И очень ранимая женщина, – тихо добавил Денис. – Судьба порой незаслуженно наказывает самых чудесных, самых порядочных людей. Я считаю, что женское очарование и душевный покой должны идти рядом, рука к руке. И я искренне расстроен, что у вас не все ладно.

Он направил грустный взгляд в сторону, не зная, как поступить дальше: продолжать разговор или вернуться в палату. Люба пристально посмотрела на него. А между тем ей, действительно, не хватало сочувствия, которое было бы нынче под стать ее душевному состоянию. Она так сейчас нуждалась в сочувствии, в сострадании. И во взгляде этого больного не было ни усмешки, ни поддевки, наоборот, в нем читалась симпатия, которую он испытывал к ней.

– Это ваш муж оставил след? – спросил Денис, рассматривая лицо Любы.

Она резко отклонилась от лампы, тень легла на ее висок. Его слова сначала неприятно кольнули ее, потом удивили. Она не ответила, отрешенно постукивала ластиком на кончике карандаша по своей чашке, словно отмеривая секунды этой тихой летней ночи.

– Худо на душе? – не то спросил, не то заключил Денис.

– Впору напиться, – грустно выдохнула Люба. – Но мне плохо от вина бывает, – прищелкнула она язычком.

– Так я позабочусь, чтобы утром было чем похмелиться, – оживился Денис.

– О-хо-хо! Это лекарство не для меня.

Что-то накатило на нее. Может, накопившееся одиночество? Да так накатило, что и не выдержать, нахлынула потребность пошептаться с кем-нибудь. И почему бы не с этим больным? Вдвоем, в темноте, пока все кажется полу-реальным. Завтра, наверняка, она сообразит, что не надо было этого делать. Но это будет завтра, о пока она была слишком подавлена, чтобы понять это.

– Конечно, человек может вынести много унижений, если отказывается изменять что-то в своей жизни, – Денис будто нарочно подталкивал ее своими рассуждениями к откровенности. – Раскисать вам никак нельзя, но я понимаю – надо выглядеть так, будто вы успешно сочетаете уважение в вашем коллективе с домашним раем. Как я вас понимаю.

На мгновение ей стало страшно от мысли, что Денис ощущает перепад ее чувств: гнев, обиду, неловкость, словно рассматривает их под линзой микроскопа, и потому дотягивается до ее переживаний.

– Тепло, очень тепло, – призналась она. – Даже странно слышать такие слова от мужчины.

– Что же у вас происходит? – вкрадчиво спросил Денис, прильнув грудью к краю стола.

– Зачем говорить об этом? – неуверенно возразила она. – Лучше от этого не будет.

– Будет лучше, поверьте. Верьте в это, как верят в чудо.

– Чудо – это что-то несбыточное.

– Плохая философия, – возразил он. – Вы мне уже привили вашу боль, и я ее чувствую. Мне кажется, что существует довольно много доводов для перемены вашей жизни.

– Не думаю, чтобы какой-нибудь из них был бы достаточно убедительным, – махнула она ладонью, чуть приподнятой над столом.

– Люба, не будьте по-мужски упрямы.

– Почему по-мужски? – усмехнулась она.

– Но ведь ваш муж упрям.

– Откуда вы взяли?

– Думаю так, глядя на вас. Есть такое понятие как «меловой круг». И вы, по-моему, нарисовали вокруг себя такой круг, в котором отрекаетесь от собственного «я». Перечеркиваете себя. А от семейной жизни у вас осталось лишь одно чувство – чувство, причиняющее боль.

– Вы очень странный больной, – прищурившись, рассудила Люба. – И суждения ваши больше женские, чем мужские. Такое впечатление, точно вы и вправду читаете чужие мысли. Да, когда-то шла счастливой дорогой, а теперь вот в грязи завязла.

– Когда же эта грязь появилась? – осторожно спросил Денис.

Люба несколько мгновений молча рассматривала Дениса, будто оценивая риск открыться душой перед этим сторонним человеком. И поток ее чувство подсказывал о рождении некой живой нити с ним, по которой можно пустить все свои откровения, которые тщательно она уберегала от других.

– Все началось зимой, – доверительно начала она свою историю. – Нет, раньше, прошлой осенью. Началось в тот самый день, когда уволили мужа по сокращению штата.

Этим вечером случилось то, на что Люба и не рассчитывала, чего не могла предвидеть. Войдя в квартиру, она сразу почувствовала что-то неладное. Это неладное стиснуло ее с такой силой, что даже кольнуло сердце и она невольно затаила дыхание, опасаясь повторения болезненного внутреннего разряда в груди.

«Андрей», – позвала она негромко мужа. Странно, но ответа не последовало, хотя неряшливо брошенные ботинки в углу прихожей, табачный запах, исходящий из кухни, свидетельствовали о его присутствии. Прислонившись к стене, она освободилась от туфель, машинально просунула отекшие ступни в разношенные тапочки, направилась в кухню, свесив голову к левому плечу, заранее высматривая супруга.

Раздетый по пояс, он сидел за столом, уставившись стеклянным взглядом на почти пустую бутылку водки. Рядом на клеенке – надкусанная котлета и наполненная с мятыми окурками пепельница. «Вот те раз, – изумилась Люба. – Чего это ты в одиночку пьешь?» Она собралась уже было устроить ему хороший нагоняй, но, пристально приглядываясь к Андрею, в ней крепла мысль о каком-то свалившимся на них горе, и потому резко осадила себя.

– Андрюша, случилось что? Ну, говори же, не молчи.

– Случилось, – неожиданно прорычал он. – Выперли меня с работы.

Андрей, как представлялось Любе, был человеком, который всегда умел постоять за себя. К тому же он никогда не раскисал, и был для нее воплощение энергичного, деловитого, и потому надежного мужчины.

«Ну что же убиваться из-за этого? – с облегчение выдохнула она, подумавшая уже про себя, что свершилось нечто трагическое с матерью Андрея, с трудом передвигающейся после второго инфаркта, требующей постоянного ухода, отчего у Любы нередко возникало чувство, будто свекровь полностью владеет ею и всем, что принадлежит ей, – мыслями, чувствами, свободной минутой, наконец. – Ты у меня умница, найдешь другую работу. И еще лучше прежней», – утешала она.

Обычно Люба с поразительной быстротой схватывала все, что было у Андрея на душе, все, что он хотел выразить, прислушивалась к нему и многое слышала. Он всегда мог надеяться на то, что будет и понят ею и покрыт ее лаской. В такие минуты она привлекала его к себе, нашептывала утешительные слова, целовала, поглаживая по голове, а он слушал ее простые слова и его переживания остывали, превращаясь в незначащие проблемы по сравнению с величайшим счастьем разделять любовь с такой удивительной женщиной. И потому был бесконечно благодарен ей за этот ее удивительный дар.