Из сопровождавших Амерлин Айз Седай Морейн увидела в передней меньше полудюжины. Верин Матвин и Серафелле, из Коричневой Айя, даже не обратили внимания на появление Морейн. Серафелле не отрываясь читала старый фолиант в потертом, выцветшем кожаном переплете, аккуратно перелистывая страницы с излохмаченными краями. Полная Верин, сидя, скрестив ноги, под одной из амбразур, держала в руке, поворачивая на свету, маленький цветок и уверенной рукой делала рисунки и вносила пометки в книгу, прижав ту к колену. Рядом на полу стояла открытая чернильница, а в подоле горкой лежали другие цветы. Коричневых сестер интересовал лишь поиск новых знаний, и почти ничего, кроме этого. Иногда Морейн приходило в голову: а понимают ли они, что происходит в мире, окружающем их, или хотя бы – что происходит непосредственно рядом с ними?
Три другие женщины в комнате обернулись к дверям, но ни одна даже не пошевелилась, чтобы подойти к Морейн, они на нее лишь смотрели. Одну – стройную, из Желтой Айя – Морейн не знала: слишком мало времени она проводила в Тар Валоне, чтобы знать в лицо всех Айз Седай, хотя число их и не было очень велико. Но с двумя другими Морейн была знакома. Карлиния обладала такой же бледной кожей и была столь же холодной в общении, как и белая бахрома ее шали; полной противоположностью ей являлась смуглая вспыльчивая Аланна Мосвани, из Зеленой, но обе они безмолвно, без всякого выражения на лицах стояли и смотрели на Морейн. Аланна резким движением одернула свою шаль, но Карлиния не пошевелилась. Стройная Желтая сестра отвернулась, окинув напоследок Морейн полным сожаления взглядом.
– Да осияет вас всех Свет, сестры, – сказала Морейн. Ей никто не ответил. Серафелле и Верин, похоже, даже не услышали приветствия Морейн. «Где же остальные?» Хотя и незачем всем быть здесь – большинство после долгой дороги наверняка отдыхает в своих комнатах, – но Морейн очень нервничала. В голове пронеслись чередой все вопросы, которые она не могла задать, но ни один не отразился на ее лице.
В открывшейся двери, ведущей во внутренние покои, появилась Лиане, без своего посоха с позолоченным языком пламени. Хранительница летописей ростом не уступала большинству мужчин – гибкая и стройная, все еще красивая, с медного цвета кожей и короткими темными волосами. Вместо шали она носила голубой палантин шириной с ладонь поскольку хранительница, хотя и заседала в Зале Башни, свою Айю там не представляла.
– Вот и ты! – оживленно обратилась Лиане к Морейн и показала на дверь у себя за спиной. – Заходи, сестра. Престол Амерлин ждет.
У нее была привычка говорить быстро, проглатывая окончания слов, – эта манера ничуть не изменялась, независимо от того, сердилась ли она, радовалась или волновалась. Морейн, последовав за Лиане, гадала, какие же чувства испытывает сейчас хранительница. Лиане захлопнула дверь; та закрылась со звуком, напомнившим громыхание двери тюремной камеры.
За широким столом, стоящим в центре ковра, сидела сама Престол Амерлин, на столе покоился золотой куб со сглаженными углами, размером с дорожный сундук, покрытый замысловатой серебряной отделкой. Хотя стол был массивным и крепким, с толстыми ножками, он словно бы прогибался под тяжестью, которую пусть и с трудом, но могли поднять двое сильных мужчин.
При взгляде на золотой куб Морейн с трудом сохранила невозмутимое выражение лица. В последний раз она видела его под надежными запорами в сокровищнице Агельмара. Узнав о прибытии Престола Амерлин, она намеревалась сама рассказать ей о находке. То, что ларец оказался уже у Амерлин, было пустяком, но пустяком, таящим в себе тревогу. Похоже, события опережают ожидания Морейн.
Она с достоинством склонилась в глубоком реверансе и церемонно произнесла:
– Вы звали меня, мать, и я пришла. – Амерлин протянула руку, и Морейн поцеловала кольцо с Великим Змеем, ничем не отличающееся от колец других Айз Седай. Поднявшись, она заговорила более непринужденно, но не слишком – помня, что позади, возле двери, стоит хранительница: – Надеюсь, мать, путешествие прошло хорошо.
Амерлин родилась в Тире, в семье простого рыбака, а не в благородном Доме, и звали ее Суан Санчей, хотя не многие употребляли это имя – или даже вспоминали его – за те десять лет, как она возвысилась над Советом Башни. Она была Престол Амерлин; это значило все. Широкий палантин на ее плечах имел семь цветных полос, по числу Айя; Амерлин принадлежала всем Айя, и ни одной. Женщина за столом была среднего роста и скорее миловидной, чем красивой, но лицо отмечала сила, отличавшая ее еще до возвышения, – сила девушки, выжившей на улицах Мауле, портового района Тира, а взгляд чистых голубых глаз заставлял королей и королев и даже капитан-командора Детей Света опускать взоры. Сейчас в глазах Амерлин читалось напряжение, в изгибе губ – беспокойство.
– Мы призвали ветры, чтобы ускорить ход наших кораблей вверх по Эринин, дочь моя, и даже обратили в помощь нам течения. – В глубоком голосе Амерлин звучала печаль. – Я видела деревни возле реки, затопленные наводнением, которое мы вызвали, и один Свет знает, что мы содеяли с погодой. Мы не внушим к себе любви за причиненный нами ущерб и за погубленные хлеба. И все ради того, чтобы как можно быстрее добраться сюда. – Взор Амерлин скользнул к покрытому орнаментом золотому кубу, и она приподняла руку, будто собираясь коснуться его, но лишь сказала: – Элайда в Тар Валоне, дочь моя. Она пришла с Илэйн и Гавином.
Морейн не забывала, что рядом стоит Лиане, как всегда в присутствии Амерлин безмолвная. Но все видящая и слышащая.
– Я удивлена, мать, – сказала она осторожно. – Не время для Моргейз оставаться без совета Айз Седай.
Моргейз принадлежала к тому малому числу правителей, которые в открытую признавали, что пользуются помощью советницы Айз Седай; почти все прочие тоже имели таких советниц, но не многие признавались в этом.
– Элайда настаивала, дочь моя, и я сомневаюсь, что Моргейз, будь она королева или нет, ровня для Элайды в борьбе воль. Во всяком случае, на этот раз, наверное, она не пожелала вступать в спор. Илэйн обладает неплохими задатками. Бо?льшими возможностями, чем я когда-либо встречала. Она уже сейчас делает успехи. Отчего Красные сестры надулись, словно рыба-дутыш. Не думаю, что девушку прельстит их образ мышления, но она молода, и ничего еще нельзя сказать определенного. Даже если им не удастся склонить ее на свою сторону, это будет играть несущественную роль. Илэйн обещает стать самой могущественной Айз Седай за тысячу лет, и нашла ее Красная Айя. С этой девушкой они приобретут в Совете больший вес и престиж.
– Со мной в Фал Дара, мать, две молодые женщины, – сказала Морейн. – Обе они из Двуречья, где по-прежнему сильна кровь Манетерен, хотя они даже и не помнят, что некогда эта страна называлась Манетерен. Древняя кровь поет, мать, и она громко поет в Двуречье. Эгвейн, деревенская девушка, столь же сильна, как и Илэйн. Я видела дочь-наследницу, и я знаю. Что касается второй… Найнив была в своей деревне Мудрой, хотя сама она – еще почти девочка. То, что женщины деревни выбрали ее Мудрой в таком возрасте, о чем-то да говорит. Когда она научится управлять тем, что сейчас делает не зная, то станет сильна, как никто в Тар Валоне. Обучить ее – и она станет пламенем костра рядом с огоньками свечей Илэйн и Эгвейн. И ни единого шанса на то, что эти две выберут Красную. Мужчины их смешат, раздражают, но и нравятся им. Они с легкостью уравновесят то влияние, которое приобретают Красные Айя в Белой Башне после того, как они нашли Илэйн.
Амерлин кивнула с таким видом, будто все услышанное не имело никакого значения. Брови Морейн в удивлении поползли вверх, прежде чем она спохватилась и исправила свою оплошность. Зал Башни беспокоили главным образом две вещи: то, что с каждым годом число девушек, которых можно научить направлять Единую Силу, становилось все меньше – или же так представлялось, – и то, что из найденных все меньше и меньше обладали подлинной силой. Хуже всего, хуже, чем страх в душах тех, кто винил Айз Седай за Разлом Мира, хуже, чем ненависть Детей Света, хуже даже, чем злодеяния приспешников Темного, было резкое сокращение числа неофитов и уменьшение их способностей. Коридоры Белой Башни пустовали, а когда-то в них было тесно, и то, что некогда можно было сделать при помощи Единой Силы легко и просто, теперь достигалось с трудом, а то и вовсе оказывалось непосильным.
– Для приезда в Тар Валон у Элайды имелась и другая причина, дочь моя. Она послала одно и то же сообщение шестью голубями, чтобы быть уверенной, что я его получу, – и кому еще в Тар Валоне она отослала голубей, я могу только догадываться, – затем явилась сама. Она заявила Залу Башни, что ты влезла не в свое дело, с молодым мужчиной – та’верен и к тому же опасным. Он был в Кэймлине, заявила Элайда, но когда она отыскала гостиницу, в которой он остановился, то узнала, что его с собой увела ты.
– Люди в этой гостинице сослужили хорошую службу, и они – честные. Если хоть кому-то из них она как-то повредила… – Морейн не сдержала резкости в голосе и услышала, как шевельнулась Лиане. Никто не осмеливался разговаривать с Престолом Амерлин в подобном тоне; даже король на троне не смел так говорить.
– Тебе следовало бы знать, дочь моя, – сухо заметила Амерлин, – что Элайда не сделает ничего плохого никому, кроме тех, кого сочтет опасными. Приспешников Темного или несчастных глупцов, которые попытаются направлять Единую Силу. Или того, кто представляет угрозу для Тар Валона. Любой, кто не принадлежит к Айз Седай, может оказаться фишкой на доске для игры в камни – так она рассуждает. К счастью для него, хозяин гостиницы, некий мастер Гилл, насколько я помню, наслышан об Айз Седай и ответил, к ее удовлетворению, на все вопросы. О нем Элайда отозвалась хорошо. Но больше всего она говорила о молодом человеке, которого ты увела с собой. Куда опаснее любого мужчины со времен Артура Ястребиное Крыло, так она сказала. Ты же знаешь, у нее иногда бывают Пророчества и слова ее имеют вес в Совете.
Из-за Лиане Морейн, как смогла, сделала свой голос кротким. Кротости в нем стало немногим больше, но уж как смогла, лучше не удалось.
– Я привела с собой трех молодых мужчин, мать, и ни один из них не король, и я очень сомневаюсь, чтобы хоть кто-то из них даже в мечтах мыслил объединить весь мир под властью одного правителя. После Столетней войны никто не грезил мечтою Артура Ястребиное Крыло.
– Да, дочь моя. Деревенские парни – так рассказывал мне лорд Агельмар. Но один из них – та’верен. – Взгляд Амерлин вновь притянул уплощенный куб. – В Совете выдвигали предложение послать тебя в уединение для размышлений. Предложение исходило от одной из восседающих из Зеленой Айя, две остальные одобрительно кивали.
Лиане издала звук, выражающий отвращение или, возможно, расстройство. Когда говорила Престол Амерлин, она всегда держалась на заднем плане, но Морейн сумела на этот раз понять это небольшое нарушение правил поведения. Зеленые Айя были заодно с Голубыми на протяжении тысячи лет; со времен Артура Ястребиное Крыло они говорили в один голос.
– У меня нет никакого желания пропалывать овощные грядки в какой-нибудь глухой деревушке, мать. – «И не буду, что бы там ни говорил Совет Башни».
– Еще было предложено – также Зелеными, – чтобы на время твоего уединения опека над тобой была возложена на Красных Айя. Красные восседающие пытались притвориться удивленными, но выглядели они будто птицы-рыболовы, прознавшие, что улов без охраны. – Амерлин фыркнула. – Красные напускали на себя вид, будто им вовсе не хочется брать на себя опеку над одной не из их Айя, но сказали, что согласятся с решением Совета Башни.
Против воли Морейн вздрогнула:
– Это было бы… крайне неприятно, мать. – Это было бы более чем неприятно, много хуже: Красные никогда не отличались ни добротой, ни мягкостью обращения. Она отложила эту мысль, чтобы обдумать ее после. – Мать, я не понимаю этого явного союза между Зелеными и Красными. Их убеждения, их отношение к мужчинам, их взгляды на самые наши цели, на наше предназначение как Айз Седай абсолютно противоположны. Красные и Зеленые даже разговаривать между собой не могут без того, чтобы тут же не дошло до крика.
– Все меняется, дочь моя. Из последних пяти сестер, взошедших на трон Амерлин, я – четвертая из Голубой Айя. Возможно, некоторые считают, что это чересчур много и что образ мыслей Голубых больше не подходит для мира, полного Лжедраконов. За тысячу лет многое меняется. – Амерлин поморщилась и сказала будто бы самой себе: – Древние стены слабеют, и древние преграды рушатся. – Она встряхнулась, голос стал тверже. – Однако было еще одно предложение, от которого до сих пор несет тухлятиной, как от рыбы, неделю провалявшейся на пристани. Поскольку Лиане – из Голубой Айя и я вышла из Голубых, было заявлено, что послать со мной в это путешествие двух сестер из Голубой Айя означало бы слишком большую честь для четырех представительниц Голубых. Сказано было в Совете, открыто, прямо мне в лицо, будто речь шла об очистке канав. Двое из Белых восседающих встали против меня, и еще двое Зеленых. Желтые пошептались между собой, а потом не сказали ни «за», ни «против». Скажи еще одна «нет» – и твоих сестер Анайи и Майган здесь бы не было. Говорили даже, причем вслух, что я вообще не должна покидать Белую Башню.
Услышав о таком, Морейн была потрясена куда больше, чем от новости, что Красные Айя желают заполучить ее в свои руки. Из какой бы Айя ни была хранительница летописей, говорит она лишь от имени Амерлин, а Амерлин говорит за всех Айз Седай и за все Айя. Так было всегда, и никто даже не допускал иного, даже в самые мрачные дни Троллоковых войн, даже тогда, когда армии Артура Ястребиное Крыло загнали всех уцелевших Айз Седай в стены Тар Валона. Прежде всего Престол Амерлин была Престолом Амерлин. Каждая Айз Седай клялась повиноваться ей. Никто не мог спрашивать у нее, что она сделала или куда намерена отправиться. Это же предложение противоречило трем тысячам лет обычая и закона.
– Кто осмелился бы, мать?
Престол Амерлин с горечью рассмеялась:
– Почти что любая, дочь моя. Смута в Кэймлине. Созвана Великая охота – а ни у кого из нас даже намека на это не было, о ней узнали, когда она уже была провозглашена. Лжедраконы появляются, будто поганки-багрянки после дождя. Государства слабеют, исчезают с лица земли, а знать забавляется Игрой Домов увлеченнее, чем когда-либо с тех пор, как Артур Ястребиное Крыло в корне пресек их интриги и козни. И что хуже всего, каждой из нас известно: Темный вновь зашевелился. Покажи мне сестру, которая не считает, что Белая Башня теряет былое понимание событий, цепкость и точность мыслей, и, если она не из Коричневой Айя, она – слепа и глуха. Отпущенного нам времени все меньше, дочь моя. Порой я чувствую, как укорачивается этот срок.
– Как вы говорите, мать, все меняется. Но по-прежнему наихудшие опасности ждут за Сияющими Стенами, а не внутри них.
Долгие минуты Амерлин смотрела в глаза Морейн, потом медленно кивнула:
– Оставь нас, Лиане. Мне нужно поговорить с моей дочерью Морейн с глазу на глаз.
Миг колебания, и лишь потом Лиане произнесла:
– Как вам угодно, мать.
Морейн чувствовала изумление Лиане. Амерлин редко удостаивала кого-либо аудиенцией без присутствия хранительницы, тем более сестру, которую есть все основания наказать.
Дверь открылась и закрылась за Лиане. Она ни словом не обмолвится в приемной о том, что происходило здесь, но известие, что Морейн осталась наедине с Амерлин, распространится среди Айз Седай в Фал Дара словно лесной пожар по сухостою, и наверняка оно послужит пищей для размышлений и предположений.
Едва дверь закрылась, как Амерлин встала, и у Морейн на миг защипало кожу – так бывало всегда, когда другая женщина направляла Единую Силу. На мгновение ей показалось, что Престол Амерлин окружена ореолом яркого света.
– Не знаю, научился ли кто твоему старому фокусу, – заметила Амерлин, легко коснувшись пальцем голубого камня на лбу Морейн, – но у большинства из нас есть свои маленькие хитрости, не забытые с детства. В любом случае никто не услышит того, что будет сейчас нами сказано.
Вдруг она обвила Морейн руками; Морейн обняла ее в ответ – теплые объятия старых подруг.
– Ты одна-единственная, Морейн, с кем я могу вспомнить, кем была. Даже Лиане всегда ведет себя так, будто я стала палантином и жезлом, пусть мы даже остаемся одни с нею, будто мы никогда не хихикали, будучи послушницами. Иногда мне хочется, чтобы мы по-прежнему оставались послушницами, ты и я. Такими наивными, чтобы видеть все будто обернувшейся явью сказкой менестреля, такими простодушными, чтобы думать, будто мы найдем мужчин – они обязательно принцы, помнишь, красивые, сильные, добрые? – которые могли бы выдержать жизнь вместе с женщиной, обладающей силой Айз Седай. Такие глупые, чтобы мечтать о счастливом конце историй менестреля, о том, чтобы прожить свои жизни, подобно жизням других женщин, просто немного подольше, чем они.
– Мы – Айз Седай, Суан. У нас есть долг. Даже если б мы родились без дара направлять Силу, отказалась бы ты от долга ради дома и мужа, пусть даже принца? Я в это не верю. Это мечта деревенской кумушки. Даже Зеленые не заходят в своих мечтах так далеко.
Амерлин отступила на шаг:
– Нет, я ни за что не отказалась бы. Нет. Но бывают минуты, когда я завидую той деревенской кумушке. В этот самый момент я почти ей завидую. Морейн, если кто-нибудь, даже Лиане, прознает, что мы замышляем, нас обеих усмирят. И не могу сказать, что в этом случае они будут не правы.
Глава 5
Тень в Шайнаре
Усмирят. Слово, будто став видимым, осязаемо дрожало в воздухе. Когда подобное делали с мужчиной, способным направлять Силу и которого нужно остановить, прежде чем безумие приведет к уничтожению всего вокруг него, тогда это называли укрощением, но для Айз Седай это было усмирением. Усмирят. Утратить возможность направлять поток Единой Силы. Ощущать саидар, женскую половину Истинного Источника, но более не иметь возможности коснуться ее. Помнить о том, что исчезло навсегда. Это проделывали столь редко, что всех послушниц заставляли наизусть заучивать имена каждой усмиренной Айз Седай со времен Разлома Мира и ее вину, но никто не мог помыслить об этом без душевного содрогания. Женщины переносили процедуру усмирения не лучше, чем мужчины – укрощение.
Морейн с самого начала представляла себе весь риск и знала, что он неизбежен. Это отнюдь не означало, что подобные рассуждения доставляли удовольствие. Ее глаза сузились, и лишь огонек в них выдавал ее гнев и тревогу.
– Лиане пойдет за тобой на склоны Шайол Гул, Суан, и в Бездну Рока. Она не предаст тебя, и думать об этом не стоит.
– Нет, не предаст. Но… сочтет ли она это предательством? Предательство ли – выдать отступника? О таком ты никогда не задумывалась?
– Никогда. То, что мы делаем, Суан, должно быть сделано. Это известно нам обеим уже почти двадцать лет. Колесо плетет, как того желает Колесо, а ты и я избраны для этого Узором. Мы – часть пророчеств, а пророчества должны свершиться. Должны!
– Пророчества должны быть исполнены. Нас учили, что они исполнятся и должны будут исполниться, однако осуществление их – предательство всего, чему нас учили. Кое-кто сказал бы – всего, во что мы верим, всех наших принципов. – Престол Амерлин, потирая руки, подошла к узкой амбразуре и посмотрела на сад внизу. Коснулась занавесей. – Здесь, на женской половине, они повесили портьеры, чтобы смягчить облик комнат, разбили прекрасные сады, но здесь нет уголка, не предназначенного для битвы, смерти, убийства. – Она продолжила тем же задумчиво-печальным тоном: – Лишь дважды с Разлома Мира у Престола Амерлин отбирали палантин и жезл.
– Тетсуан, которая предала Манетерен из ревности к силам Эллисанде, и Бонвин, которая пыталась использовать Артура Ястребиное Крыло как марионетку, чтобы господствовать над миром, и тем самым едва не уничтожила Тар Валон.
Амерлин продолжала разглядывать сад.
– Обе – из Красных, и обеих сменили Амерлин из Голубых. В этом и причина того, что после Бонвин ни одна Амерлин не избиралась из Красных, и в этом же причина того, что Красные Айя готовы ухватиться за любую зацепку, чтобы сместить Амерлин из Голубых, – все слишком очевидно связано. Морейн, у меня нет никакого желания стать третьей, кто потеряет палантин и жезл. Для тебя, разумеется, это означало бы усмирение и выдворение за Сияющие Стены.
– Что касается этого, то Элайда меня так просто не отпустит. – Морейн смотрела в спину подруги. «Свет, что на нее нашло? Она прежде никогда не была такой. Где ее сила, ее огонь?» – Но до этого не дойдет, Суан.
Та продолжала, словно бы не слышала слов Морейн:
– А для меня все будет иначе. Даже усмиренную, низложенную, Амерлин нельзя отпускать бродить по миру свободно; на нее будут смотреть как на мученицу, она превратится в объединяющее начало для оппозиции. Тетсуан и Бонвин стали в Белой Башне служанками, посудомойками, превратившись в живое предостережение, в знак того, что может случиться с самыми могущественными. Никто не сплотится вокруг женщины, которая весь день должна мести пол и скрести котлы. Жалеть ее – да, но никак не объединяться вокруг нее.
С горящими глазами Морейн оперлась кулаками о стол:
– Взгляни на меня, Суан. Взгляни на меня! Неужели ты говоришь, что хочешь сдаться после всех этих лет, после всего того, что мы сделали? Сдаться и махнуть на мир рукой? И все это – из страха перед розгами из-за плохо вычищенной кастрюли! – Она вложила в эти слова все свое презрение и облегченно вздохнула про себя, когда подруга резко повернулась к ней. Да, сила еще есть, звенящая, как натянутая струна, но еще есть сила. Эти чистые голубые глаза пылали гневом, как и ее собственные.
– Я помню, кто из нас двоих, будучи послушницами, визжал громче, когда нас стегали розгами. В Кайриэне, Морейн, у тебя была сладкая жизнь. Вовсе не работа на рыбачьей лодке. – Вдруг Суан громко хлопнула ладонью по столу. – Нет, я не предлагаю от всего отказаться, но я и не собираюсь смотреть, как все выскальзывает у меня из рук, а я ничего не могу поделать! Подоплека большей части моих неприятностей с Советом – это ты, все упирается в тебя. Даже Зеленые поражаются, почему я не вызываю тебя в Башню, чтобы поучить немного дисциплине. Половина сестер заявляют при мне, что тебя нужно передать Красным, и случись такое, тебе останется лишь мечтать, чтобы ты опять стала послушницей, для которой самое страшное – порка розгами. Свет! Если бы кто-то из них припомнил, что мы с тобой послушницами были подругами, то я оказалась бы с тобой вместе.
У нас был план! План, Морейн! Отыскать мальчика и привести его в Тар Валон, где бы мы могли спрятать его, обезопасить его, руководить им. С тех пор как ты покинула Башню, я получила от тебя всего два сообщения. Два! У меня такое чувство, будто я пытаюсь плыть в Пальцах Дракона в темноте. В одном послании говорилось, что ты в Двуречье, направляешься к той деревне, Эмондову Лугу. Скоро уже, подумала я. Он найден и скоро будет у нее в руках. Потом сообщение из Кэймлина, оно гласило, что вы отправились в Шайнар, в Фал Дара, а не в Тар Валон. Фал Дара, а Запустение от него – в двух шагах. Фал Дара, где чуть ли не каждый день набеги троллоков и мурддраалов. Почти двадцать лет планов и поисков, а ты швыряешь все наши замыслы практически в лицо Темному. Ты сошла с ума?
Теперь, пробудив жизнь в собеседнице, сама Морейн вновь стала внешне спокойной. Спокойной, но и настойчиво твердой.
– Узору нет дела до людских планов, Суан. Со всеми нашими замыслами и расчетами мы забыли, с чем связались. Та’верен… Элайда не права. Артур Пейндраг Танриал никогда не был столь сильным та’верен. Колесо плетет вокруг этого юноши Узор так, как оно того желает, невзирая на все наши планы.
Гнев пропал с лица Амерлин, сменившись бледностью потрясения.
– Твои слова звучат так, будто ты говоришь, что мы можем сдаться. Теперь ты предлагаешь стоять в стороне и наблюдать, как полыхает мир?
– Нет, Суан. Стоять в стороне? Никогда. – «Однако мир заполыхает, Суан, так или иначе, что бы мы ни делали. Ты никогда этого не понимала». – Но теперь мы должны осознать, что наши планы – вещь ненадежная. Мы контролируем гораздо меньше, чем думаем. Возможно, лишь удерживаем ноготком. Веют ветры судьбы, Суан, и мы должны оседлать их, куда бы они ни влекли нас.
Амерлин поежилась, словно почувствовав затылком ледяное дыхание этих ветров. Ее руки коснулись сглаженного золотого куба, грубоватые ловкие пальцы отыскали нужные завитки в сложных узорах. Крышка, изобретательно сбалансированная, откинулась, выставив на обозрение лежащий в предназначенном ему гнезде золотой Рог. Амерлин подняла золотую спираль инструмента и провела по серебряной текучей надписи на древнем наречии, выложенной вокруг конусообразного раструба.
– «Могила не преграда для зова моего», – перевела она, произнеся эти слова так тихо, словно говоря самой себе. – Рог Валир, созданный для того, чтобы призвать мертвых героев прошлого из могил. И пророчество утверждает, что найден он будет лишь перед Последней битвой. – Вдруг Амерлин чуть ли не швырнула Рог обратно на место и захлопнула крышку, словно больше не в силах видеть его. – А Агельмар сунул мне это в руки, едва только кончилась церемония приветствия. Заявив при этом, что боится заходить в сокровищницу, пока ларец находится там. Искушение слишком велико, сказал он. Самому протрубить в Рог и повести отозвавшееся на этот зов войско на север, через Запустение, чтобы сровнять с землей Шайол Гул и покончить с Темным. Агельмар просто-таки был охвачен огнем, порывом славы, и именно это, заявил он, сказало ему, что такое бремя – не для него, во всяком случае должно было быть не для него. Он едва дождался, когда смог избавиться от него, и в то же время он все равно желает его.
Морейн кивнула. Агельмару было известно пророчество о Роге, как и большинству сражающихся с Темным.
– «Пусть тот, кто вострубил в меня, не о славе помышляет, но только о спасении».
– Спасении! – горько рассмеялась Амерлин. – По глазам Агельмара нельзя было понять, то ли он отказывается от спасения, то ли обрекает на вечные муки собственную душу. Он знал лишь одно – он должен избавиться от этого, прежде чем оно сожжет его. Агельмар старался хранить все в тайне, но он сказал, что по цитадели уже ходят слухи. Я не чувствую его искушения, но от Рога у меня по-прежнему по спине мурашки бегают. Нужно будет вернуть Рог в сокровищницу и хранить там до моего отъезда. Я не усну, пока Рог находится рядом, пусть даже в соседней комнате. – Она потерла нахмуренный лоб и вздохнула. – И он не должен был быть найден, пока не подошло время Последней битвы. Неужели она настолько близка? Я предполагала, я надеялась, что у нас в запасе больше времени.
– Кариатонский цикл.
– Да, Морейн. Незачем мне напоминать. Я знаю пророчества о Драконе не хуже твоего. – Амерлин покачала головой. – Никогда за время жизни одного поколения со времен Разлома не бывало больше одного Лжедракона, а теперь одновременно в мир вырвалось сразу трое, и было еще трое за минувшие два года. Узор требует Дракона, потому что Узор плетется к Тармон Гай’дон. Меня порой одолевают сомнения, Морейн. – Она произнесла это задумчиво, словно удивляясь такому, и продолжила тем же тоном: – А что, если им был Логайн? Он был способен направлять, прежде чем Красные привели его в Белую Башню и мы не укротили его. Как и Мазрим Таим из Салдэйи. Что, если это он? В Салдэйе уже есть сестры; может, он уже захвачен. Что, если мы ошибаемся с самого начала? Что произойдет, если еще до начала Последней битвы Дракон Возрожденный окажется укрощен? Даже пророчество не сбудется, если тот, кто предсказан, убит или укрощен. И тогда мы предстанем перед Темным, будто нагие перед бурей.
– Ни один из них не тот, Суан. Узор требует не просто Дракона, а единственного, подлинного Дракона. До тех пор пока он не провозгласит себя сам, Узор будет продолжать подбрасывать Лжедраконов, но после не будет ни одного. Если Логайн или кто другой был бы им, других бы не было.
– «Ибо явится он как прорвавшаяся заря и своим приходом вновь разобьет мир и создаст его заново». Или мы идем нагими перед бурей, или цепляемся за защиту, которая сметет нас. Да поможет нам всем Свет. – Амерлин повела плечом, словно бы сбросив с себя собственные слова. Лицо ее стало решительным, будто она собралась с духом для удара. – Тебе никогда не удавалось скрыть от меня то, что думаешь, как это тебе удается с другими, Морейн. У тебя есть что рассказать, больше, чем ты уже сказала, и хороших новостей ты не принесла.
Вместо ответа Морейн сняла с пояса кожаную сумку и высыпала содержимое на стол. С виду это казалось всего лишь грудой битых черепков, глянцевито блестящих, черных и белых.
Престол Амерлин с интересом коснулась одного осколка, и у нее перехватило дыхание.
– Квейндияр.
– Камень мужества, – согласилась Морейн. Способ создания квейндияра был утрачен при Разломе Мира, но изготовленное из квейндияра до него пережило катаклизм. Даже те предметы, что поглотила земля, или те, что утонули в море, уцелели; должны были уцелеть. Раз созданный, квейндияр не могла разбить ни одна известная сила; даже направленная против камня мужества Единая Сила лишь укрепляла его. Если не считать того, что какая-то мощь разбила этот.
Амерлин быстрыми движениями сложила осколки вместе. Они образовали диск с ладонь человека в поперечнике, половина – черна как деготь, половина – белее снега; черный и белый цвета, не поблекшие от времени, соединялись вдоль волнистой линии. Древний символ Айз Седай, еще до разбитого мира, когда мужчины и женщины вместе владели Силой. Половина этого символа ныне носила название Пламя Тар Валона; другая называлась клык Дракона и, наспех намалеванная на дверях, обвиняла обитателей дома, отмеченного этим знаком, в приверженности ко злу. Таких дисков было создано всего семь; обо всем изготовленном из камня мужества хранились записи в Белой Башне, а об этих семи дисках помнили едва ли не все. Суан Санчей глядела на него так, будто увидела у себя на подушке гадюку.
– Одна из печатей на узилище Темного, – наконец вымолвила она через силу. Одна из тех семи печатей, блюстителем которых, как предполагалось, является Престол Амерлин. Тайна, сокрытая от мира, если в мире вообще задумывались об этом, заключалась в том, что со времен Троллоковых войн ни одна Амерлин не знала, где находятся печати.
– Нам известно, Суан, что Темный шевелится. Мы знаем, что его узилище не останется вечно запечатанным. Работа человека никогда не сравнится с трудами Создателя. Нам было известно, что Темный вновь воздействует на мир, пусть даже – благодарение Свету! – и не впрямую. Друзья Темного множатся, и то, что мы называли злом всего десять лет назад, выглядит чуть ли не шалостью по сравнению с творящимся сейчас едва не каждый день.
– Если печати уже поддаются… Времени у нас нет совсем.
– Совсем мало. Но этой малости может хватить. Ее должно хватить.
Амерлин коснулась разломанной печати, и голос стал таким, словно она заставляла себя говорить:
– Знаешь, во дворе, во время церемонии приветствия, я видела парнишку. Это один из моих талантов – видеть та’верен. Редкий талант в эти дни, еще более редко встречающийся, чем та’верен, и, несомненно, от него не так много толку. Высокий юноша, весьма привлекательный молодой мужчина. Мало чем отличающийся от любого молодого парня, которого встретишь в любом городе. – Она перевела дыхание. – Морейн, он сиял будто солнце. В жизни меня редко что пугало, но при виде его у меня сердце в пятки ушло – так мне стало страшно. Мне захотелось спрятаться, сжаться, завыть. Я едва могла говорить. Агельмар решил, что я сердита на него, раз сказала я столь мало. Этот молодой парень… он тот, кого мы искали эти двадцать лет?
В голосе Амерлин прозвучала вопросительная нотка. Морейн ответила на ее вопрос:
– Да, это он.
– Ты уверена? Может ли он… Может ли он… направлять Единую Силу?
