Полина Лоторо "Девять кругов. Сборник"

Я копала около четырёх часов, но могила всё равно получалась неглубокой, на руках от лопатки вздулись водянистые пузыри. Меня уже начинало тошнить, я старалась пить побольше воды из бутылки, пока могла удержать её в себе. Голова и горло болели нещадно.

Наконец, дело было сделано, по-крайней мере, я уже не могла больше копать. Меня вырвало первый раз. Но я всё равно пошла обратно, я надеялась, что мать уже мертва, больше я ждать не могла. Мне совсем не было страшно.

В квартире стоял едкий запах рвоты, было темно, я споткнулась о стул и чуть не упала на кровать, где лежала мама. Я прислушалась, дыхания слышно не было, я нащупала её руку и попробовала прослушать пульс. Ничего не услышала. Скоро я уже могла различить кое-что в темноте. Таз был полон, мамина кожа, влажная и липкая, была измазана чем-то тёмным. Я поняла, что это – кровь, проступившая сквозь кожу. Рот её тоже был полон крови, она медленной густой струёй вытекла из её рта и носа, когда я неосторожно задела её голову. Даже вокруг глаз запеклась кровь. Я не знала, с чего начать, обняла её и попробовала стащить с кровати. Опрокинула таз.

Я тащила мать волоком, держа за плечи. Хорошо, что мы жили на втором этаже. Лифт давно не работал, я стащила её по ступенькам, несколько раз едва не упала в обморок, меня вырвало ещё несколько раз.

Наконец я вынесла её из подъезда. На небо поднялась луна. Собаки насторожились. Всё съели и снова были голодны. Я слышала, что собаки могут есть, пока не умрут, если их не остановить.

Они завиляли хвостами, учуяв меня. Я кое-как свалила тело матери в вырытую могилу. С трудом забросала её землёй. Я надеялась, этого достаточно, чтобы собаки её не выкопали, а вороны не добрались до её глаз. Прочитала над её могилой молитву, которой она меня научила. Мне было жаль, что я не нашла иконку и не положила рядом с ней.

Собаки сидели прямо за кустами, я слышала их дыхание. Меня найдут и вороны и собаки, но мне было всё равно.

Я достала из рюкзака спальник, застегнулась до шеи – не блевать же мне в него – скрючилась на могиле матери и стала ждать.

В Европе зафиксирована вспышка бубонной чумы из-за расплодившихся грызунов. Объявлена эпидемиологическая тревога.

2. Мистер Найтмар

– Стэн, а свет скоро включат?

– Скоро, Нэнс, разве тебе плохо? Смотри, какой у нас классный одеяльный домик. И фильм мы успели досмотреть… Ну, хочешь, я включу фонарик?

– Не нужно, Стэн, мне совсем не страшно!

– Стэн, а ты обещал нам с Нэнси рассказать про мистера Найтмара.

– Да! Расскажи, Стэн! Расскажи! Я не буду бояться, честно!

– Ну ладно-ладно, слушайте. Сейчас начало двенадцатого, это значит, мистер Найтмар уже вышел из своего дома. Каждый вечер ровно в десять он ужинает, выпивает пять-шесть чашек кофе без сахара, а в одиннадцать надевает шляпу и пальто и отправляется на службу…

– А кому он служит, Стэн?

– Да погоди ты, Нэнс! Стэн, а что этот Найтмар разве не страшила типа Клоуна из «Оно» или Джона Фроста? Тогда какая служба? Они же не работают.

– Ещё как работают… Так, не перебивайте. Ну вот, значит, он надевает свои пальто и шляпу и идёт на службу. Пальто у него самое обычное, чёрное, таких пальто в Нью-Йорке миллионы. А вот шляпа – другое дело. Можно подумать, что её широкие поля украшены крупными бубенцами, только они не звенят, а тихо постукивают, ударяясь друг о друга. Знаете, такой сухой стук: тук-тук, тук-тук. По этому звуку можно определить приближение мистера Найтмара…

– Ой, Стэн, кажется, я его слышу… Тук-тук.

– Это Бобби дурачится, Нэнс, не бойся. *смех*

– Бобби, ты кретин!

– Сама ты…

– А ну-ка тихо, а то не буду рассказывать… Вот, то-то! Так вот, на самом деле на шляпе у мистера Найтмара никакие не бубенцы, это настоящие человеческие глаза…

– У, Стэн, ты врёшь, нельзя человеческие глаза повесить на шляпу, и они вообще непохожи на бубенцы, они ж большие, как яблоко, и вообще вытекут сразу или высохнут… Тоже мне, мистер Найтмар!

– М-да, Бобби, тебе не рановато читать анатомические атласы? Ну слушай, умник, мистер Найтмар опускает эти глаза в специальный раствор, тогда они сжимаются и становятся твёрдыми. И стучат. Ясно тебе?

– Стэн, а Стэн, а зачем ему эти глаза?

– Как зачем? Я не говорил, что у него нет своих глаз? О, у него нет глаз – только две зияющие дыры на их месте, а когда он хочет что-то увидеть, то поворачивает шляпу так, чтобы глаза на полях были ровно напротив его пустых глазниц… Даже не смей, Бобби!.. Этот раствор, про который я скаал – особый, такой особый, что позволяет мистеру Найтмару видеть через мёртвые глаза… Так, вы меня сбили, на чём я остановился?

– На том, что мистер Найтмар идёт на службу.

– Точно. Служба у него очень простая: он ходит по улицам и выбирает дом, в котором кому-то снятся кошмары или где смотрят ужастики, или рассказывают страшные истории…

– Ой, Стэн, прямо как мы!

– Ага, Нэнс, как мы. Сейчас придёт мистер Найтмар… *смех*

– Дурак, Бобби! Дурак! Стэн, а чего он делает, когда найдёт?

– Что делает? А вот что: он подходит к тебе (а мёртвые глаза на полях его шляпы постукивают в такт шагам – тук-тук, тук-тук) и, хотя подходит очень медленно, ни убежать, ни закричать ты не можешь, просто стоишь на месте и смотришь, как он идёт к тебе. Он очень высокий, выше любого человека, и очень худой. Он повернёт свою шляпу так, чтобы видеть тебя, посмотрит как следует через мёртвые глаза и спросит, страшно ли тебе. Если скажешь: «Нет!», он заберёт твои глаза. Заберёт и унесёт к себе домой, чтобы окунуть в особый раствор и потом повесить на шляпу. У него дома целые полки, занятые человеческими глазами, он их вроде как коллекционирует, а самые красивые вешает себе на поля шляпы, вот так.

– Пока он донесёт их до дома, они уже вытекут…

– Ох, да заткнись, Бобби, сам спросишь у него, как он это делает, когда вы встретитесь…

– Стэ-э-эн? А откуда он вообще взялся, этот Найтмар? Кто он такой?

– Ну, Нэнс, никто точно не знает. Говорят разное, например, что он – старое проклятие, которое индейцы наслали на бледнолицых ещё во времена первых поселенцев; ещё говорят, что он – древний забытый бог, который сам собирает себе жертвы, а я вот уверен, что это просто человек, который однажды взял и продал душу Дьяволу…

– Нельзя просто взять и продать душу дьяволу, Стэнли… *смех*

– Замолчи, Бобби! Конечно, он не просто так продал, да, Стэн?

– Уж конечно, не просто так, Нэнси. Когда мистер Найтмар был человеком, то он занимался тем, что снимал фильмы ужасов. Он был режиссёром. Только он был никому неизвестным режиссёром, потому что его фильмы ужасов никому не казались страшными, но мистер Найтмар не опускал руки, он был уверен, что однажды снимет самый ужасный фильм ужасов в истории, такой, от которого у всех кровь в жилах замёрзнет.

– А какие фильмы он снял? Его что, прямо так и звали – мистер Найтмар?

– Конечно, его звали не так, Бобби, только никто не знает его настоящего имени, а фильмов его нет в прокате, они все провалились; это происходило в восьмидесятые годы, тогда не было Ютьюба, чтобы заливать в него любую фигню, которую ты снимешь на свой телефон.

– Стэн, а Стэн? А мистер Найтмар снял свой самый лучший фильм?

– Нет, Нэнси, как раз в тот момент, когда ему в голову пришла замечательная, самая лучшая идея для сценария, он попал в кошмарную автокатастрофу. Он не умер, нет, но потерял глаза в этой аварии…

– Как это – потерял?

– Это просто так говорится, Нэнс, бестолочь!

– Точно. Осколки лобового стекла… Нет, Бобби, даже не думай… В восьмидесятые не все машины были оснащены безопасными стёклами, так что осколки лобового стекла вонзились в глаза мистера Найтмара, и врачам пришлось их удалить. Я имею в виду и осколки и глаза. Короче, когда мистер Найтмар ослеп, то уже и речи быть не могло о том, чтобы продолжать снимать. Слепой режиссёр – это даже не глухой композитор. Мистер Найтмар просто сходил с ума от невозможности осуществить свою идею и снять свой гениальный фильм. Жена от него ушла, а друзья отвернулись, потому что общаться с ним стало невыносимо. И вот в день последнего отчаяния, когда он решил убить себя, чтобы не снятый фильм его больше не мучил, к нему пришёл Дьявол.

– Просто вот сам взял и пришёл? *смех*

– А какой он был? У него были рога и копыта?

– Да, Бобби, Дьявол не брезгует снисходить до людей, в отличие от Бога. Не знаю, Нэнс, в каком виде он появился перед мистером Найтмаром, только он предложил сделку: душу мистера Найтмара взамен на возможность снять самый страшный фильм в истории. И мистер Найтмар согласился. Тогда Дьявол забрал его душу, а потом открыл секрет, как сделать фильм, который напугает кого угодно.

– Как? Как?

– …

– Он сказал, что на свой фильм нужно смотреть глазами смелых людей, тогда сразу будет видно, что им кажется нестрашным и как это изменить. Ну и чем больше разных глаз, разных храбрецов, тем страшнее получится в итоге фильм. Вот потому-то он и забирает глаза именно тех, кто скажет: «Нет, мне не страшно». Особенно он любит приходить к тем, кто смеётся при просмотре ужастиков…

– Стэн, признайся уже, что ты врёшь, а? Ты же сам это только что придумал, идиот ты этакий…

– Что, Бобби, испугался? Ты-то сегодня хохотал, как дурак, когда мы смотрели «Пункт назначения».

– Ничего я не боюсь, дура… Оба вы придурки… Пойду, возьму себе ещё попкорна. Если за мной придёт этот Найтмар, попросите его подождать, я ему устрою самый страшный фильм!

– …

– Стэн, а Стэн? А что всё-таки будет, если мистеру Найтмару ответить: «Да»?

Когда Бобби вернулся с миской попкорна в тёмную гостиную, его брат и сестра уже выбрались из «одеяльного домика» и теперь сидели на полу перед неработающим телевизором. Бобби услышал, как скрежещет дверной замок.

– Это мама, – шепнул он, быстро отставив миску на журнальный столик. – Давайте её напугаем, быстро, прячьтесь!

Стэну и Нэнси понравилась эта идея. Стэн спрятался за телевизор, Нэнси за шторы, а Бобби встал у стены рядом с дверью. Сначала они ничего не слышали. Нэнси так и хотелось захихикать, когда она представляла, как испугается мама. Но время шло, и ничего не происходило. Нэнси даже подумала, что они ошиблись, и замок открыли у соседей, но тут тихо скрипнула входная дверь открываясь и закрываясь. Нэнси затаила дыхание и стала смотреть в маленькую щёлочку между шторами. В комнате стояла не такая уж непроницаемая темнота, фонари с улицы и луна давали немного света. «Тук-тук, – вдруг услышала она. – Тук-тук», – раздавалось в такт мерным медленным шагам, таким тяжёлым, что они никак не могли принадлежать их матери. Нэнси стало очень-очень страшно, но она обнаружила, что не может ни заплакать, ни даже подбежать к Стэну или Бобби. А потом в комнату вошёл мистер Найтмар. Нэнси сразу узнала его по глазам-бубенцам, висевшим на полях чёрной шляпы. Мистер Найтмар был высоченным, его шляпа почти задевала потолок, и это в их квартире со вторым ярусом! Мистер Натймар поднял руку и повернул шляпу так, чтобы два глаза оказались напротив его глазниц. Кисти его рук, очень белые, с длинными тонкими пальцами, почти светились в полумраке комнаты и напоминали Нэнси два странных бледных корня. Мистер Найтмар медленно обернулся и увидел Бобби, притаившегося у двери. Мистер Найтмар долго смотрел на него. Нэнси по-прежнему не могла шевельнуться и была уверена, что Бобби и Стэн тоже не могут. Наконец мистер Найтмар спросил голосом, напоминающим шорох киноплёнки:

– Тебе страшно, Роберт?

– Нет! – заорал вдруг Бобби. – Нет! Нет! Нет! Чёрта с два ты меня напугаешь, урод!

Неожиданно он схватил с полки канцелярский нож и замахнулся, чтобы воткнуть его в мистера Найтмара, но тот двумя длинными пальцами перехватил запястье Бобби, и нож как будто сам собой выпал из его руки. Тогда мистер Найтмар взял его за горло и поднял над полом. Бобби хрипел и бил ногами в воздухе.

– Очень хорошо, что ты такой смелый, Роберт, – прошелестел мистер Найтмар и начал доставать глаза Бобби свободной рукой. Его тонкие пальцы без труда пролезли в глазницы Бобби и выковыряли сначала один, потом второй глаз. Бобби при этом хрипел и визжал, как тот поросёнок, которого их дедушка резал прошлым летом. А Нэнси со Стэном не могли даже кричать, хотя очень хотели. Наконец мистер Найтмар разжал пальцы, и Бобби кулем упал на пол; он свернулся клубком, его руки и ноги странно подёргивались, но теперь он молчал. Мистер Найтмар снова повернул шляпу, опуская глаза Бобби в карман пальто, и шагнул к Стэну. Нэнси было видно их обоих. Стэн стоял бледный как смерть и смотрел прямо на безглазое, измазанное кровью лицо Бобби.

– Тебе страшно, Стэн? – спросил его мистер Найтмар. Стэн ответил не сразу, но потом хриплым, чужим голосом, который Нэнси даже не узнала, выговорил едва ли не по буквам:

– Да, сэр.

– Очень хорошо, что твоё сердце знает страх, Стэн, – сказал мистер Найтмар и взял его за плечо. Стэн дёрнулся, но остался на месте. Он продолжал смотреть на брата. – Такие сердца мне нужны, – договорил мистер Найтмар и вдруг просунул пальцы под рубашку Стэна и дальше, под его рёбра. Стэн коротко хрипнул, и глаза его расширились от боли. Мистер Найтмар дёрнул рукой так, как будто в груди у Стэна была дверца, которую легко открыть. И он действительно вскрыл его грудную клетку. Нэнси увидела белые рёбра Стэна и что-то тёмное внутри, и это тёмное начало литься и вываливаться на ковёр. Мистер Найтмар что-то нашарил в груди Стэна и отпустил его. Стэн завалился на ковёр ничком, не издав ни звука. Мистер Найтмар оглядел тёмный пульсирующий комок, который достал из его груди, и удовлетворённо кивнул сам себе. Из кармана он вытащил огромную плоскую коробку, похожую на те, в которых папа держал старые плёнки, открыл и положил туда сердце Стэна.

А потом он подошёл к шторам, где пряталась Нэнси, и отдёрнул их. Руки у него были чистые и белые, как будто кровь её братьев в них впиталась.

– Тебе страшно, Анита? – спросил он. А Нэнси молча смотрела прямо в его глаза, которые покачивались на шляпе. Она молчала и стояла так очень долго, пока не наступил рассвет. Она молчала, когда с рассветом ушёл мистер Найтмар; она молчала, когда приехала мама; она молчала, когда приехал папа, когда приехали скорая и полиция. Она молчала на расспросы полиции, молчала на расспросы психолога. Она молчала в больнице у постели Бобби и на похоронах Стэна. И на похоронах Бобби неделей позже она тоже молчала. За всю свою жизнь Нэнси не сказала больше ни слова и, хотя мистер Найтмар никогда уже не приходил к ней, она до самой своей смерти, видела перед собой два светящихся белых корня, мёртвые глаза-бусины и слышала вопрос: «Тебе страшно, Анита?».

3. Мёртвая голова

Рядом с одной деревней жил колдун. Каждый месяц к колдуну по жребию отправляли юношу или молодого мужчину, а колдун его убивал и пожирал тело, чтобы чёрную ворожбу делать. Боялись жители деревни его ослушаться, обещал он на них напустить чуму и мор с проклятием. Кто ни пытался убить колдуна – назад не возвращался.

Пришёл черёд по жребию Яру, мужу Яры идти к колдуну. Не взял он с собой никакого оружия, а только повязал на голову красную ленту. А жене наказывал:

– Ты не плачь, моя Ярушка, не кручинься, а как пройдёт два дня, ступай к колдуну да попроси у него мою голову. Принеси её домой, положи на стол да полей водой из фляги, что за печью лежит. А уж что потом делать, я тебе скажу.

Сказал так и ушёл.

Проплакала Яра два дня и две ночи, а как настал третий день, так вспомнила, что сказал муж, слёзы утёрла и пошла к колдуну. Подходит к его избе, а вдоль избы на кольях головы мёртвые насажены. Страшно Яре, да делать нечего. Вышел на порог колдун, спросил, чего ей нужно. Говорит ему Яра:

– Отдай мне голову мужа моего.

Расхохотался колдун и говорит:

– Бери, коли узнаешь.

Тут все головы на кольях начали голосить и вопить, чтобы Яра их выбрала и унесла. Чуть не оглохла Яра от их крика, чуть не сомлела от гама. Ничего не различает, все головы одинаковые, страшные, всклокоченные. Вдруг смотрит, на одной голове – красная лента повязана. Указывает она на неё и говорит:

– Вот моего мужа голова, отдай мне её.

Разозлился колдун, да уговор дороже денег. Снял он голову с кола и отдал Яре.

– Только в земле хоронить её не смей, как узнаю, так сожгу огнём всю твою деревню, – сказал он напоследок и ушёл в избу. А головы сразу все умолкли. Понесла Яра голову мужа в дом, положила на стол. Достала из-за печи флягу с водой, полила на голову. Открыла голова глаза мёртвые и заговорила глухо, как из-под земли:

– Брось ты меня в котёл да свари. Кожу скорми собаке, глаза брось в ручей, волосы закопай под яблоней, а кости носи собой в мешочке, да никому не показывай. Как всё сделаешь, потом узнаешь, что будет.

Сделала Яра всё, как он просил. Кожу собаке бросила, глаза в ручей отнесла, волосы под яблоней закопала, а кости зашила в мешок да носила на поясе. Год прошёл так, только мешок с каждым днём всё больше делался, всё тяжелее его носить было, стала Яра его на плечи закидывать, однажды работала она в поле, а мешок возьми и лопни. И выскочил из мешка мальчик, ладный, красивый, поклонился Яре в ноги и говорит:

– Здравствуй, маменька.

Поклонилась ему и Яра, назвала мальчика Неждан, а настоящего имени ему не дала. Рос он не по дням, а по часам. То, что для одного месяц, для него – три года. А соседи стали шептаться, что это ведьмовской ребёнок, которого Яра у колдуна выпросила вместо мужа. Так пришли осенью к Яре да и говорят:

– По жребию твой сын пусть к колдуну отправляется, ничего, что он весной народился, на вид ему уж десятый год. А ежели добром не отдашь, так неволей утащим.

Стала Яра белее белого, думала, хоть обманом, хоть смертью, а не пустит сына к колдуну, но сын сам вышел на середину и говорит:

– Пойду я, люди добрые, не берите греха на душу, не невольте меня.

Стал он собираться, набрал воды из ручья в кувшин, свистнул собаку свою, сорвал с яблони яблоко, простился с матерью и пошёл к колдуну.

Встретил его колдун на пороге избы с кривым ножом в руке.

– Подожди, – говорит мальчик. – Прежде, чем убить меня, испей воды холодной и яблоко съешь с моего сада. Твой дом теперь моим будет, я тебе как гость обязан.

Захохотал колдун: