Мест, где можно напиться до поросячьего визга малыми дозами, развелось предостаточно. Умостившись в закутке, подальше от редких в утренний час, глаз, врачи перекинулись фразами, соблюдая ритуал приличий. Сашка приличия не жаловал, но выждал нужное время. Сергею стоило собраться с мыслями.
Принесли бокал пива и горячий зеленый чай.
– Мне кажется, у меня неострая толстокишечная непроходимость, – делая огромный глоток, потупил взор приятель.
Снегирев удивленно поднял глаза.
– Ты уж, Сергей Викторович, давай как неграмотный больной. Раз пришел. По порядку. Что болит. Как болит.
Товарищ улыбнулся. Похлопал по карманам. Вынул помятую пачки сигарет, и, виновато поглядывая на Сашку, закурил.
– Ты чего ко мне пришел? – не выдержав долгой паузы, спросил Сашка. – Неужели, с проблемой у Кравченко не справятся?
Кравченко был главным врачом онкодиспансера, где работал Сергей. Там были условия. И с Симферопольцами Сергей дружил.
– Темнишь? – в упор глянул Снегирев.
– Темню… – обреченно согласился Сергей.
– На чистоту?
– На чистоту… Саша, у меня – рак толстого кишечника.
– Уж так сразу? – облегченно вздохнул Снегирев. Ипохондрики на жизненном пути встречались гораздо чаще, чем онкобольные.
– Саша, послушай, не перебивай. Я знаю, ты будешь с пеной у рта доказывать обратное. Лишь бы успокоить. Так?
– Так, – согласился Снегирев.
– Тогда слушай молча.
– Лады.
– Болит давно. Характер – временно наступающей непроходимости. Симптомы – классика. Ничего не прощупывается. И я думаю, что если это рак, то неоперабельный.
– Давно болит?
– Около пяти лет.
– Ого! Рак! Так долго? Сергей, сам-то веришь?
Товарищ пропустил слова мимо ушей.
– Последнее время приступы стали чаще и проявления непроходимости резче. В основном – последний год.
– Сергей, – с сомнением в голосе сказал Снегирев. – Конечно, рак длится намного дольше, чем думается обывателям, но… пять лет боли! А чего у себя не проверился? Или, в Симферополь не съездил. Ты ж всех знаешь.
– В том-то и дело, – нехотя, выдавливая из себя, сказал старый приятель. – Что знаю. А еще знаю, что такое жалость. И жалость коллег – в особенности. Когда еще живой, а тебя списали, – настроение, вестимо, у Сергея было подавленное. Но, отчего так переполошился? Саша не видел ничего серьезного… Пока. – А к Игорю Маратовичу не пойду. Он с Кравченко в отношениях хороших. Хоть и под огромным секретом, но скажет. Я не хочу, что хоть кто-то знал. Эти вдруг потеплевшие отношения, повышенная забота… Не хочу… А в глазах – приговор уже читается, – он снова закурил, и Сашка замети, как у Сергея мелко дрожат пальцы.
– Ладно, – Снегирев протянул руку через стол и ободряюще пожал вялую ладошку. – Расскажи, ты похудел?
– Последнее время немного похудел.
– Послушай, Серега, надо в больницу. Я тебя осмотреть должен.
– А пиво? – как за последнюю соломинку уцепился тот.
– Пиво производят в стране гораздо больше, чем страна может выпить, – заявил Снегирев. И встал.
Сергей снизу вверх посмотрел на товарища.
– Саша, ты ведь еще в Днепропетровске онкологией занимался?
Хирург пожал плечами.
– Когда это было? – но, понимая, какой ответ нужен Сергею, добавил, – я ребятам позвоню, проконсультируюсь. Лады?
Пришлось вернуться в темные, не живые помещения больницы. Идя по коридорам, не вписывающимся в идеальное представление о здравоохранении, Саша снова и снова ловил себя на смешанном чувстве отталкивающей неприязни к условиям работы, в которых находился изо дня в день и вынужден был мириться, и своим вечным, надлогичным желанием встать на дороге смерти и отогнать ее навсегда. И снова задумывался над хронической, надлогичной нехваткой денег у хирурга, который зарабатывает меньше, чем хороший строитель.
– Александр Борисович! – услышал он требовательно-гневный окрик.
Обернулся. Кирилл Афанасьевич! Нежеланный человек в ненужном месте в ненужное время.
– Александр Борисович, вы, кажется, со смены? – с прекрасно скрываемым гневом, спросил заведующий.
– Да, Кирилл Афанасьевич.
– А почему не уехали? Нужда задержала? – вопрос подразумевал ответ. Он посмотрел в сторону Сергея, отстранив Снегирева рукой. – Внеплановый прием?
«Да тебя еб..т?» – в сердцах хотел воскликнуть Саша, но сдержался. Лицо исказилось корявой гримасой, которую заведующий истолковал по-своему. Единственный, кто совал нос в дела Снегирева, и, соответственно, в его карман, был Кирилл Афанасьевич. Он относился к Сашке свысока, не принимая образ жизни последнего.
– Мне не понятно ваше поведение, товарищ Снегирев. На смены вы опаздываете, и не находитесь на рабочем месте, когда необходимо. После смены упорно остаетесь на работе, будто вам больше заняться нечем.
Прямо он ничего сказать не мог. Пришлось бы тогда и за других врачей взяться. А с некоторыми были приятельские отношения. Придраться, вроде, не к чему. Но, и кровь пил, как настырный гнус, терзая спокойствие опального хирурга.
Перебранка оставила неприятный след. Замечания заведующего не пропускались мимо ушей, а оседали в глубине души и терзали долго, с настырным упрямством.
Смотровая находилась напротив ординаторской. И, как случается в неудачные дни, а что началась их череда, Снегирев догадался, нос к носу столкнулся с Игорем. Хорошо, Сергей успел заскочить в помещение.
– А чего не дома? – вопрос риторический и с подвохом. Настроение ведущего хирурга было мерзкое. А оттого, что Саша привел человека явно не просто так, вызвало новую волну глухого раздражения. – Работы – непочатый край?
– Знакомый попросил посмотреть.
– Ой, Саша, много у тебя знакомых. Как ты всем угодить успеваешь?
– Стараюсь, Игорь Маратович.
– Смотри, не перестарайся.
– Постараюсь не перестараться, – с сарказмом сказал Снегирев, выдержал тяжеленный, под тонну весом, взгляд начальника, и, слушая злое шипение, вошел в смотровую.
Глава 5.
О том, как жить не надо.
– Та-а-ак, Сережа… Аппендицит был? В смысле, гнойный? – Саша чувствовал усталость. И заговаривался. Она появилась не от суточного бдения, от неприятных встреч.
– Был… Тяжелый, со спайками…
– Ну-у-у, спаечный процесс… что-то вижу, – хирург пальпировал[11 - Физический метод медицинской диагностики, проводимый путём ощупывания тела пациента.] живот, отчего приятель корчился, изредка постанывая, гнулся в погибель. – Был до операции, после – подавно. Ладно, – подвел итог Снегирев, и голос стал не предполагающий, а командирский. – На рентген сходишь, там будем посмотреть.
– Саш, сходи со мной? – Сергей совсем расклеился. И в увещевания Снегирева не верил. Больной врач – только пациент. И требует внимания, вмиг забывая, как это выглядит со стороны.
… Рано о чем-то говорить, гадать на кофейной гуще – вовремя. И, почесывая затылок, звонить друзьям в Днепропетровск.
В палату вкатили носилки. Саша, безмолвно проводил взглядом. Выходной, так выходной.
– Что, Снегирев, домой не едится?
– Не едится, – ответил Сашки и пожал руку тезке – Курицину Сашке.
Со Снегиревым была у них антипатия. Слишком они были разными. Лепили врачей не из одного теста, а сделали два замеса. Разительно отличаясь, служили они одному делу, но подходили с разных сторон.
– Мыться? – спросил Сашка, для ничего не значащего разговора, а не реальной заинтересованности.
– Язву ушить. Две операции сегодня. И, возможно, перенесут еще одну. Но, это под вопросом, – Курицин был не дурак поболтать. Когда касались его вклада в создание совершенства.
– Ладно, Санька, – похлопал по плечу Снегирев, – не перестарайся.
– В смысле? Не перетрудись?
– И не перетрудись тоже, – хохотнул Снегирев.
Хохотнул, считая плановую хирургию рутинной. И зная – Курицин не возьмется за «операцию отчаяния» – единственную надежду на спасение больного, но из-за тяжести сверхопасную, по новому жизненному принципу дорогостоящую, и часто безнадежную. И, если пациент умирал, находился доброжелатель, говорящий в спину: «Деньги взял, а человека – угробил». Хохотнул потому, что сам за такие брался. И, заработав славу могильщика от злых языков, смог сделать порядочно, которым успех сопутствовал.
А Саша Курицин любил свою работу. Она была в крови. И не только – как правильно предполагал Кирилл Афанасьевич – любовь к труду воспитывалась с детства. Отец Саши, далекий от медицины, обладал житейской мудростью. Когда Саша начинал работу в хирургии, непрестанно говорил: «Старайся, чтоб пациент верил тебе. Тогда можешь рассчитывать на его помощь. Болезнь – враг общий, бороться с ней нужно сообща, плечом к плечу». И Саша добивался, стараясь вложить в дело душу.
Опыта не хватало. Врачебная интуиция – глубокие знания, эрудиция, клиническое мышления и умение мгновенно анализировать решающие факторы – ускользала от Курицина. За это качество, отношения к мистике не имевшее, он завидовал Снегиреву. Тот обладал интуицией на грани объяснимого. Но, Саша не сдавался. Ежедневно он занимался, старательно тренируясь в хирургии. С удовольствием замечая, как растет профессиональный уровень. Но, не обладал Саша Курицин даром синтеза. Не получалось из груды фактов выделить важные, не удавалось второстепенные оторвать и отбросить, и в результате из бесчисленного множества симптомов различных заболеваний не получалось выделить те, по которым ставится точный диагноз. Потому Саша побаивался делать сложные, со многими неизвестными, операции. Брался за те, что хорошо диагностировались, и имели хороший отдаленный прогноз. И, делая их, отчаянно завидовал Снегиреву, который, если по качеству исполнения не многим превосходил его, то по уровню и быстроте мышления, казалось, опережал неимоверно, словно насмехаясь. И от этого смеющегося поведения становилось обидно. И больно.
И сейчас – насмехался. Даже не скрывая. Надменность сводила с ума.
«То же мне, Углов[12 - Фёдор Григорьевич Углов (22 сентября (5 октября (https://ru.wikipedia.org/wiki/5_%D0%BE%D0%BA%D1%82%D1%8F%D0%B1%D1%80%D1%8F)) 1904 года (https://ru.wikipedia.org/wiki/1904_%D0%B3%D0%BE%D0%B4) – 22 июня (https://ru.wikipedia.org/wiki/22_%D0%B8%D1%8E%D0%BD%D1%8F) 2008 (https://ru.wikipedia.org/wiki/2008)) – советский и российский хирург (https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%A5%D0%B8%D1%80%D1%83%D1%80%D0%B3), писатель и общественный деятель, доктор медицинских наук, профессор. Ф. Г. Углов одним из первых в стране успешно выполнил сложнейшие операции на пищеводе (https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9F%D0%B8%D1%89%D0%B5%D0%B2%D0%BE%D0%B4_%D1%87%D0%B5%D0%BB%D0%BE%D0%B2%D0%B5%D0%BA%D0%B0), средостении (https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%A1%D1%80%D0%B5%D0%B4%D0%BE%D1%81%D1%82%D0%B5%D0%BD%D0%B8%D0%B5), при портальной гипертензии (https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9F%D0%BE%D1%80%D1%82%D0%B0%D0%BB%D1%8C%D0%BD%D0%B0%D1%8F_%D0%B3%D0%B8%D0%BF%D0%B5%D1%80%D1%82%D0%B5%D0%BD%D0%B7%D0%B8%D1%8F), аденоме (https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%90%D0%B4%D0%B5%D0%BD%D0%BE%D0%BC%D0%B0) поджелудочной железы, при заболеваниях легких, врождённых и приобретённых пороках сердца, аневризме аорты. Он является автором изобретения «Искусственный клапан сердца и способ его изготовления» (1981, 1982). Ф. Г. Углов как хирург обладал уникальной хирургической техникой, нашедшей высокую оценку многих известных хирургов мира. Внесен в книгу рекордов Гиннеса как хирург, оперировавший после 100 лет (Хирургический стаж более 70 лет).] доморощенный», – буркнул обиженно Курицин, входя в операционную.
Спокойная обстановка в операционной эффективней той, когда хирург несдержан. Поэтому Саша собрался с мыслями, откинул прочь не нужные. Глубоко вздохнул.
– Здравствуйте всем, – ритуально поздоровался с присутствующими, прежде чем приступить.
Наркоз дали, подготовили операционное поле, оголенный живот розовым пятном светился посреди белой материи.
– Скальпель, – скомандовал Курицин, привычно начиная операцию.
Вскрыл живот. Локализация язвы была известна. В пилорическом отделе[13 - Выходной отдел желудка.]. Диаметром с сантиметр. Полость осушили, обложили салфетками. Саша ушивал, ровно, как для выставки, накладывая швы. Пока не влепила подзатыльник неприятная мысль: «А ведь Снегирев бы за такую операцию не брался. Для него слишком просто. Заснул бы за операционным столом…» И тут же одернул себя: «И дался он мне. Все настроение перепоганил!»
Края отечные, воспаленные, при затягивании швов могли прорваться, тогда б началось прободение. Но, Саша не боялся. Наложил с видом знатока кусочек сальника[14 - Складка брюшины, которая крепится к желудку.] на ножке, ушивая матрасным швом[15 - Один из видов простого (линейного) обвивного непрерывного шва.]. Одно не понравилось – как ни старался, просвет желудка пришлось сузить.
– Надо проверить, – с сомнением сказала Вера Михайловна, ассистент, а за одно, и наставник Саши.
– Думаете, плохая проходимость?
– Думать, Саша, в таких делах не положено. Надо делать.
Что происходит в операционной – отвечает хирурга. Поэтому Саша Курицин все проверял сам, стараясь делать неспешно, но идеально. В отличие от Снегирева, который свою операционную сестру Марину гонял в хвост и гриву. Курицин никогда не позволял взваливать на чужие плечи груз, стойко неся на своих ответственность. Кто был прав, история умалчивала. Но, четкость и выверенность в работе, бережное обращение с тканями – ни кровоподтеков, ни измятин, ни следов пальцев – стали неотъемлемой чертой. Визитной карточкой, которую отмечал Кирилл Афанасьевич. И хвалил.
«А вот Снегирев, – вновь не без злорадства подумал хирург, – по методу НКВД образца тридцать седьмого года оперирует. Нет в нем чистоты работы».
Был бы здесь Снегирев, ответил, что эффективность от этого не страдает, и оказался прав. В экстренной, в которой был дока, требовалась скорость, а скрупулезность занимала почетное второе место. Но, во-первых, Снегирева здесь не было, во-вторых, Саша предпочитал не думать об этой стороне вопроса.
Сомнения оказались пустыми. Но, необходимыми.
Накладывая последние швы, Саша заметил, что невольно улыбается. Настроение после удачно проведенной операции пошло вверх. И никакой Снегирев, будь он трижды не ладен, ему не указ.
– Хорошо, – сказал себе, глядя на ассистента. Вера Михайловна улыбнулась.
– Иди, Саша, я сама управлюсь.
– Всем спасибо, – снова ритуал, без которого не обходилась ни одна операция.
Курицин вышел мыться, и ощутил усталость. Светлые стены яркими бликами крутились перед глазами. И легкая, незаметная доселе дрожь в ногах заставила присесть.
– Фу-у-у, – протянул, выдыхая. – И с чего? – спросил в никуда. Напряженная работа последних недель сказывалась незаметно и неожиданно подкрадывающейся усталостью. Саша много работал. И начинал думать о диссертации. А это, особенно для практикующего хирурга – серьезный шаг. Серьезный, ответственный и сложный.
Так его застал Игорь Маратович. В распахнутом халате, с испачканными руками, с небрежно сдвинутой на подбородок повязке.
– Чего сидишь, боец невидимого фронта?
– Замаялся я, Игорь Маратович, – поделился Курицин. С Игорем Маратовичем можно говорить по душам, не ожидая шутки с подвохом и цинизма на грани приличий. В ответ – слова поддержки, а в трудную минуту – добрый совет.
– Бывает, Саш, – согласился ведущий хирург. – Соберись. Кирилл Афанасьевич вызывает.
Хирург оживился. В глазах вспыхнули огоньки, притушенные усталостью. Он вскочил со стула, суетясь, будто опаздывал на экзамен.
– Что-то срочное? Мне еще одна операция.
