– Да есть один. Скажи, пожалуйста: что представляет собой Крот? Мария Крот?
– Крот?.. Это та, которая в редакции, что ли? – Андрей взял пачку бумаг и, бегло просматривая их, принялся подписывать одну за другой, откладывая в сторону. Кажется, вопрос, столь обеспокоивший Ларису, не произвёл на него особого впечатления.
– Ну да. Которая в редакции. Я разговаривала с ней вчера, и… Андрей! Она очень странная!
– Почему? – Он оторвал глаза от документов и опять взглянул на неё с улыбкой. – Потому что ходит в дурацкой одежде? Об этом все только и говорят.
– Не только, – быстро возразила она. Ей не хотелось, чтобы он счёл её такой же поверхностной сплетницей, как и остальные, которых озаботил лишь плащ и костюм. – Хотя одежда дурацкая. Но главное другое: то, что она говорит. У неё очень неоднозначные идеи, и, по-моему, она сама не представляет, как будет выполнять то, что задумала. Она не может ничего толком объяснить! Я спрашивала, а она только повторяет, что у неё большие планы и эксклюзивные наработки… И ничего по существу! Всё это как-то подозрительно.
Андрей снова взялся за бумаги.
– Может, она не хочет посвящать тебя в свои планы?
– Но она просит помощи! Говорит, что мы команда, что у нас одна задача, и ей трудно самой справиться… Но при этом отказывается объяснить свои действия! То есть она объясняет, конечно, но очень нелепо. По-моему, она врёт. О том, что она великий специалист, что у неё эффективные идеи и такие же эффективные пути их реализации.
– Трудно сказать: я с ней не общался. – Он пожал плечами. – Знаю только, что Аркадий Павлович называл её хорошим специалистом.
– Вот это меня и смущает! Не получается ли так, что она только прикидывается специалистом, а сама просто какая-то аферистка?
– Да вроде бы он в ней уверен. Он разговаривал с ней, и она его убедила. Я не видел, чтобы его что-нибудь настораживало.
– Ты не знаешь, откуда она вообще взялась?
Лариса смотрела, как он водит по бумаге ручкой, ставя слегка наклонную размашистую подпись без завитушек. На правой руке блестело обручальное кольцо.
– Кто-то её порекомендовал. Кто-то из знакомых Аркадия Павловича. – Он отложил ручку, неподписанных бумаг осталось не так уж много. – По-моему, тому человеку он очень доверяет. – Андрей посмотрел в глаза Ларисы. Она прочла в его взгляде предупреждение: «Осторожно».
– Я не знаю, – наконец, ответила она. – Но что если Крот не оправдает его доверия? Это можно как-то остановить?
– Ты уверена, что не оправдает?
– У меня совершенно ясное ощущение! И не только у меня: у Светловой тоже, и у других… Но нет доказательств.
– Что же ты сделаешь без доказательств?
– Я понимаю, что ничего. Но я хочу её остановить, если права в своих предположениях.
– Тебе надо знать это точно, – твёрдо сказал Андрей. – Иначе об этом просто нечего говорить.
– Если бы узнать, насколько серьёзно он ей верит! Откуда такая уверенность, что Крот действительно профессионал? Я поинтересовалась у неё, где она училась, где работала. Она не ответила. Это разве не странно?
– Может, и странно. Может, и нет: разве она обязана отвечать? Пока это больше похоже на бурю в стакане – прости. Я говорю, как видится со стороны.
– Что я интриганка?
– Что вы не сошлись с ней. Тебе нужно или с ней поладить, или найти подтверждения своим подозрениям.
– Попытаюсь что-нибудь выяснить о ней… Хотя она очень шифрованная, как видишь. Даже не за что зацепиться, – произнесла она почти с отчаянием. – Если всё чисто – я отступлю. Я не собираюсь интриговать!
– Ну, хорошо, – он откинулся на спинку кресла, – я попробую по возможности помочь тебе с этой зацепкой: узнать о ней что-нибудь.
Лариса благодарно кивнула.
– Да, и вот! – Андрей порылся на столе и нашёл среди бумаг синий пластиковый скоросшиватель. – Это её предложения: она давала их Аркадию Павловичу.
– И что там?
– Я их ещё не читал. А ты прочти, раз взялась за это: может, они тебе помогут разобраться. Хотя бы понять, насколько здесь всё осмысленно. Может быть, нет надобности рыться глубже, если здесь, – кивнул он на скоросшиватель, – всё нормально?
– Хорошо, давай начнём с этого. – Лариса взяла скоросшиватель и полистала его. Там были тезисы, диаграммы и графики, оформленные достаточно аляповато: разными шрифтами, размерами, жирностью знаков и витиеватыми символами. Будто яркость дизайна поставили на первое место, отвлекая от смысла. – Я почитаю.
– Только держи их у себя, хорошо? Чтобы они нигде не мелькали.
– Конечно. Спасибо, Андрей, – ещё раз поблагодарила она.
Он снова солнечно улыбнулся. В глазах плескалось искреннее дружелюбие.
– Не за что, трудись. – Он взял ручку и потянулся за неподписанными листами. – Расскажешь потом, что об этом всём думаешь.
– Расскажу обязательно. И в любом случае – спасибо, – обернулась она на него, уже стоя на пороге, а выйдя, почувствовала, что не может удержать щекочущую губы улыбку.
Лариса спрятала под блокнот синий скоросшиватель и лёгко, почти бегом пошла к себе – как и обычно вот уже два с половиной года, после каждой встречи с ним.
Она влюбилась в Андрея с первого взгляда. Хотя нет – не с первого: поначалу она, недавняя выпускница вуза, была растеряна новой бурной обстановкой «Инвест-трейда» и попросту не рассмотрела его. Но как только рассмотрела – влюбилась. Лариса и сейчас помнила тот день: была ранняя осень. День стоял чуть грустный, приглушенно солнечный, какой бывает именно в эту пору: несмелое солнце то появлялось, то исчезало за прохладно-сизой тучей. Шло совещание у Нечепорука, руководители структурных подразделений докладывали по своим направлениям. Она слушала напряжённо, не всё понимая, но очень стараясь поскорее вникнуть и понять. И вдруг после нескольких сменявшихся один за другим докладчиков она увидела его: директор назвал фамилию, названный им человек встал, она без всякого выражения подняла на него глаза – и… замерла, словно зачарованная. Он что-то говорил, не слишком складно, местами сбиваясь, хотя и не теряя при этом уверенности – просто перехватывал другую нить обсуждаемой проблемы. А она смотрела на него, счастливая, отсутствующая, внезапно взмывшая в какие-то неведомые доселе выси, и с улыбкой говорила себе: «Какой он красивый!». Он был красив какой-то нездешней утончённой красотой, и она не один раз потом с удивлением задавалась вопросом: как в этой глухомани вообще мог родиться человек с подобным лицом?
В тот день она не запомнила ничего из того, что он сказал: слушала, и всё сказанное проходило мимо сознания, где помещалась только одна мысль – о том, как прекрасна возможность его видеть. После совещания Лариса небрежно, как ей казалось, а на самом деле краснея и смущаясь, поинтересовалась у кадровички Оксаны Филимоновой: кто этот парень? Та ответила с театральной многозначительностью, для большего эффекта подняв вверх аккуратно наманикюренный палец:
– О, девочка! Так это же Андрей Ярошенко – зять директора, Эллочкин муж.
То, что он чей-то муж, расстроило Ларису, но не удивило: такой, как он, конечно же, должен был оказаться чьим-нибудь мужем. Даже среди расторопных девушек всегда находятся наиболее расторопные, которые умудряются отхватить себе самое лучшее из всего, что можно отхватить. Вот и на него такая нашлась тоже. Да и расстройство Ларисы было не то чтобы очень уж сильным: куда больше её радовало, что он всё же встретился ей, подарив такое счастье. Даже то, что он муж именно Эллы Нечепорук, со временем добавило Ларисе своеобразного оптимизма: по офису настойчиво гуляли слухи, что живут они ни шатко ни валко, и на «Эллочке» он женился, конечно же, ради денег, а вовсе не из-за большой любви. Иначе почему даже на новогодние корпоративы, где многие бывают со своими вторыми половинками (Аркадий Павлович с прокурорской строгостью пресекал возможный «разврат», во избежание которого и приглашал на корпоратив супругов тех сотрудников, у кого таковые имелись), не соизволили являться дабы продемонстрировать окружающим своё семейной счастье? И Лариса радовалась тому, что они не приходили: во-первых, видеть их вместе было бы слишком тяжело, во-вторых, вероятно, им и в самом деле было нечего демонстрировать. Игнорировали они и другие многолюдные мероприятия.
То предположение, что Андрей мог жениться ради денег, истолковывалось по уши влюблённой Ларисой как его достоинство, а не недостаток: главное ведь, что не по любви! А значит, для любви он ещё открыт, и когда-нибудь ему надоест богатая, но немилая сердцу жена, и тогда… Тогда он обратит взор своих волшебных синих глаз на ту, которая по-настоящему его любит, искренне, глубоко и бескорыстно. Надо только дождаться и поймать этот момент, ведь Андрей вроде бы и сейчас относится к ней с симпатией. Они виделись изредка, пересекались только по работе, но она отмечала с его стороны некоторый интерес к себе или, точнее, в его отношении к ней не было безразличия. Хотя она и не провоцировала его на более явные проявления подобного небезразличия. Но однажды её хрупкая надежда в один миг обрела внезапную прочность.
Случилось это год назад. Она зашла к нему, как всегда, по работе – другие дела их не связывали – и как-то слово за слово они сами собой разговорились: об учёбе, однокурсниках, о вузе, в котором вместе и в одно время учились – правда, на разных факультетах. Андрей улыбался ей – теперь она видела, что только и именно ей, Ларе (он звал её Ларой), а не помощнику Нечепорука. И в его синих глазах теперь действительно был искренний интерес, а потом и вообще какая-то лёгкая, едва заметная грусть, словно сердечный вздох о чём-то недостижимом. Она чутко уловила это неудержавшееся движение его глаз и поняла, что у него есть к ней какое-то чувство – неважно, сколь сильное, главное, что есть. Это открытие было так чудесно, что у неё перехватило дыхание, и ушла она от него абсолютно счастливой, какой, наверное, не была никогда. Но вместе с тем в тот же день она запретила себе делать любые шаги к нему навстречу: «Я не буду разрушать чужую семью! Никогда не буду: счастливая эта семья или нет – не мне в неё вмешиваться. Если однажды она и рухнет, то не по моей вине, и уж тем более, не по моей инициативе. Я люблю Андрея, но не встану между ним и его женой – до тех пор, пока их брак существует, и пока он сам не выйдет из него, по собственной воле, а не потому что я толкнула его на это». Лариса незыблемо придерживалась установленного для себя правила вот уже второй год, и отступать не собиралась – даже несмотря на то, что с того знаменательного дня они оба вели себя в обществе друг друга как люди, которые одни только во всём мире знают некий свой секрет и оберегают его от остальных.
Порой она спрашивала себя, не преувеличила ли, когда назвала то чувство, которое разглядела в его глазах, любовью. Но, подумав, отвечала, что нет, и отыскивала подтверждения в разных деталях. Сейчас она тоже подумала, что какую-то капельку он всё же её любит: ведь взялся же ей помочь, рискуя вызвать недовольство Нечепорука, хотя мог этого и не делать. И тот его взгляд, призывающий её к осторожности… Он волнуется за неё, а это не может ничего не значить.
8
Утром к мэру Калинова пришёл Крутов. Поводом для визита послужила повестка дня очередной сессии городского совета, опубликованная в последнем выпуске местной газеты: среди прочих там значился и вопрос о выделении земельного участка в лесном массиве урочища «Зелёная роща» под жилую застройку. Гость был этим расстроен и возмущён. Не принять пожилого человека, да к тому же почётного жителя города, Румянцев не мог, но и принимать не имел большого желания. Покрутившись в собственной приёмной в попытке вежливо, но быстро отделаться от нежеланного посетителя, он всё-таки оказался вынужден пригласить того в кабинет.
Разговор, однако, получился тяжёлым и больше буксовал на месте, чем продвигался в ту или иную сторону: мэр убеждал и уговаривал, Крутов упирался. Воспитанник старой школы, он умел дискутировать, и доводы подбирал хоть и простые, но увесистые, опровергать их или тем более объявлять несостоятельными было трудно. К тому же требовалось не выходить за рамки разумного: за Крутовым – авторитет, уважение общественности, с ним не поговоришь как с простым смертным. Скажешь не так одно слово, и завтра оппозиционные газеты поднимут скандал. А это, да ещё и накануне сессии, – фактически заведомый срыв уже всяких проектов, не только с урочищем «Зелёная роща». Нужно было что-то делать, и Румянцев нашёл выход, позволявший снять с себя ответственность и, в случае чего, сохранить лицо:
– Думаю, самое правильное вам было бы сейчас обговорить всё непосредственно с Аркадием Павловичем. Предложение по застройке его, проект разрабатывала тоже его организация. Так что и дать разъяснения, что к чему, лучше других сможет именно он.
Крутов не возражал, и через полчаса в горисполком приехал Нечепорук. Сообщение о том, что Крутов у мэра, не стало для него неожиданностью: о вероятном подобном повороте событий его уведомили заранее. К разговору он также успел подготовиться, выстроив собственную линию поведения, и сейчас, выслушав обвинительную речь Крутова, не имел надобности соображать на ходу. Оставалось просто действовать по плану.
– Вот вы обличаете меня чуть ли не как главного злодея, – начал Нечепорук очень спокойно, даже мягко. – Злодея, который преследует сугубо собственные интересы, плюет на нужды города, посягает на интересы горожан… А между тем, это не совсем так: я как раз таки думаю о городе. И даже готов отказаться от «Зелёной рощи».
– Зачем вы это говорите, Аркадий Павлович? – с чувством оскорблённого достоинства спросил Крутов. – Ведь ваши слова не соответствуют действительности.
Нечепорук возразил ему всё так же мягко:
– Ну, почему же? С чего вы взяли, что не соответствуют? Я говорю с вами напрямую, честно и открыто. А вы склонны больше доверять тому, что рассказали вам о моих намерениях другие люди, а не я сам. По-моему, это не совсем справедливо.
Теперь Крутов пришёл в некоторое замешательство. И мэр, и Нечепорук видели, что тому неловко предстать – и в какой-то мере вроде бы безосновательно – человеком, слушающим пустые россказни. Нечепорук, тем временем продолжал:
– Говорю вам вполне серьезно: я согласен отказаться от проекта застройки в «Зелёной роще». Я вижу, что он отчасти не проработан, излишне скор, а главное, люди оказались к нему не готовы. Я не имею в виду, что отказываюсь от своих идей вообще, нет: они родились осознанно, и в моём представлении по-прежнему ценны, только лишь нуждаются в корректировке. Но я готов взять паузу в этом вопросе. И не торпедировать принятие решений городским советом.
– Что значит «взять паузу»? Вы откладываете свой проект, чтобы усыпить общественное мнение, или планируете зайти с другой стороны?
– Мне обидно слышать ваши предположения, Юрий Иванович. Хотя, я признаю это, вы имеете определённое право – не юридическое, моральное, – относиться ко мне без особого пиетета. В конце концов, я и в самом деле неосторожно попытался затронуть то, что столь дорого вашему сердцу. Но всё-таки прошу вас оставить своё ко мне предубеждение.
– Вы правы. Я действительно говорю сейчас как задетый, обиженный человек, – не без огорчения признал Крутов. – А мы ведь ведём с вами деловую беседу, в которой личным обидам не место. Так что и я вас попрошу в свою очередь не обижаться на меня за мои необдуманные высказывания.
– Юрий Иванович! Конечно же, я не обижаюсь на вас! Я только заметил, что мне тоже в какие-то моменты может быть неприятно не меньше чем вам. Но это никак не повлияет на мою готовность к диалогу с вами. Вы спросили про паузу. Я отвечаю: под паузой я действительно подразумеваю паузу, а не замыливание глаз. Я намерен приостановить любые свои действия в отношении этого участка леса и потом уже принять окончательное решение.
– Зачем же это? Чего вы хотите дождаться в результате?
– Хочу посмотреть на развитие событий. И ещё больше хочу, чтобы остальные посмотрели тоже. Думаю, что для многих это будет откровением. Юрий Иванович, позволю себе предположить – ну, до меня долетают некоторые известия, – что вам пообещал свою поддержку Артемьев.
Крутов не стал отрицать:
– Да, Никита Борисович действительно предложил мне поддержку. Мы нашли точки соприкосновения, и у меня не было причин отказываться от его содействия. Около месяца назад мы беседовали с ним по разным вопросам, но поскольку я давно не вмешиваюсь в политику, ограничились одной «Зелёной Рощей».
– Вы не вмешиваетесь, но вот вас вмешивают, к сожалению. И делают это, как я вижу, без вашего ведома и согласия. Дело в том, что Никита Борисович Артемьев сам претендует на этот лес. И по причине, аналогичной моей: он тоже имеет некоторые мысли насчёт его застройки. Он говорил вам об этом?
– Об этом? Нет.
– Вот видите! – расстроился Нечепорук. – А, тем не менее, это так: у меня информация из надёжных источников, а значит, достоверная. Он интересуется этой землей не меньше моего, а может, и больше, потому как я в интересах города готов отказаться от своих планов, но вот готов ли отказаться он? Собственно, этим и вызвана моя пауза. Для меня важно прекратить подковёрные игры Артемьева не только с лесом, но и с людьми, в частности, с вами. Я надеюсь вывести его на чистую воду. Давайте поспорим: как только я сообщу о своём отказе, так тут же здесь, – Нечепорук обвёл глазами кабинет мэра, – нарисуется он и предъявит свои требования на этот участок.
– Я не собираюсь спорить, но согласен подождать и убедиться в том, о чём вы говорите. Если, конечно, вы до конца пойдёте в своих стремлениях и действительно возьмёте эту самую паузу.
– Я всегда шёл до конца – это известно вам ещё по тому времени, когда я занимал должность прокурора. – Крутов кивнул. – В данном случае я тоже пойду до конца: мне нет резона выглядеть смешным, а тем более лжецом в ваших глазах. Раз я заявил, что Артемьев ведёт себя нечестно, я должен это доказать. Хотя… есть один момент. Я сделаю так, как говорю, если вы пересмотрите своё мнение относительно Никиты Борисовича и не станете, сотрудничая с ним, тем самым поддерживать вынашиваемый им проект.
– И вместо этого поддержу ваш?
– Ну зачем же? Совсем не обязательно. Да и необходимости в вашей поддержке у меня может попросту не быть: я ведь пообещал, что решение относительно собственного проекта буду принимать потом. Не исключаю, что вообще его сверну.
– А смысл? – Крутов пытливо посмотрел на Нечепорука. – Не вводите меня в заблуждение, Аркадий Павлович. Я, может, и поддался на увещевания Артемьева, который повёл себя не вполне честно – допускаю это. Но какой резон мне наступать на те же грабли снова? Зачем вам отказываться от своего проекта после того, как конкурент будет устранён?
– Но я ведь не говорил, что он будет устранён! Помнится, я сказал, что преследую только одну цель: хочу вывести его на чистую воду. Я выступаю за честную конкуренцию, Юрий Иванович. Судите сами: я открыто вышел с проектом по «Зелёной роще» и получил в ответ недовольство общественности… Теперь я должен принимать решение: стоять мне на своём или прислушаться к мнению горожан? Допустим, я выберу второе. Но я откажусь – а мой конкурент тут же перехватит инициативу и, возможно, не будет никого слушать, то есть наплюет на общественность и любыми способами добьётся своего. Согласитесь, – Нечепорук взглянул Крутову в глаза, – это нечестно.
– Согласен.
– Вот я и намерен поставить нас с ним в равные условия: сначала подтолкнуть его открыть свои истинные цели, а потом – к открытой конкурентной борьбе. Пусть будут два, три, да хоть четыре равноправных проекта. И пусть будет конкурентная борьба: какой из этих проектов принесёт больше всего пользы городу. Вот это, по-моему, было бы честно.
– То есть вы считаете, – поднял седые кустистые брови Крутов, – что застройка этого участка лесного массива просто-таки неизбежна? И отстаиваете только лишь честность конкуренции бизнеса, но не конкуренцию мнений?
Нечепорук пожал своими мощными плечами.
– Нет вопросов! Я готов отстаивать любую конкуренцию, если в итоге она принесёт пользу Калинову. Так ведь? – обратился он к Румянцеву, молча слушающему этот разговор.
– Безусловно, – поспешно откликнулся тот. – Именно так! Вариантов может быть много, но, выбирая один из них, мы должны исходить в первую очередь из общественной пользы.
– А если окажется, что польза состоит как раз в том, чтобы сохранить лес?
– Значит, мы сохраним лес! Правда, Пётр Васильевич? – Мэр снова утвердительно кивнул, и Нечепорук продолжил: – Вот только остальные проекты тогда явно должны быть менее полезны. Кто знает, что предложат другие участники? Возможно, что-то такое, что одобрят горожане. Неужели вы и тогда будете против? Ведь вы же встали сейчас на защиту не просто леса, но и общественного мнения!
– Вообще-то изначально я встал именно на защиту леса. Это потом уже ко мне присоединились те жители города, которые разделяли мою позицию. Так и сложилось это самое «общественное мнение».
– То есть, если оно поменяется, вы пойдёте ему вопреки?
– Я не могу судить абстрактно. Сейчас для меня важно спасти лес. Потому что конкретно ваш проект мне не нравится, и не мне одному, а других проектов я не видел, включая и названный вами проект Никиты Борисовича Артемьева.
– Так давайте его увидим! – оживился Нечепорук. – Увидим и позволим всем остальным рассмотреть его так же, как в своё время рассматривали мой. Взвесим все за и против. После этого вы можете поддержать Артемьева в том случае, если его идеи вам понравятся больше моих. Но только после этого, а не теперь, когда он мутит воду. И водит вас за нос, к тому же.
– Теперь вы мне предлагаете партнёрство, – заметил Крутов, выделив слово «вы».
Нечепорук согласился:
– Да, так же как пару месяцев назад – Артемьев. Я в более невыгодном положении после того, как он вас подвёл.
– Не знаю, готов ли я рискнуть снова.
– Какой же есть другой путь?
– Бороться самому. Так, как я и боролся до разговора с ним. Опираясь сугубо на народ: у нас в городе есть немало порядочных и достойных людей, которые тоже могут быть моими союзниками
– Да, но победите ли вы с ними?
– А с вами? Смогу ли я победить?
– Со мной вы по крайней мере не проиграете. Что вы теряете, вступая в союз со мной? На данном этапе? Ничего. Я иду в отказ – это уже ваша победа. Появляется, правда, Артемьев, как бы вместо меня, но это означает лишь то, что борьба начнётся заново. А я в ней на вашей стороне – по причинам, которые уже назвал.
– Честная конкуренция?
– Именно. И мэр нас с вами поддержит.
– Само собой, – подтвердил Румянцев.
– Мы начнём игру сначала. И будем обеспечивать соблюдение правил.
Крутов вздохнул:
