Непрощённые
Александр Гаврилов
Взрослые, казалось бы, люди. Но поверили в старую сказочку и отправились в русскую глубинку на поиски загадочного клада. Вооружились инструментом и картами, но старые брошенные деревни не сразу открывают свои тайны. И прогулка на природу превращается в настоящую экспедицию. А поиск клада по наводкам в старой амбарной книге перерастает в настоящее расследование. А вокруг творится совсем уж непонятное. Чудеса или чей-то розыгрыш? В каком мы времени? В каком мы месте? И как самим вернуться, и все вернуть на свои места?
Александр Гаврилов
Непрощённые
1. Было – не было
Было уже за полночь. Сидели у Сашки на кухне. Втроем. Повод уже не помнил никто. Лучшая пьянка – это пьянка спонтанная. Захмелели все уже изрядно, но Сашка больше всех:
– А я говорю было!!! Все было! И Мороз-старик! И Яга! И мавки с лешим! И всё-всё-всё…
–Ага! Было, да сплыло! Хватит, Саня, тебя уже понесло! Сказки твои всем (надоели)!
Саня сидел захмелевший, мутными глазами смотрел вперед себя и, никого не слушая, все бубнил:
– Было! Обязательно было!…
Ванечка кивнул Кольке: больше не наливай ему.
Саня человек-то неплохой. Вот только помешанный немного. Наверное, детство трудное сказалось, или еще что. Словом, он обожает все сказочное, фольклорное, ну там былинное. И по нетрезвому делу от его любви этой страдаем мы все, как … ну даже приличного сравнения не найдешь, как мы страдаем.
А Сашку уже несло дальше!
– Вот ты не веришь! А я докажу! Я вам-то Кузькину-то мать покажу еще!
– Покажешь, обязательно! Только потом, Сань. Иди – проспись, Сказочник!
– А и покажу…. Что? не веришь?! – он честно обижался, и как всякий пьяный, чувствовал, что с ним не до конца искренны. Колька не выдержал, тяжело уронил стакан на стол, мотнул большой головой, как бык, отгоняющий мух, да и рявкнул:
– Ты хыть знаешь, чт-к-кто она эт-та Кузькина мать?! Что ты нам показывать надумал? Упился, так веди себя дост… доступно, блин!!!
Сашка замахал руками, требуя внимания:
– А я тебе отвечу… Да, отвечу, нечего смеяться! Да. Есть версия! Да! Кузьма – это домовой… это… отчаянный! Понял? А мать его! О! – Сашка тычет указательным пальцем в потолок – Невидимка, живет за печью – рядом с подпопком… с подкопком… тьфу, с подтопком. – палец падает вниз, упирается в стол, – И если она покажется кому в избе, то непременно напугает. Вот как, напугает. Аж заикаться станешь! Понял ты?
Колька только рукой махнул, надоели ему эти фольклорные справки. Ванечка все пытался намекнуть, что пора и отчалить. Но Колька все подливал из початой бутылки и никуда идти не хотел. А Сашке куда идти – он дома!
Дальше все шло по известному сценарию. Сашка бил себя в грудь кулаком, в пол копытом, упирался рогом, доказывая свои теории, матерился заковыристо, часто падал со стула, но не сдавался, снова заползал на стул, и все повторялось опять. Колька лишь опять махал рукой в ответ, отпугивая невидимых мух, а Ванька пил, пил, пил… Пока не рухнул лицом на стол и захрапел. Заночевали у Сашки.
Утром, хоть убей, но вспомнить не могли, когда Сашка достал эту чертову тетрадку. Махал перед носами! Кричал что-то уже невнятное, неприличное, сумасшедшее. И, как баранов, взял-таки «на слабо». Если бы знать тогда, во что влипли! Но хмель в голову, ветер в спину, бес куда-то меж ребер, и вот все согласились на очередную Сашкину авантюру.
Опять же утром, после того, как все проспались и почти забыли, и взвесили «за» и «против», назрело было желание свести все к пьяной шутке! Клянусь, желание такое было у всех! Но промолчали, струсили, никто не решился первым отказаться. Даже Сашка, честное слово, уже клял себя за свой язык. Но … но открыл шкаф и, как фокусник, один за одним достал три плотно набитые рюкзака, посмотрел на друзей и просто сказал-спросил:
– Поехали?…
2 Недолгие сборы
Так и началась эта сумасшедшая история. Началась без спроса, без нашего на того согласия, как-то сама собой. Началась сумасшедшей идеей нашего друга, который (кто бы мог подумать) копил деньги, откладывал, собирал рюкзаки!
И еще вчера сама только идея переться куда-то к черту на кулички за выдуманным кладом Сашкиного толи прадеда, толи нет – вызвала бы только истерический справедливый смех. Но рискнули ведь поверить. Надоела, может быть, столица; заела обыденность, и захотелось приключений?
– Сейчас к Петровичу, за «метлой» (металлоискателем), а потом на вокзал. Жратвы купим перед поездом, чтоб тащить легче было. Возражения? – Сашка все это выдумал, ему и карты в руки, а значит и вожжи в зубы. Пусть командует.
– Не имеем возражений. – Вяло, как бойцы утром на побудке, промычали Ванечка с Колькой.
– Только Петрович свой прибор особо не выдает. Как уламывать будем?
– Как обычно: честное пионерское и ноль-семь пролетарское!
Кольке не хотелось портить Саньке настроение, но он прямолинейный, молчать не стал:
– Боюсь, одним набором дровосека[1] не подкупишь доблестного партизана Петровича. Надо что-то весомое, идейное, за что не стыдно и родину продать. Для него его металюжник дороже матери родной.
– Это да. Так что, Сань, Петрович тот еще фрукт.
– Не ссать, бойцы – окоп размоет! Я все решу. Есть у него передо мной должок. Но это тайна личная… я бы сказал: интимная.
Кажется, что Петровичи есть в числе знакомых у каждого. Это особый вид флегматично-капризных людей, которые всем нравятся, при том, что любить их особо не за что. Они вроде младших братьев, которых только за родство и любишь, и прощаешь. Вот и Петровичей мы все любим за то, что они Петровичи. Особый статус.
Наш Петрович, как и предполагалось, уперся рогами и прибор давать отказался. Тогда для смазки разговора выпили на четверых бутылку портвейна. Но и это не принесло результата. Тут командир нашего, прости меня мама, отряда отвел упрямого Петровича в сторонку, что-то ему там шепнул, показал на пальцах, и тут уж на крепости выбросили белый флаг. Поведение Петровича кардинально поменялось: и металлоискатель дал, и еще кучу всякой полезной чепухи насовать пытался. К сожалению, пришлось отказаться – тащить с собой столько вещей было не под силу…
Билеты взяли на ночной поезд. Колька отправился к родителям, как он сам выразился: «сказать пока». Сашка продолжал сборы. И только Ванька сидел дома без дела. Позвонил жене узнать, как у нее дела. Три дня назад она уехала к маме в деревню, и он мог самостоятельно распланировать свой отпуск аж на две недели вперед. Делиться с супругой своим сумасшествием не стал. Рассчитывал вернуться в город раньше, чем она. А про вылазку за кладом можно и после рассказать. После означает: после того, как все уже закончиться и станет совсем неважным. Лет через пять. Не раньше. Но больше всего рациональному началу в его мозгу хотелось найти, а то и просто придумать уважительную причину, чтобы никуда не ехать и просто проваляться две недели дома у телевизора.
Время на причины еще оставалось. Встретиться с друзьями договорились за полчаса до отправления. При себе полагалось иметь рюкзаки и документы.
[1] Портвейн 777, также известный в народе как «три топора».
3 Подмена
Ванечка вызвонил меня уже под вечер. Просил прикрыть перед друзьями, мол я его о чем-то очень попросила. Он теперь поэтому не мог с ними куда-то ехать, куду он очень, как я поняла, ехать не хотел. Вызвал меня быть свидетелем на личной встрече. По телефону, как он невнятно объяснил, не то, не поверят, не то не простят. Пришлось ехать с ним к его дружкам…
– Это, короче, мужики, я пас. – так мой двоюродный братец объяснялся с друзьями. Я их компанию знала не первый год. Хорошие ребята. Впрочем, меня они все больше сторонились. Ну, да и я в их дела мужские особо не лезла. А тут за Ванечку обидно стало. Как-то нехорошо получалось. Они вон герои, а он как будто трус… тут уж честь семьи была затронута. Но промолчала. Это их дела, пусть их.
– Не могу я. Вон сеструхе помочь надо… чего там у тебя? – это он уже ко мне. Я рукой махнула, мол объяснять долго. На самом же деле, врать не люблю.
– Не могу или не хочу?
И Ванечка, видя, что от меня толку никакого, вдруг поступил честно:
– И не могу, и не хочу. Не по мне это! Я ж городской. А вы какую-то авантюру выписываете. Сами-то в этот бред верите?
Сашка только тяжело вздохнул. Так дети вздыхают, когда им обещали игрушку купить, в магазин даже привели, а потом оказалось, что мама с папой кошелек дома забыли. Сашка только что не расплакался. Даже жалко его стало.
– Ну, что вдвоем? – уже без надежды повернулся он к Кольке.
Тот вяло пожал плечами, у него теперь тоже вроде как появился шанс скипнуть. Но вот так прямо признаться он не мог. Не знаю, что они там выдумали, но видно, только Сашка по-настоящему чего-то хотел, а эти двое «на слабо» повелись. И за Сашку стало обидно. Он хороший.
– На билет только зря потратились…
– Билеты еще сдать успеем…
Эх, Сашка, ну за что ты мне так нравишься? И дернуло же меня:
– А, может, меня с собой возьмете? – я лукаво состроила глазки Сашке, он смутился, даже обиделся.
– Я серьезно. – пришлось спрятать улыбку. Мальчики мои быстренько так переглянулись, а Ванечка только руками развел: ну, а что? У меня своя голова на плечах, он за меня не в ответе. Тоже мне мужчина. Ну да, я же для него не женщина, я ведь сестра. Это как младший брат не мужик. Так, кажется, у них считается.
Перекурили, повздыхали, объяснили мне планы, попугали для порядка. Но Сашка уже идеей загорелся. Словом, сосваталась я за их авантюру. Побежали билет менять. И паспорт у меня зачем-то с собой оказался. Едва успели с обменом. И был ведь шанс не успеть.
4 Поехали
Проводник бодро кому-то сказал «поехали», и поезд действительно хрустнул колесами, словно огромный зверь, разминавший затекшие лапы. Мелькали за занавеской огни. Сначала небыстро, затем ускорившись, и вот уже превратились в одно общее бесконечное подмигивание. Напала, было, зевота и клонило уже в сон, но данное себе твердое слово не спать, покуда не выберемся из города, держало меня в сознании.
Нам достались два нижних места и одно верхнее по ходу поезда. Бросили жребий, и наверх лезть выпало мне. Вот тебе и равноправие. Сосед напротив – неприметный как0й-то мужик -залез на свою полку, отвернулся и тут же уснул.
Лежали молча. Переваривали случившееся, словно никто так и не поверил, что мы действительно теперь едем, что несет нас на встречу непонятным приключениям.
Колька первым не выдержал молчания: пошел курить в тамбур. Я воспользовалась пустой койкой и сползла вниз. Сашка старательно отводил глаза, до срока откладывая неприятный разговор. Но сдался, пришлось заговорить:
– Поздно пить боржоми, когда по почкам настучали. Уже сели…
– Саш, так можно на следующей станции выскочить, да поутру первой электричкой обратно.
Я, конечно, не очень-то хотела ночевать на пустой незнакомой станции, так, для разговора только, ляпнула. Скулы Сашки едва заметно дрогнули. Не то от раздражения, не то от испуга. Подло, конечно, дразнить, мстить за то, что так легко он меня ввязал в эту историю. Так и хотелось сказать: друг мой Саня, вся ответственность на тебе, так что уж будь «бобёр», как говорится.
– Можно и так, – согласился товарищ, – можно, если кишка тонка, чтоб до конца пойти. – И тут он посмотрел мне в глаза. Да еще как посмотрел! Куда только делись нерешительность и стеснение, которые каких-то пять минут назад заставляли его глазки от меня отводить.
Взгляд мой – тихо в сторону. Еще одна победа надо мной, пора уже и привыкнуть.
– Покажи тетрадку. – просьба к примирению. Сашка полез в рюкзак, достал из него старую пожелтевшую от времени тетрадь. На обложке надпись «амбарная книга», строкой ниже – «Савельев Петр» и год «1883».
– Древняя тетрадка. Я не всю и рассмотреть-то успел… – он бережно мне ее передал, будто боялся, что уроню. А я схватила крепко, наверно, даже нагло.
Ну и мне не было дела до подсчетов зерна в пудах, до чужих долгов, выданных плотнику на пропой копеек (было и такое указано). Это историкам ковыряться в быту прошлой жизни первый интерес. Так бы и не вызрело из нашей затеи ничего толкового, если бы вздумали анализировать финансовые дела Сашкиного прапрадеда. Если бы не…
– А что предок твой кулаком был?
– Ну как кулаком? Кулаки –это уже перед советами. Может и кулаком. Он у барина местного заправляющим был. А барин тот и не жил в деревне, ему отчет и деньги слали, тем он и был доволен. А Савельев вел хозяйство. Времена такие были…
– Сань, но ты же сам понимаешь, что там бред написан. Ведь понимаешь?
Мы с Сашкой не первый год знакомы, поэтому и спрашивать его можно серьезно. Был моментик, когда наше знакомство могло и дальше зайти. Но то ли я дура, то ли он нерешительный. Мы никогда не обсуждали. Все молчком понимали, каждый про себя, не вслух. А так он много больше меня прочел умных книжек, да и смекалкой превзошел. Словом, Сашка в любой компании был всегда мозговым центром. Не то чтобы мы на его фоне выглядели серыми посредственностями, наверное, просто не хватало духу и воли тянуть лямку умников. Или нам просто лень. А Сашка обладает той долей нужного упрямства и занудства, которая и другим жить не мешает, но и самому не позволяет махнуть рукой на все, когда становиться трудно. Вот только, несмотря на весь его неординарный ум, на всю трезвость и современность его взглядов, на периферии его личности временами рождалось всякое-разное, что в мозгу нормального человека не рождается. Он мог свободно пересказывать лекции о зарождении мифологического сознания, а потом плевать через плечо, когда случайно просыпал соль.
Книгу своего предка он наверняка воспринимал лишь как интересный памятник истории, не более того. Но запись на последних страницах засела моему другу в мозг плотно и не без последствий. Меня поражала его вера, он в этой вере не просто переступал через весь свой скепсис, а переваливался тяжело, всем телом, как если бы лез через высокий забор.
– А что там написано? Читай.
Стоило читать вслух, вполголоса, через строчку посматривая на соседей. Но нас никто не слушал: вагон шелестел разговорами, как забор афишами в ветряную погоду.
«На весеннего Николу приходил Прохор из Малых Прихабов. Пьян был в дугу и долгу не вернул. Хотел было отработать, да я в праздник не велел. В другой день он идти не захотел. В уплату долга рассказал байку про лешачий клад. Божился, что накануне в лесу видел, как леший клад свой прячет. Место указал. Сказкам не верю. Но Прохор глуп, выдумать такое не сумел бы, да и верит своим же словам»…
