Вера Петровна Дмитриева "Нечаянное слово. Стихи"

Я вернулась домой
с перемётной сумой,
позади города, поезда.
Здесь далёкой весной
крест оставила свой.
Я за ним и вернулась сюда.

Хранители мгновений

Часы идут натужно, тяжело,
наверное, подсели батарейки.
Часов песочных время отошло,
и ходиков сошла на нет семейка.
Пружинные часы уже не так,
нам кажется, показывают время.
Но всё звучит знакомое: «Тик – так!».
Идут часы, судьбу шагами меря.

Мне всё едино: гири на часах
иль нано технологии, что круто.
Чтоб в этой жизни не попасть впросак,
пусть правильно считают нам минуты.
И всё! Совсем не важен внешний вид,
и сколько лет хранителям мгновений,
из коих век наш быстротечный свит…
Считают пусть без спешки и без лени.

«Каждый год толстею и толстею…»

Каждый год толстею и толстею
в разных, понимаешь ли, местах.
Стал живот, как у того Хотея,
ноги вижу в зеркале, привстав.
Да и что смотреть на это чудо!?
Хорошо, не вижу со спины
я свою фигуру – эту груду
мяса, жира. Кости не видны.

Может, нет уже их в этом теле?
И суставов нет уже давно,
ведь они не гнутся, в самом деле,
мышцы ощущать мне не дано.
А во сне хожу я и летаю,
эдакий прекрасный аватар,
помоложе, кажется, годами,
да и спутник мой во сне не стар.

А во мне молотобоец бравый,
как на том плакате по цепям,
неритмично, но вполне исправно
бьёт по рёбрам, лупит по вискам.
Враг силён, но с юным аватаром
мне не страшен, нападает пусть!
Бьёт набат – сто пятьдесят ударов…
Оказалось, это просто пульс.

Навязчивые мысли во время литургии

Дни пролетают мимо,
всё суета сует.
О, Господи, помилуй,
что не несу я свет.
В миру живу над бездною,
и только по утрам,
как в царствие небесное,
вхожу в знакомый храм.

Старушкам улыбаюсь,
ровесницам моим,
на деток умиляюсь —
всё интересно им.
И юная девица
мне услаждает взгляд —
как юбка в пол струится,
как легок светлый плат!

Цыганская семейка
разбила здесь свой стан.
И юноша в наклейках,
как лётный чемодан.
И мне совсем не важно,
кто грешен здесь и в чём…
Перед причастьем страшно,
что опалит огнём.

Колеблют тихо свечи
Лик, что в душе живёт.
И нов всегда и вечен
воскресный образ тот.
Тянусь к нему губами —
светлеет в голове.
Над царскими вратами
две буквы: Х и В.

«Любовь и смерть от века и до века…»

Любовь и смерть от века и до века
Едины. В жизнь соединяют дни.
Ларец сокровищ – сердце человека,
не все ещё растрачены они.

ИЮНЬ

Есть память у воды

На берегу притихшего пруда,
спелёнутого стеблями кувшинок,
сижу, а неподвижная вода
хранит триумф побед и боль ошибок.
Ей эта память вечная дана,
чтоб сохранить истории моменты,
и старый пруд, наверное, до дна
наполнен ими.
Рифмы и сюжеты
здесь можно черпать.
Посиди в тиши
со мною рядом, и услышишь сказки
а были. Не зевай, пиши, пиши,
додумывай, порой сгущая краски.

Есть память у воды, – сказали мне, —
в ней факты, судьбы, байки иже с ними.
И где-то там Алёнушка на дне,
и ключик золотой и Берегини.

Прощёное воскресение

У прощёного воскресения
упрощённое поведение:
знай, проси у людей прощение,
получай и ставь угощение.
Вы простите меня, люди добрые,
что бываю недоброй, вздорною,
и ношусь со своими бедами:
и больная-то я и бедная.

Люди добрые, всех хочу простить!
А недобрые? Как же с ними быть?
Всё ли можно простить сердечно?
Будет жечь предательство вечно.
Злоба чёрная окружила нас,
не могу простить даже в этот час.
Не простит ведь Господь Денницу,
даже если он повинится.

Гаданье на ромашках

Для тебя ромашки рву
я без устали и лени.
Вступишь в мягкую траву —
обовьёт она колени.
У ромашки свой секрет,
на любой вопрос ответит,
может, «Да», а, может, «Нет»…
Лепестки развеет ветер.

Ты возьми букет, дружок,
всё он скажет, не обманет:
та смеётся, эта лжёт,
эта бросит, та поманит.
Зов ромашковой Руси
к той ведёт, что приголубит.
Про меня цветок спроси,
он тебе ответит: «Любит».

«Я перед смертью трушу…»