– Должно было быть плохо: приходится делиться своим первым местом. Но на самом деле – хорошо: пусть мне все обзавидуются.
– Ну, пусть. Я не против доставить тебе удовольствие.
– Такого ещё не было! – Словно изумляясь, она медленно качнула головой. – Любой другой сейчас бы ответил: «Что ты! Это мне все завидуют – что ты со мной!». А ты сказал так – и я на тебя даже не обижена…
«Но ты же сама выбрала меня – как раз чтобы потешить своё самолюбие. С чего же тебе теперь ломаться?» – мысленно возразил Андрей, но вслух сказал иное:
– Я и не думал тебя обижать. И я ведь именно с тобой.
– Я счастлива уже этим. – Смиренную кротость она сыграла фальшиво.
Её фальшь заставила его прекратить эту дешёвую мелодраму и напомнить ей о реальности:
– Я не хотел бы ограничиваться такой малостью.
– Конечно, нет! – Она улыбнулась и взяла его за руку. – Я тоже этого совсем не хочу.
Только на следующее утро, уже заметив в офисе её мелькнувшую пышногрудую фигуру, он вспомнил, что так и не узнал её настоящего имени. Хотя какая разница? «Ляля» – и «Ляля», для одноразовой ночи довольно и этого.
Домой Андрей возвращался на подъёме: с Белкиным все инвестиционные вопросы решились положительно, Михаил Андреевич был расположен благостно и передал Нечепоруку свой сердечный привет вместе с пожеланиями непременных скорых успехов. А главное, освободившись от дел, Андрей зашёл в ювелирку и купил Элле подарок – кулон в виде изумрудного трилистника на тонкой и длинной, оригинального плетения цепочке. Купил не по причине чувства вины из-за «Ляли»: он ведь даже не увлечён ею, а значит, это вообще не измена. И не ради Эллиного гарантированного прощения – чёрт с ним, с этим прощением, он сам попросит о нём Эльку, раз для неё это так принципиально. Он купил кулон просто чтобы порадовать её: ей так нравятся нарядные драгоценные безделушки! Она и его самого приучила к золоту, ещё в первый их совместный год подарив ему в День рождения часы с золотым браслетом, которые он носил и сейчас. Она, конечно, вредина, и вертихвостка, и капризница, но всё равно ведь она – его Элька! И он, наверное, иногда заслуживает её вздорности и капризов.
Светило солнце, в салоне машины играла музыка, что-то из «альтернативного рока», он скачал себе недавно, и настроение у него было, как эта динамичная музыка с её рваными ритмами: такое же свободное, беззаботное и рваное, полное страстной энергии. Такое, что даже самому хотелось напевать – если, конечно, вообще можно напевать под «альтернативу». «Я становлюсь как Аркадий», – весело усмехнулся Андрей: Нечепорук нередко пел в хорошем настроении. Основную часть пути он уже преодолел, до дома оставалось каких-нибудь часа полтора, не больше: объехать по кольцевой областной центр, потом ещё чуть-чуть – и всё. А дальше дом, Эля, его ей подарок… И её русые волосы, обещание в глазах, жаркие объятия, ласковые руки… Андрей сам не понял, что произошло дальше: то ли он слишком увлёкся мысленным рисованием картин, то ли на мгновение отключился, потеряв бдительность, но только вдруг увидел прямо перед собой тёмно-синий грузопассажирский фургон, летящий прямо на него. Ещё долю секунды назад его здесь не было, даже не было ничего его предвещающего. А теперь, сметая все правила – дорожного движения и здравого смысла, – оказался перед ним, вынесенный со встречной. И ещё через одну долю секунды должен был протаранить его серебристую «мазду». Андрей испытал ужас чего-то, надвигающегося неотвратимо и страшно. Ужас возможной гибели – совершенно ни на что не похожий, тёмный, сжимающий в оцепенении, идущий откуда-то из спинного мозга и парализующий сознание. Половина той отпущенной ему на спасение частицы секунды прошла, оставалась лишь вторая её половина. Ещё можно было спастись… «Только не закрывать глаза!!!» – подумал он, неимоверным усилием воли сконцентрировавшись на одной этой мысли, и со всей силой рванул податливый руль. В следующий миг был удар, скрежет металла, звон стекла и боль. Оглушающая боль. После этого вокруг стало темно и тихо.
12
– Какие возможности у вашей больницы? Мне нужно, чтобы мой муж получил самое лучшее лечение! Вообще всё, что ему потребуется! – Элла стояла перед женщиной-доктором и говорила тоном, не допускающим никаких отказов и отговорок. – Вы понимаете меня? Если вы не можете этого обеспечить, я переведу его в другую больницу!
Доктор была маленькая, почти на голову ниже Эллы с её высоченными каблуками, и щупленькая. Наверное, поэтому Элла испытывала сомнения относительно успешности лечения: что она может – маленькая щуплая докторша? Хотя её очень хвалили. Но муниципальная больница… Ну, какие у них возможности?! Элла просила отца устроить Андрея в какую-нибудь престижную клинику с возможностями частного обслуживания, но тот стоял на своем: частные клиники только дерут деньги, а гарантий у них – ноль! Городская больница, может, и не сверх модернизированная, но доктора в ней квалифицированные, практику имеют обширную, а главное, с них есть спрос: главный врач сделает всё, что в его силах и больше, только бы не пошатнуть доверие семьи Аркадия Нечепорука. Да и будет рассчитывать на выгоду: может, благодарность за старания обретёт форму чего-нибудь, весомого в кошельке и полезного для учреждения? Элла всё равно до конца не соглашалась, но сдалась перед доводами отца. А сейчас чувствовала себя ещё больше мучимой сомнениями, что поступила правильно и что это та больница, которая была нужна.
– Не волнуйтесь так, Эллочка, – с доброй улыбкой вступила в разговор старшая медсестра травматологии, – мы всем обеспечим вашего мужа! Всем необходимым! Мы же всё понимаем! И с папой вашим завотделением, – она кивнула на докторшу, – разговаривала, объяснила ему, что всё нужное у Андрея будет.
– Конечно, Элла! – подтвердила докторша. – Все условия, препараты и остальное мы гарантируем.
Элла, в синем с белыми и красными цветами свободном платье, синих лакированных туфлях на «шпильке», с волосами, аккуратно собранными в высокий хвост, и губами, накрашенными ярко-красной помадой, смотрелась для больничного коридора слишком неподходяще, даже чужеродно. Единственное, что соответствовало обычной обстановке, была её бледность и испуганное волнение в тёмно-серых по-детски круглых глазах. Этот испуг и волнение как раз и делали и врача, и старшую медсестру по-доброму снисходительными к её требованиям.
– Ну, хорошо… – сказала она, как бы смирившись, и спросила: – С ним точно ничего опасного? Правда?
Врач подтвердила:
– Правда. Для жизни опасности нет, мы провели обследование.
– Но что-то есть серьёзное?
– Всякая травма сама по себе серьёзна, ни к чему не позволительно относиться легкомысленно. У него множественные ушибы, в том числе грудной клетки, лёгкое сотрясение мозга – был удар головой о переборку окна, кажется… Травма плеча… Но это не так страшно! – быстро пояснила она, увидев, как расширяются глаза Эллы. – Это не те травмы, которые несут опасные последствия. Андрей скоро поправится! – улыбнувшись, заверила ее маленькая докторша.
– Он в сознании?
– Да. Он уже давно пришёл в себя.
– Но вы не пускали меня к нему! Почему?
– Мы должны были его обследовать, а ему был нужен покой, – мягко пояснила медсестра.
– Сейчас можно, – добавила доктор. – Можете зайти. Только не очень надолго. И, пожалуйста, не волнуйте вашего мужа: он ещё на обезболивающем.
– Да. Конечно… Вы только делайте всё, что нужно. И если что понадобится – говорите! Сразу!
– Безусловно – если что-то понадобится. Но всё должно быть хорошо, верьте в лучшее. Мы вас пока оставим, у нас и другие пациенты.
Элла ждала в коридоре: у Андрея была мать. Палату ему, как и обещал главврач, выделили отдельную – хотя бы в этом уже не подвели. И с нормальными условиями – санузел, телевизор… У них тут оборудовано таких несколько, их не называют «VIP», но на самом деле держат на особый случай. Хорошо, хоть так!.. Отец прав, наверное: врачи постараются всё сделать на уровне. Своя больница, заинтересована выложиться как надо… Она думала это, гоня от себя другие мысли: как на самом деле Андрей? Когда вчера вечером ей позвонили, сообщив об аварии, она сама едва не лишилась чувств, и только потом услышала: он жив, ему оказывают медицинскую помощь. И всё равно: было так страшно и тревожно, всю ночь она не сомкнула глаз… Как такое могло случиться?! Он же прекрасно водит машину! Очень легко, без всякого напряжения. Гоняет на городском автодроме!.. Как же так? – снова отвлекла она себя. Отец говорил с гаишниками, пообещал, что всё выяснит. И уладит, если понадобится, с милицией… Но Андрей вроде не виноват… Вроде нарушил тот, встречный, который врезался в него… А он был на своей полосе. Если так, то не виноват. И отец всё уладит, чтобы Андрея не терзали следствием…
Из палаты вышла его мать. Элла подхватилась и метнулась к свекрови:
– Как Андрей? Правда всё не очень страшно?
– С ним всё нормально, Эллочка, – ответила та и ещё раз повторила: – Правда, всё нормально. Ничего очень страшного нет.
– Ему точно ничего такого, особенного, не нужно? Лекарства? Аппаратура? Я только что говорила с врачом…
Инна Ярошенко улыбнулась.
– Отец Андрея сам медик. Он заезжал сюда, встречался с докторами: ни с лечением, ни с лекарствами проблем нет. А если вдруг в чём-то и возникнет потребность, он всем обеспечит.
– Боже!.. – Элла закрыла лицо руками и уронила голову. – Простите, Инна Анатольевна, я не подумала. Я никак не приду в себя!
– Ну, что ты? За что извиняться? Ты переживаешь, я тоже переживаю. Это понятно.
– Да. Я просто не соображу, что мне делать. Что делать, чтобы помочь ему!..
– Иди к нему. Больше ты ничего не сделаешь. И можешь помочь только своим присутствием. Иди же, – подбодрила её мать Андрея и легонько подтолкнула к двери.
Элла переступила с ноги на ногу. Она хотела его видеть, просто страсть как хотела и одновременно боялась: что, если пострадало его лицо? Сказали ведь: травма головы. И не в том дело, что её это оттолкнет. Просто она так любит его лицо! Увидеть, что с ним что-то не то, будет просто невыносимо больно! Больно за него: такого с ним не должно быть! Не должно! Она замешкалась, собираясь с духом, но его мать ждала и могла понять эту заминку неправильно, и Элла, глубоко вздохнув, потянула на себя белую больничную дверь, зажмурилась и шагнула внутрь через порог.
Дверь хлопнула за ней и закрылась. Элла открыла глаза. Андрей лежал на кровати, с перевязанным плечом, с бинтами на руке… Но с лицом всё было хорошо, только синяки и ссадина возле виска. Но что эта ссадина?! Он такой же красивый, её бедный мальчик!.. Только очень бледный и совсем измождённый.
– Андрей! – Она бросилась к нему и, подбежав, опустилась перед кроватью. – Как ты? Как же ты так?!
Он улыбнулся и обнял её одной рукой.
– Нормально. Как видишь, целый – почти.
Голос звучал слабо, но с долей шутливого оптимизма. Даже если оптимизм был наигранным, всё равно это хороший знак – если человек находит в себе силы шутить.
– У тебя синяки под глазами. И губы распухли.
– Дружеский поцелуй подушки безопасности.
– Точно, дружеский. О Господи! – Элла вдруг заплакала. – Меня не пускали к тебе. Я давно приехала. И вчера была здесь. Но они сказали, что к тебе нельзя! Я так переживала!.. Просто извелась! Ты веришь?
– Конечно, верю. Что ты, Эля? – ласково спросил Андрей. – Я же в порядке. Ну, плечо – да, и рука. Ещё какая-то ерунда… Но это пройдёт! Скоро пройдёт.
– Тебе больно? – всхлипнула она.
– Не очень. Можно терпеть.
– И ты точно в порядке?
– Точно.
Она поверила ему. Лучше поверить, чем думать, что он страдает.
– Но как это произошло?
– Я сам не знаю. – Он чуть дёрнул здоровым плечом. – Откуда взялась эта машина? Я только увидел, что она уже возле меня, и понял, что мне некуда деться.
– Сказали, он вроде бы выскочил сбоку. И влетел в тебя. Говорят, не пьяный – вроде как кого-то объезжал – я точно не знаю…
– Да, похоже. Он вылетел на встречную. Очень быстро – в один миг! Поэтому я ничего и не понял.
Он говорил и чуть трепал её волосы, она прижималась к нему щекой.
– Папа в милиции, разбирается с этим. Разберётся, конечно… Это же папа. Было страшно?
– Страшно. Я помнил только, что нельзя закрывать глаза, иначе не увидишь, где спасение. А они как будто закрывались сами. Но давай не об этом: не хочу больше вспоминать.
– Да… Не будем. Я просто так испугалась, когда сказали про аварию! Так жутко испугалась! Что вдруг случилось что-нибудь ужасное… Что вдруг с тобой что-то случилось, а я сердилась на тебя ещё недавно! И оттолкнула тебя тогда, и не сказала, что ты мне нужен! Вдруг бы я не успела это сказать?! Но всё обошлось. Ты прости меня за тот раз, ладно?.. Я не думала так, совсем не думала! Всё хорошо, милый! Сейчас!.. Сейчас… – прошептала она, подхватываясь, и тяжело дыша, принялась спешно расстёгивать платье. – Эту чёртову дверь можно замкнуть изнутри?!
– Эля!.. – Он целовал её и одновременно отталкивал. – Эля, подожди! Не надо, прошу тебя!..
– Что? – Она в тревоге отодвинулась. – Что-то не так, тебе нехорошо? Прости! Ты сказал, что ты в порядке…
– Да нет, – он успокаивающе провёл рукой по её волосам, – я правда в порядке! И ты тоже нужна мне. Но дышать очень больно – это из-за ушиба, рёбра просто ломает.
В глазах Эллы отразилось сострадание.
– Прости… Я не подумала. Точнее, я подумала, что так тебе будет легче, что это тебе поможет.
– Поможет – чуть попозже. Но, Элька, пожалуйста, давай не будем здесь! Просто я ненавижу больницы. Не здесь, хорошо?
– Да… Да, конечно, – безрадостно согласилась она, – здесь не лучшее место…
– Потерпи, – Андрей застегнул на ней платье, – меня скоро выпишут.
– Правда?
– Да: так сказали. Дней через несколько. И я вернусь домой.
– Ладно. Ладно… – Элла снова заплакала, припав к нему. – Нет, я не поэтому!.. На самом деле я счастлива: я так боялась за твоё лицо! – призналась она. – Боже!.. Только не лицо!.. Ну, как же?! Это было бы так несправедливо!
– Ну всё… – Он снова погладил её, прижимая здоровой рукой к груди. – Не надо больше плакать. Ты видишь: нет ничего страшного. Ни с лицом, ни вообще, только одна эта царапина! Всё нормально. И скоро я буду дома.
– Я буду считать часы. Хочешь?
– Часов будет много. Лучше дни: они пройдут быстро.
Она возразила:
– Нет, дни – это легко.
– Ну, как хочешь, – улыбнулся он. – Как тебе больше нравится.
– Часов каждый день будет становиться меньше.
– Договорились: пусть будут часы.
– Ты только поправляйся. Я ведь так тебя жду!
– Я помню. Я тоже тебя очень ждал. Всё время ждал… – Он задержал её на несколько мгновений, но потом отпустил. – Не расстраивайся: мы скоро будем вместе. И не здесь.
Элла ушла, и Андрей остался один, врачи на сегодня запретили посещения. Но он больше никого и не хотел видеть. Мама сказала, что приезжал отец… Но, конечно, не зашёл – «не хотел мешать осмотру». А с чего бы он заходил? Милая, добрая мама! Она просто жалеет его, как жалела в детстве, и так же утешает выдумками, пытаясь защитить от горькой действительности. На самом деле хорошо, что никто больше не приходил и не придёт! Андрей был усталый и измученный и сильно покривил душой, говоря Элле, что чувствует себя нормально: плечо ныло, кружилась голова, боль в груди по мере ослабления анальгетиков становилась просто адской. Но встреча с Эллой оживила его, заставила не жалеть себя, а встряхнуться, чтобы набраться сил и вернуться. К той точке отсчёта, на которой вчерашним вечером остановилось его движение. И домой. «Люди всё-таки неисправимы, – подумал он. – Совсем недавно я едва не погиб из-за того, что думал о доме и Эле. А вот выжил – и, как мне сейчас не плохо, снова думаю о том же. Ты жди меня, Элька. Можешь не считать ни дни, ни часы – они всё равно пройдут, – просто жди меня». С этой мыслью и с этой мечтой он заснул.
Андрея действительно не обрадовала бы встреча с отцом. И действительно всей душой он ненавидел больницы. Причина тому лежала не в страхе перед медицинскими процедурами и физическим страданием, а именно в собственном отце. «Стараниями» последнего больница стала для него источником и олицетворением совсем иного рода боли, обиды и унижения. Отец по специальности был врачом, работал в поликлинике, где и завёл связь с докторшей из того же отделения, которым заведовал. Поначалу втайне, но потом тайна перестала быть таковой – кажется, он сам рассказал маме, то есть своей жене, что у него есть женщина, что он живёт на два дома, и там у него всё серьёзно, а не какая-нибудь интрижка без обязательств. Иногда он днями не являлся домой, но потом приходил, и вёл себя так, как если бы никакой любовницы не было. А потом уходил снова. Всё отделение знало, что у него с этой бабой «любовь», что они, по сути, семейная пара, а законную семью он хранит вроде как из благородства. И всё отделение верило в это его благородство и великодушие, восхищалось им и даже сочувствовало ему: надо же как, мается, режет себя ножом по сердцу, а вот печётся, поди ж ты, и о нелюбимой больше женщине, и о сыне от неё.
Андрей же видел, что на самом деле страдает и мучается мать: от отношения мужа, от собственного положения, от сочувственных взглядов в лицо и оскорбительных обсуждений за спиной. Он не понимал, ради чего она это сносит, и не раз просил её отказаться от отца и его подачек в виде денег и внимания, отпускаемого словно по условию договора: неужели они не смогут прожить сами, без этих унизительных подачек, без ощущения собственной обузы на его спине? Он также не понимал и отца: зачем ему эта лицемерная трагикомедия, кого он хочет таким образом обмануть – себя, жену, сына, своё окружение? Злился на него то с презрением, то с ненавистью. Но мать всё равно терпела, не обозлилась, хранила спокойное достоинство, и сам он тоже был вынужден терпеть, глотать ради неё острую обиду и не отталкивать слишком грубо временами почитающего их своим вниманием отца.
Потом отец ушёл из больницы – институтский друг пригласил его к себе в частный лечебно-оздоровительный центр, – а вслед за собой перетянул туда и свою любовницу. К этому времени Андрей повзрослел, отцу не приходилось больше прикрываться необходимостью заботы о сыне, и с той женщиной он стал жить уже совсем открыто, проводя с ней отпуска, выходные и праздники, наведываясь лишь изредка, впрочем, так и не разведясь с матерью и по-прежнему неизменно внося свою лепту в «законный» семейный бюджет. Даже увеличив своё долевое в нем участие: теперь он куда больше зарабатывал и мог себе позволить жить на широкую ногу. Однако же вряд ли здесь, с ними, была его настоящая семья: нечто больше похожее то ли на кредитный союз, то ли на страховую компанию, то ли на привычную гостиницу с постоянно забронированным в ней удобным номером. Хотя опять же – так было только в понимании Андрея, тогда как мама сумела сохранить с отцом дружеские, а в чём-то и доверительные отношения, и именно к ней он обращался за поддержкой в некоторых затруднительных для себя ситуациях.
Тем не менее, душевная щедрость матери не заставила Андрея пересмотреть своё собственное отношение к отцу, его морали, правилам и принципам, а заодно и ко всему, с ним связанному. И больница для него по-прежнему оставалась своеобразным символом предательства, лицемерия и лжи, уж точно никак не подходившим для всяких искренних порывов, не говоря уже о любви. Или – тем более о любви, которую сам он ни за что не станет пачкать соприкосновением с вызывающими отвращение больничными стенами и самим удушающим больничным духом.
13
Андрей должен был вернуться из командировки – Лариса ждала его, горя нетерпением: из-за Марии Крот, и вообще… Просто увидеться. Но телефон в его кабинете пока не отвечал. С утра она пребывала в волнении. Почему-то переживала о встрече с ним, что вдруг он опять будет занят, что они не смогут толком поговорить, что она покажется ему слишком навязчивой, да и на самом деле, наверное, такая. Видно ведь, что она бегает за ним. Лариса вздохнула. «Никогда ни за кем не бегала, а за ним – на тебе! И ничего другого мне не остаётся, кроме как ловить эти минутки… Хорошо, что он нормально всё воспринимает, – подумала она с теплотой и благодарностью. – Даже мне самой иногда за себя неудобно, а он смотрит на мои выходки, как вроде в них и нет ничего такого. Да ведь и нет ничего! Я ведь всего лишь хочу его видеть».
Она посмотрелась в маленькое зеркальце, чуть поправила волосы и подкрасила губы. Помада придала ей уверенности. Сняла трубку и набрала его номер. Как и раньше, ответа не последовало. Может, он у Нечепорука? Она снова вздохнула и набрала номер его референта: Татьяна, женщина лет тридцати пяти, относилась к ней хорошо. Хотя Ларисе и казалось всякий раз, что она догадывается об особом расположении своего начальника к помощнице Аркадия Нечепорука. И о том, что та за ним ухлёстывает. Разговаривая с ней, Лариса старалась об этом не думать: мало ли, что может быть между ней и Андреем? И какое дело Татьяне до их отношений?
Референт сняла трубку:
– Слушаю вас.
– Таня! Это Лариса Землянская. Андрей Петрович есть?
