Пришлось пробираться назад, на улицу, узким проулком, густо заросшим крапивой и лопухами в человеческий рост. Едва выйдя на улицу она нос к носу столкнулась с наставником училища Пендракием. Хуже, чем эта встреча, трудно было что-то придумать. Этот Пендракий мало того что был педант и зануда, так еще мнил о своей драгоценной особе столь высоко, что считал себя вправе читать нотации всем, кто чем-либо привлекал его внимание. Нани он сильно не любил, потому и не упускал случая поучить ее уму разуму.
– Госпожа Ош! Постойте, куда же вы? У меня до вас есть разговор. – Слово «госпожа» он при встрече с нею всегда произносил насмешливо, словно хотел намекнуть, что она не имеет право на такое обращение. Да еще это его всегдашнее «до вас», бесполезно объяснять ему, что это неграмотно, этот напыщенный человек уверен, что все, что исходит из его уст истина в последней инстанции.
– Я недоволен тем, как вы воспитываете свою дочь, у вас совершенно неправильная система, я уже намекал вам на это, но вы не вняли моим предостережениям. Я внес в магистрат представление на ваш счет, пусть как-то решают этот вопрос.
Первоначально Нани собиралась молча выслушать этого болвана, никак не реагируя на его слова, все равно ему ничего втолковать невозможно. Но услышав про магистрат, вскипела. Видят боги, она за прошедшие годы много вытерпела в этом поселке всяких обидных слов и замечаний совершенно не заслуженных ею, сколько же можно?
– Наверно и в самом деле моя система воспитания неправильная, я учу ее быть вежливой и здороваться при встрече, чего никогда не делает ваш сын. И вашей матери девочка очень помогла не так давно, тоже наверно повела себя неправильно, так?
Пендракий побагровел. Что себе позволяет эта нищенка, эта мать-одиночка, которая имея ребенка, не имеет хоть какого-нибудь мужа, чтобы прикрыть свой срам? Да как она смеет указывать ему? Ему, заслуженному наставнику, имеющему от правительства знак поощрения? Нет, с такой голытьбой нечего вести переговоры, пусть магистрат занимается ею, пусть выселят ее, наконец!
Дома было очень тихо, так тихо бывает, когда в нем никого нет. Нани решила, что ее своенравная дочь, невзирая на вчерашний выговор, все-таки убежала опять в лес, забыв даже дверь за собой закрыть. На всякий случай все же заглянула в маленькую спаленку. Тут ее хулиганка, дома, спит без задних ног. Набегалась накануне, теперь отсыпается. От сердца отлегло.
Доставая из корзинки в крошечной кладовке яйца для омлета, машинально отметила, что последние. Не дала жадина Салония яиц, пожалела, пусть протухнут лучше, ведь никто не купит, у всех свои есть. Но додумывать мысль, где взять их на завтра, не стала, клубок воспоминаний, так внезапно начавший разматываться в грязном и темном хлеву, продолжил тянуть свою нить.
В этот поселок, считающийся почти самой окраиной населенного мира, человеческого мира, она попала случайно, не было бы счастья, да несчастье помогло. У крестьянина, жене которого помогла в самом начале своей знахарской карьеры, она не захотела остаться не только и не столько по причине тесноты. В тесноте, как говорится, да не в обиде.
Сестра, напутствуя ее на прощанье, высказала пожелание не только никогда не видеть ее больше, но и ничего не слышать о ней, иначе так легко она уже не отделается, казнь на самом деле состоится. Слишком близкой от своего родового гнезда Нани посчитала тогда ту деревеньку, опасно было ей здесь оставаться. Через день пути, когда она остановилась в полдень передохнуть от жары и пыли в тени деревьев, на нее напали два оборванца, желая не только обокрасть ее, но и изнасиловать. Ее уже заметный живот их нисколько не обеспокоил, даже раззадорил почему-то.
Она могла защититься, или предполагала, что могла, но такая защита принесла бы этим бравым отщепенцам лютую смерть. Может быть, они ее и заслужили, не ей судить. Она и без того убила недавно, убила нечаянно, не желая этого, не помня себя и не сознавая своих жутких способностей, но все-таки убила и с клеймом убийцы ей теперь жить все оставшееся время. Поэтому она медлила, не пускала в ход тайное свое могущество, пытаясь устрашить их суковатой дубинкой, которой владела не слишком хорошо.
Да и то сказать, когда и где совсем еще юная девица богатого и благородного рода, сроду не выезжавшая из дома без сопровождения слуги, могла приобрести подобное умение? Не имея навыка к дракам, она не заметила, что в то время, как один из подлых людишек отвлекает ее, другой подкрадывается сзади. Но вдруг раздался окрик, взвился длинный кнут и ожег спину разбойника перед нею. Второй не стал ждать своей порции и бежал, позорно бросив товарища на произвол судьбы. Тот, впрочем тоже сумел улизнуть, как только присутствующие чуть отвлеклись от его всклокоченной, оборванной и вонючей особы.
Семейство, по какой-то причине ищущее лучшей доли подальше от больших городов, проезжало в тот момент по дороге и спасло от жуткой участи, то ли ее, то ли оборванцев, ибо Нани склонялась уже к неизбежности кровопролития. Точнее, вмешался в творящееся безобразие Энгус, он правил лошадьми дорожной кареты и первым все увидел. Кем он приходился хозяевам экипажа, Нани тогда так и не поняла, но кем-то все же был, не наемный работник, свой, из семьи. С этими проезжими людьми Нани благополучно пропутешествовала тогда несколько дней.
Она, к удивлению своему, неплохо освоилась среди новых знакомых, подумывала даже совсем с ними остаться, настолько ей было комфортно и надежно в этом почтенном семействе. Все-таки, что уж от себя-то таить, очень тоскливо и страшно быть все время одной в огромном мире, среди неизвестных пространств и бесконечных дорог. Конечно, она не сама к ним решила набиться, получила соответствующее приглашение и уже совсем было склонилась его принять, но тут грянул гром.
Энгус, который явно засматривался на нее, невзирая на ее «интересное положение», сделал ей вдруг предложение руки и сердца, по всем правилам сделал. Зато она не церемонилась с ним, ее отказ был настолько резким, что заставил беднягу опешить от откровенной грубости, столь удивительной для юного и образованного создания, каким оно, это создание, ему в то время представлялось.
Пришлось спешно распрощаться с шокированным и всерьез разобиженным ее хамским поведением семейством и, что еще хуже, с было позабытым и таким упоительным чувством полнейшей защищенности. Пути-дороги их разошлись, где поселилось это семейство неизвестно, а она оказалась на краю мира, одна, без друзей, и без всякой защиты.
На тот скудный мешочек золотых монет, что удалось при отъезде взять из родного гнезда, купила небольшой, но крепкий домик на самой окраине поселка и стала жить. Жилье здесь дешевое, наличности хватило и на дом и на обстановку, даже чуть осталось, на самый черный день. На хлеб зарабатывала знахарством, в принципе на двоих им этого было достаточно, но зато могли прийти к ней среди ночи, или рано утром, и она не отказывала никому.
Вот только при таких частых и иногда длительных отлучках ее ребенок нередко оставался дома один. Уж не поэтому ли девочка выросла такая своевольная? Перед Пендракием Нани дочь защищала, да и перед кем угодно станет защищать, но в глубине души сознавала, что благовоспитанной барышней Ильку уж никак не назовешь, сорванец, да и только, похуже иного мальчишки будет.
Омлет был готов и кофе тоже, когда потягиваясь и зевая, в кухню вплыла полусонная Илька. Но, потянув носиком, сразу оживилась.
– Мням, кофе! Ур-р! А что у нас сегодня праздник какой-нибудь?
Вопрос не напрасный, кофе в этой, забытой всеми богами глуши стоил очень дорого, пальцев на одной руке вполне хватало, чтобы посчитать тех, кто покупал время от времени это излишество, и среди них Нани. Денег было жалко, не просто они доставались, но все равно покупала, наплевав на все многочисленные пересуды и сплетни. Однако пила его не часто, на каждый день ее скудных доходов уж никак не могло хватить.
– Ох, наверно праздник. Я встретила Пендракия и поругалась с ним.
– Какой же это праздник? Ты что? Это гадость, а не праздник, – не поняла, еще не достаточно искушенная в психологии взрослых, Илька.
– Он заявил в магистрат, что я неправильно тебя воспитываю, – при этом известии Илька поперхнулась куском омлета и торопливо отхлебнув из кружки, счастливо прижмурилась. Кофейницей она выросла не меньшей, чем мать.
– Значит, непременно меня вызовут и будут разбираться, поэтому, в преддверии сих неминуемых и тягостных событий я и решила побаловать себя хоть чем-нибудь приятным. – Подвела итог своих размышлений госпожа Ош старшая.
– Ох, и мудра ты у меня! – прошамкала с набитым ртом хитрющая девчонка.
Некоторое время царила тишина, как вдруг ее нарушил громкий шорох. Нани с тревогой прислушалась, потом содрогнулась, поняв источник шума.
– Ну, чего ты, мам? Все никак не привыкнешь? Он же совсем безобидный.
– И никогда не привыкну!
Девочка торопливо выцедила последние кофейные капли, тяжело вздохнула, что должно было означать, что она охотно выпила бы еще чашечку, да не дают. И вприпрыжку поскакала к маленькой дверке, ведущей в подвал. Подвал в их доме был наособицу, не как у всех.
Практически у всех жителей поселка просто вырезан лаз в полу, посредством которого они спускаются в подпол, где хранятся припасы. А в этом, не таком уж и большом, доме зачем-то был устроен почти комфортабельный подвальный этаж, с каменным полом, оштукатуренными стенами, стеллажами до самого потолка, и что на них только можно было хранить в таком количестве? Загадка.
К такому подвалу полагались отдушины, в одну из которых однажды заползло нечто. Первой это нечто обнаружила, конечно, Илька, которая любила играть внизу, особенно, когда надолго устанавливалась непогода и гулять становилось некомфортно. Нани подвалом не пользовалась, ей просто нечего там было хранить, небольшие припасы, которые ей иногда удавалось сделать, вполне умещались на полках в кладовке.
Она могла бы еще долго не узнать про пришлеца, но не повезло как-то напороться на него, когда он покидал свое новое убежище через отдушину в стене, а она как раз собирала ягоды с куста возле этой самой злополучной стены. В обморок она не упала только потому, что на нее напал столбняк. Нечто, не обратив на нее ни малейшего внимание уползло по своим делам, а она, уняв сумасшедшее сердцебиение, на дрожащих еще ногах отправилась искать дочь, чтобы предостеречь ее от неожиданно явленной опасности.
– Там, там, – начала она, едва ворочая языком, – ползло такое длинное и… даже не знаю, как и описать это.
– Правда, он симпатичный? – ошарашила ее дочка более чем странным заявлением.
– Что?! Ты уже это видела?
– Конечно, он месяц назад приполз, мы уже подружились. Да ладно тебе, мам, – продолжила она, обратив внимание на обалделое лицо родительницы, – он совсем не опасный, я назвала его Дин-Дин. Ты знаешь, он отзывается, хотя я так и не могла найти у него ушей, может он всей кожей слышит?
Этот «симпатичный» Дин-Дин был примерно метров трех в длину, в руку крепкого мужчины толщиной, имел несколько пар маленьких ног и серо-болотный окрас гладкой шкуры. Представив, что дочь его трогала, искала у него «ушки», Нани почувствовала невольный позыв к рвоте.
– Мне кажется, что это детеныш, – продолжила с увлечением Илька, решив, что достаточно успокоила мать, – наверно, он еще подрастет.
Соплюшка оказалась очередной раз права, ее питомец подрос в длину еще на целый метр, а вот в толщину остался таким же, к сожалению, что позволяло ему по-прежнему влезать в подвал, как только приходила такая охота. Нани так и не привыкла к подобным посещениям, хотя в последнее время он стал появляться все реже. Илька объясняла это тем, что Дин-Дин завел себе невесту и собирается жениться, а потом у него будут детки.
Выслушав такое объяснение от дочери, данное на полном серьезе, Нани подумала, что не удивилась бы, окажись все именно так, в конце-то концов охота к размножению присуща всем живым существам. Вот только каким образом ползуче-ходячая тварь смогла общаться с ребенком, да еще рассказывать о себе столь интимные вещи? Просто уму непостижимо!
Услышав, что девочка выскользнула во двор и, стало быть, ее экзотический друг их уже покинул, Нани вздохнула с облегчением. Она перемывала в лохани посуду, раздумывая над тем, как бы совсем избавиться от таких непрошенных визитов. Ее увещеваний Илька словно не слышит, или отмахивается нетерпеливо, но вдруг самому Дин-Дину станет некогда и он перестанет приходить, приползать? Это животное на самом деле делало одновременно то и другое, одна часть его тела ползла, в то время как другая семенила лапками, не поверишь, что такое возможно, пока не увидишь.
Во дворе дочери не было, тогда мать завернула за дом, туда, где разросшиеся кусты заменяли повалившийся еще в прошлом году забор. Плохие они хозяйки, не так уж трудно восстановить звено забора, один только подгнивший столбик заменить. Возле кустов Ильки тоже не было, но вот она показалась на изгибе тропинки, провожала своего неспешного дружка аж до самого леса. Девочка тоже не спешила, наклонялась, собирала созревшие ягоды земляники, которые по окраинам созревали раньше, чем в лесу, солнышка им больше доставалось.
Нани, извечным жестом приставив ладонь ко лбу, чтобы глаза не застило, любовалась дочерью, но вдруг насторожилась. Кто-то в густой траве пробирался за девочкой, какой-то звереныш, что ли. Может быть, Дин-Дин решил вернуться? Но от его движений трава так не качается, она совсем почти не качается, когда он ползет, а сейчас совсем другое дело. На всякий случай Нани крикнула дочери, чтобы поспешила. Сама кинулась ей навстречу, прихватив валявшуюся возле куста слегу от забора.
Но недаром она звала иногда дочь наобороткой, вместо того, чтобы пуститься во всю прыть, та вовсе остановилась, завидев бегущую с дубиной мать, и с интересом стала оглядываться, чтобы увидеть, с кем это ее мать воевать собралась. Прыгуна Нани опознала, когда тот был уже совсем близко от девочки. Поняв, что не успевает, она заорала дурниной, напугав в кои-то веки дочь так, что та от испуга подпрыгнула. Этот непроизвольный прыжок ее спас, прыгун промахнулся и по инерции еще дальше пролетел, но развернулся достаточно быстро для внешне неповоротливой твари.
Прыгуны эти появились в их краях не так давно, сразу заявили о себе как безжалостные убийцы, от их ядовитой слюны спасения нет. Что за твари, откуда и почему явились, никто не знал. Размером с крупную кошку, внешне похожие скорее на собаку, этакая лохматая круглоглазая собачка, по первому впечатлению безобидная. Голый толстый хвост длиннее тела и мощные задние лапы, давая упор, позволяли этой твари прыгать почти на метр.
Очень опасный зверь, хорошо, что нечасто встречается. Нани до этого дня видела одного, мертвого, когда лечила подростка, укушенного этой тварью, подросток умер в мучениях, ничего нельзя было сделать. Может и существовало все же какое-то противоядие, но никто не знал, какое.
Илька начала пятиться, пытаясь голосом воздействовать на злобную тварь. Тон у нее был умиротворяющий и обычно ей хорошо удавалось договориться со зверьем, в прошлом году даже бешеного, сорвавшегося с привязи быка удалось успокоить таким образом, но не сейчас. Девочка еще не знала, что против прыгуна у нее имеется только одно средство спасения, бежать со всех ног в дом. Нани была уже рядом, ударила слегой, но промахнулась, крикнула дочке, чтобы убегала, собираясь сражаться один на один. Прыгун и правда переключился на нее.
Послышалось шипение, на тропинку с невиданной ранее скоростью выполз Дин-Дин. Вид у него был необычный, он держал голову высоко, кожа по бокам головы раздулась. Вдруг он сделал какой-то рывок, привстал на хвост и кинулся на прыгуна. Завязалась схватка, исход которой было трудно предвидеть. Илька, конечно же, никуда не убежавшая, переминалась поодаль от бойцов, всхлипывая и причитая, волновалась за своего любимца, так отважно бросившегося на ее защиту.
Через пару минут все было кончено, прыгун мертв, но и вид ползуна, или кем он там являлся, был немногим лучше, у него было несколько покусов. С помощью матери Илька перенесла своего любимца в дом, устроив на полу в кухне. Он был плох, по телу пробегали судороги, и Нани считала что ему осталось жить совсем немного, у того несчастного мальчика перед смертью тоже были конвульсии.
Дин-Дин слегка приподнял голову, из его узкой, как щель пасти показалась пена. Девочка наклонилась над ним, уставилась ему в глаза, словно общаясь телепатически и через мгновение начала действовать. Собрав чистой тряпицей все еще сочащуюся пену, она принялась втирать ее в пораженные участки тела. Нани удивлялась молча, не мешая дочери. Она ничего не понимала в ее действиях, но основываясь на некоторых примерах в недалеком прошлом, допускала, что ее ребенок знает, что делает.
Мальчик умер тогда на исходе четвертого часа, сейчас прошло уже четыре с половиной, ползучая тварь была жива, и это был пока единственный положительный признак. Внося в дом пострадавшего, дверь они, оказывается затворить как следует забыли, и когда у самого порога кухни послышалось шипение, Нани вздрогнула. Вот тебе и здрасти! В кухню, нимало не смущаясь присутствием людей, вползала еще одна такая же тварь, только меньшей длины. Бурый узор на ее шкуре был несколько бледнее и кое-где проглядывала зеленца, что смотрелось довольно красиво.
– Ой, – тут же впечатлилась Илька, – это его невеста, наверное, какая красивая!
У ползучей невесты из пасти торчал какой-то пучочек травы. Нани решила, что невеста собирается подкормить своего жениха, что было довольно нелепо, он умирает, какая уж тут еда! Но невеста подползла к самым ногам сидящей на корточках девочки и выпустила изо рта приношение.
– Это мне? – удивилась та, – но зачем, я же не ем траву. Или…, – она задумалась. Потом вскочила и побежала вприпрыжку на двор, невеста осталась в кухне. Она подползла к укушенному, положила голову на его шею и так замерла, словно уснула.
Быстро вернувшаяся девочка притащила несколько охапок такой же травы с узкими листочками, в которой Нани признала невзрачный сорняк, цветущий по весне блеклыми голубенькими цветочками. Вымыв и порезав это сено, она обложила раненые места диковинного пациента. До самого вечера Илька то и дело меняла травяные компрессы своему любимцу. Невеста безотлучно находилась тут же.
Поскольку все это происходило в кухне, то вся эта компания изрядно мешала Нани готовить и мыть посуду, но она не ворчала. Больному прямо на глазах становилось лучше, а за знание, что она нечаянно получила в результате лечения, можно было потерпеть и не такое. Конечно, полной уверенности, что эта травка окажет такое же действие и на человека в схожей ситуации, у нее не было, но все же заготовить и насушить такой травы побольше явно не помешает.
Глава магистрата поселка Рубежный недовольно засопел. Нет, он уважает наставника Пендракия, его все уважают, известный, можно сказать, в здешних местах человек. Но то, что тот предлагает, просто немыслимо. Взять, да и выгнать знахарку Ош из поселка на том основании, что у нее нет лицензии на лечение людей. Ну да, нет, и все давно об этом знают, как-то до сего дня все обходилось, а теперь скандал и даже непонятно из-за чего. Да и нет у него таких полномочий людей выселять. Господин Арун скорбно посмотрел в сторону Нани, его тревожило ее молчание. Молчит и молчит, как будто не о ней речь идет. Могла бы подсказать хоть что-то дельное, глядишь, и обошлось бы все как-нибудь.
– Да, я настаиваю, – твердо повторил Пендракий и опять понес какую-то околесицу про уважение к уважаемым людям, про неправильное воспитание и в конце своей обличительной речи вдруг помянул юбку.
Глава моментально уставился на эту юбку и удивленно пожал плечами. Юбка как юбка, когда-то яркого синего цвета, но ныне уже изрядно вылинявшая на солнце, доходит до середины икр, как все женщины поселка носят, ничего необычного в ней нет, чего ему такое припекло с этой юбкой? Да и вообще, они что тут женские тряпки обсуждать собрались?! Арун догадался оскорбиться, наконец.
– Ах, вам не нравится моя юбка? – самым что ни на есть ядовитым, но внешне благожелательным тоном, спросила Нани.
Она почти спокойно перенесла, когда этот напыщенный болван порочил ее как мать и как гражданку, но почему-то упоминания о юбке вынести не смогла, может быть потому, что она сама бы с удовольствием пустила эту свою одежку на тряпки, полы в кухне мыть, да только лучше-то у нее нету. Некоторые говорят, что она красивая, при этом добавляют, что если бы ее одеть как следует, то и вовсе глаз не оторвать, ей надоело это слушать, потому что горько и обидно, да и поделать ничего нельзя.
– А мне не нравится ваш костюм, такой покрой еще ваш дедушка носил наверно, – продолжила крамольные речи Нани, от накатившей злости решившая, что ей терять уже нечего.
– Нет, вы видите? Видите? Я же говорил! – возопил Пендракий, оскорбленный в самых лучших своих чувствах.
– Хватит! – взревел глава и хлопнул по столу ладонью для пущего эффекта, – не желаю ничего больше слышать ни о каких тряпках! Если есть что-то важное, говорите, нет, тогда извольте выйти, да, да, вы оба, у меня еще много работы, а вы мне своими склоками мешаете.
– Я уйду, конечно, – поджал обиженно губы наставник, – но не раньше, чем вы примите решение.
– Какое ре… Ах, да, решение. Что вы можете на это сказать, госпожа Ош? – переадресовал глава вопрос Нани, по его виду можно было понять, что все это надоело ему дальше некуда и в сердцах он способен сказать и решить что угодно, любую глупость, за которую самому потом будет стыдно, ибо человек он в принципе не сказать, чтобы такой уж злой.
– Вы предоставляете решать мне? – сделала было вид, что удивлена Нани, но весь этот бардак ей надоел не меньше, потому решила не тянуть. – Поселок Рубежный не то место за которое надо держаться изо всех сил, поэтому я ничего не имею против переезда, – она глубоко вздохнула, попутно отметив выпученные в удивлении глаза Пендракия. А чего он ждал? Что она слезы станет лить, умолять, в ногах валяться? Не дождется!
– Как только вы купите мой дом, я сразу же уеду, но предупреждаю, дом не дешевый и я возьму за него настоящую цену.
Первым от такого неожиданного поворота опомнился Арун.
– У меня свой хороший дом есть, второй мне ни за чем не нужен, пусть наставник покупает, это ведь он настаивает на вашем отъезде.
– А я тут причем?! – буквально завопил наставник, он был не только занудлив, но и отменно скуп, хотя не беден, денежки у него водились. – Я вообще не понимаю, какое отношение этот дом имеет к нашему вопросу, разве вы не снимаете его?
Вопрос был закономерен. Когда Нани появилась в поселке, то случайно постучала именно в этот дом, тогда в нем жила, а вернее доживала свои последние дни некая старушка. Наследники старушки присутствовавшие на тот момент в доме, племянница семиюродная, или кто она там, и ее муж, попросили Нани поухаживать за бабушкой, им вроде как недосуг.
Она и ухаживала за бабулькой где-то около двух месяцев, после чего болезная померла, уже очень стара была, а дом Нани у наследников выкупила. Наследники были не местные и сразу после оформления сделки уехали, а кроме них значительных денег у знахарки никто никогда не видел, вот общее мнение и склонилось в пользу версии, что дом не ее, она просто временно в нем живет.
– Это мой дом, моя собственность, у меня и документы на него все есть, оформлены как положено. Надеюсь вы ничего не имеете против частной собственности? – задала вроде бы невинный вопрос Нани.
От этого вопроса Пендракий стремительно побледнел, а у главы посыпались из рук бумаги. Лет двадцать тому назад или чуть больше, в столице и других крупных городах королевства некие смутьяны подняли бунт, ратуя за отмену частной собственности. Бунт подавили, но не сразу, а от уличных беспорядков и стрельбы пролилось немало крови.
Смутьянов в конце концов изловили, судили и публично казнили, поотрубав им всем головы, после чего Высший Совет страны издал указ, подписанный не на шутку перепуганным королем, по которому любой разговор на тему отмены частной собственности, приравнивается к измене и потому карается смертью. Было от чего струхнуть Пендракию славящемуся своей беззаветной преданностью правящей династии.
– Не верю, – почти прошептал бедняга, ему стало плохо.
До сего дня он был совершенно уверен, что хорошие дома имеются в собственности только у зажиточных людей, а тут на тебе, крепкий дом с садом и цветником и в собственности у какой-то пришлой голодранки! Он и без того давно уже недоумевал, как у нее хватает средств снимать такое жилье, но чтобы им еще и владеть, для его бедного ума это было непостижимо!
– Можете проверить, – повернулась она к главе, уже несколько взбодрившемуся после такого афронта, – сделку фиксировал в реестре недвижимости ваш отец, если я не ошибаюсь.
Но тот и сам уже тяжелой рысцой семенил к угловому шкафу. Арун лихорадочно листал книгу, Пендракий, злобно сопя, заглядывал через его плечо, а она смотрела на них с печальной усмешкой. Запись нашлась, естественно, и ни один, ни второй не смогли к ней придраться, все было сделано по закону.
– Так я пойду? – прервала она затянувшееся молчание, – раз все вопросы уже исчерпаны.
– Нет, не все! – Все еще не истратил свой злобный заряд наставник, – лицензии-то у вас все равно нет, а раз нет, то лечить людей вы не можете. Скотину уж пускай кто хочет у вас лечит, лично я и птички бы вам не доверил, а людей извольте прекратить. Правильно я говорю? – адресовался он главе, не столько для того, чтобы спросить, сколько для того, чтобы тот поднажал своим авторитетом должностного лица.
Тот горестно вздохнул, но поднажал, даже пригрозил крупным штрафом за незаконную деятельность, под пристальным взором борца за закон и порядок, чем вызвал у него бледную улыбку. Выслушав вердикт, Нани молча, только смерив скорбным взглядом людей, только что лишивших ее, а значит и ее ребенка, куска хлеба повернулась и ушла.
Все-таки слезы навернулись ей на глаза, но этого уже никто не видел. Вот за что так с нею? Никому ничего плохого не делала, наоборот, помогала всем, кто бы ни попросил. Не бесплатно, конечно, но и не за такие большие деньги, как берут лекари в городах, и ничего такого, всякий труд должен быть оплачен.
Погодите же, вот заболеет кто-нибудь из ваших близких, не заговоренные же они, к кому побегут? К ней, к Нани. Тогда и посмотрим, кто прав. Примерно так утешала себя униженная без настоящего повода знахарка, бредя к дому. Еще мелькало удивление, почему все так прислушиваются к мнению Пендракия, человека вздорного, если не сказать глупого? Чем он их всех так взял, рука что ли какая в городе есть? Так город отсюда далеко, два дня нужно ехать, не меньше.
– Мам, ты чего, плакала? – Илька раздула ноздри и закрутила головой, ища по сторонам обидчика.
– Ну вот, – попробовала пошутить Нани, – когда ты мне нужна, так ты где-нибудь гуляешь, в основном там, где я запретила, а когда я уверена, что тебя нет, ты тут как тут.
– Мам, я уже не маленькая, давай, быстренько говори, кто тебя обидел, я с ними разберусь, мало не покажется! Неужели этот толстяк Арун? – Она всплеснула руками, – ну надо же, а мне казалось, что он вроде бы ничего, не сильно вредный.
– Если ты вздумаешь с кем-нибудь разбираться, то как мы потом здесь жить будем? – задала Нани дочери вопрос, который не приходил той в голову, поскольку силенок немного накопила, а думать о последствиях еще не научилась. Вопрос явно поставил ее в тупик.
– Ну, это, как-нибудь. А что, надо позволять всяким тебя обижать?
– Как-нибудь не получится, и без того, чуть из поселка не выгнали. – Илька даже рот разинула.
– Как это? Совсем что ли? А ты чего?
Выслушав отчет матери о посещении магистрата, Илька совсем не расстроилась.
– Подумаешь, работать запретили, ну и не надо, еще лучше. Не будешь уставать, и на меня больше времени останется, сама говорила, что мало внимания мне уделяешь. – Материнское внимание ей не требовалось, наоборот, зачастую оно было только помехой в ее кипучей деятельности, это она ее так утешала.
– А жить мы на что с тобой станем? Какой никакой заработок знахарство давало, а как теперь? Никто в лавке нам с тобой ни хлеба, ни крупы, ни масла бесплатно не даст. И налоги платить обязательно надо: на дом, на содержание магистрата и стражи, а еще в королевскую казну.
– Ой, как это? Разве мы за все платим? – изумилась Илька, – а я думала, наоборот, король платит за стражников и магистрату тоже. Тоже мне, король называется, хорошо устроился чтобы последние деньги с нас тянуть!
– Тс-с, с ума сошла такие вещи говорить? Чтобы больше я никогда такого не слышала!
