Генезис платоновской философии. Первый том, вторая часть
Франц Суземиль
Исследование логических связей и взаимоотношений между разными диалогами Платона является важным и интересным с точки зрения истории философии, поскольку оно помогает понять развитие идей автора, а также с точки зрения истории образования и культуры, так как это отражает эволюцию философских идей и их влияние на развитие общества.
Генезис платоновской философии
Первый том, вторая часть
Франц Суземиль
Переводчик Валерий Алексеевич Антонов
Иллюстратор Валерий Алексеевич Антонов
© Франц Суземиль, 2024
© Валерий Алексеевич Антонов, перевод, 2024
© Валерий Алексеевич Антонов, иллюстрации, 2024
ISBN 978-5-0062-6129-7 (1-2)
ISBN 978-5-0062-5178-6
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Иллюстрация к обложке к книге создана в нейросети.
Вторая серия платоновских произведений. Диалектические – косвенные диалоги
Федр
I. Введение
Федр очень четко делится на две основные части, первая из которых содержит три речи о любви вместе с интермедиями (до с.257 B.), а последняя – рассуждение в двух параграфах о природе устного, а затем письменного диалога.
Этому предшествует более длинная запись, c. 227 A. – 239 Е., чрезвычайно тонко мотивирующая не только начало беседы, но и то, что место действия беседы, столь отличное от всех других платоновских диалогов, переносится на открытый воздух, и, наконец, вносящая некоторые важные черты в характеристику обоих собеседников, а также и Лисия, следующего участника их беседы.
На характер последнего с самого начала бросает дурной свет то, что он проводил свою беседу во фригийском доме, печально известном своим чревоугодием, с не менее прославленным ритором Эпикратом.[1 - Krieche, Ueber Platon’s Ph?dros, G?ttingen 1848. 8. S.18. Steinhart а. а. О. IV. S. 61 u. 173. Anm. 104. Gr?n van Prinsterer, Prosopogr. Ptfiton, S. 114.] Но в «Сократе» прямо подчеркивается, что, вопреки своему обыкновению, он покидает город вместе с Федром; поэтому прекрасно устроено, что он изначально встречается с ним в городе, p. 227 A. Ведь Сократ живет только там, где он может сделать достаточно, чтобы удовлетворить свою жажду знаний, то есть не в местности и среди деревьев за стенами, а с людьми в городе, стр. 230 D., но если кто-то, как Федр здесь, хочет передать ему человеческий образовательный плод только за стенами, он может легко последовать за ним до Мегары, стр. 227 E., более того, через всю Аттику и даже дальше, стр.
230 D.; если бы он вдыхал живое дыхание человеческого духа даже в кварталах и под деревьями; ведь он болен пристрастием не только к беседам, но и к слушанию речей; он разделяет с Федром его восторг по поводу и без, p. 228B., cf. p. 236 E.
Как бы ни выражалось в этих чертах стремление Платона как можно теснее связать себя с исторически чистым образом Сократа, в том, что он ставит его в столь необычную ситуацию, можно усмотреть склонность наделить эту историческую основу странными и идеализированными чертами, но в то же время устранить отталкивание, заключенное в этом отличие и этой странности, с помощью искусных мотивов.[2 - Mit Unrecht bin ich daher in meiner fr?hem Darstellung, Prodromus platonischer Forschungen, G?ttingen 1852. S. S. 79. 82. Krieche a. a. O.S.13—20 gefolgt, welcher im Ph?dros nur eine historisch treue Zeichnung des Sokrates anerkennt.]
Как мало выражают вложенные в уста Сократа слова о бесполезности изучения природы собственно истинный взгляд на этот диалог, лучше всего показывает тот факт, что далее, стр.270С., тому же Сократу принадлежит совершенно противоречивое утверждение, что человеческий разум не может быть исследован без созерцания вселенной.[3 - Krieche a. a. O. S. 16 f. rechnet freilich auch dies zu den echt historischen Z?gen!] Но и это противоречие теряет свой характер, если учесть, что созерцание природы должно быть не просто уединенным исследованием мыслителя в самом себе, но и в живом взаимодействии с другими мыслящими умами. Однако это подводит нас непосредственно к причине, по которой Платон переносит место действия этого «диалога» на открытый воздух. Ведь это, очевидно, полностью гармонирует с ним и является самым верным признаком того, что он впервые приступает к более глубокому слиянию логики с альтернативной натурфилософией. Дух свежести природы пронизывает весь диалог[4 - Steinhart а. а. О. IV. S. 59 f.], и в самом конце этого вступления явное пренебрежение Сократа к наблюдению природы сливается с тем восхитительным описанием природы, стр. 230 В. С., с помощью которого Платон таким образом довольно бесцеремонно подводит своих читателей к описанию реальной сцены диалога. На самом деле исторический рисунок Сократа – это лишь основной тон всей картины, на фоне которого по мере приближения к завершению все сильнее выделяются отклоняющиеся локальные цвета. Недаром он снова предстает здесь как человек уже пожилой, а значит, зрелый, дошедший до идеальной высоты духа, p. 227 C. в конце.
Его бедность (там же) и грубость образа жизни, с. 229 А, конечно, вполне историчны, в отличие от изнеженности Федра, лишь случайно – сегодня уже по причине жары – оказавшегося без обуви. Но и здесь внешнее – лишь символ внутреннего, энергично оригинального и, напротив, женоподобно затуманенного ума; это тоже указывает на связь между умом и телом, психологией и физиологией, и все это служит для того, чтобы подчеркнуть, как женоподобность Федра отдаляет его от прогулок в гимнасии, то есть от реальных мест удовлетворения его желания слушать и говорить, в которых Сократ, движимый тем же желанием, почти всегда задерживается, p. 227 A., С этим прекрасно связан его выход на открытый воздух по этому случаю, а значит, и весь разговор.
Беспокойство, с которым Федр беспокоится о своем здоровье, делает его еще более похожим на самого зависимого поклонника чужих авторитетов, прежде всего врачебных, с.227A., но вскоре он также показывает бесплодность всего своего энтузиазма в зависимом заучивании чужих речей. И даже вспышки его чувства к природе, с.229A.B., проявляют мягкую сентиментальность [5 - Krische a. a. O. S. 11. Steinhart a. a. O. IV. S. 72.]и намного превосходят чудесное описание природы Сократом, несмотря на то, что он движется в такой незнакомой области.[6 - Krisch e am zuletzt angef. Orh?It diese Ueberbietung f?r cherihaft und ironisch; allein, wie sollte es dem platonischen Sokrates mit die ser so ergreifenden Schilderung nicht Emst sein J S. jedoch Ast a. a. O. S. 103.]
Кроме того, характерно, что Федр, так некритично отдающий свое безусловное почтение всему, что так или иначе имеет вкус современного, особенно философского, образования, ведет себя так недоверчиво и критически по отношению к старым мифам, передаваемым из его родного города p. 229 C..[7 - Hermann a. a. O. I. S. 214 f.] С другой стороны, однако, привязанность, проявляемая Сократом в этом случае к народной религии, так же мало имеет прямого отношения к самому Платону, как и вышеупомянутое явное презрение к созерцанию природы,[8 - Richtig, aber vom unrichtigen Standpunkte aus nrtheilt Krische a. a. O. S. 16. Anm. 1.] но скорее должна оцениваться так же, как и последняя: это опять-таки только исторически чистая отправная точка исторического Сократа, что достаточно ясно из добавленного мотива, согласно которому эта привязанность имеет место не ради самой вещи, а только потому, что глупо делать мифические предположения, не узнав себя, p. 229 C.– 230B.
Вообще весь этот эпизод заслуживал бы порицания неорганичной некоей инсценировки,[9 - Welchen Krieche a. a. O. S. 20 ?her sie ausspricht.] если бы он действительно сводился к характеристике двух собеседников, ибо это может быть достигнуто только средствами, наиболее тесно связанными со всей композицией. Напротив, такая связь существует вполне удовлетворительным образом, если только принять во внимание, что Платон сам переосмысливает идеи народной религии в мифах этого диалога в соответствии со своими собственными целями. Только против поверхностного натуралистического и аллегорического толкования мифов своего времени он хочет здесь защититься и, именно противопоставляя ему, просветить свое собственное отношение к мифам; скорее, оно должно быть выдержано только в принципиальном духе философского, «диалектико-психологического» самопознания и, наоборот, способствовать именно этому, что не может не иметь высшего этического момента.[10 - Steinhart а. а. О. IV. S.78 Ist auf der richtigen Spur, verfolgt eie aber nicht entschieden genug.]
Наконец, интересно отметить, как неудачная попытка Федра поупражняться в декламации заученной наизусть речи Лисия к Сократу, с. 228, приводит не к такому, возможно, неточному пересказу речи, а к ее буквальному прочтению. Из этого следует, что на самом деле главная оппозиция Сократа направлена не против Федра, а против Лисия; вся тяжесть порицания, таким образом, должна обрушиться на произведение последнего, как оно есть, а не на возможную долю, возможно, неумелого переложения Федра. В этом, идя еще дальше, можно было бы легко найти намек на то, что даже возможное неверное и карикатурное воспроизведение самим Платоном не должно служить оправданием для Лисия, но что он, вопреки своей обычной манере, будет основывать свое рассмотрение на реальном произведении последнего.[11 - Krieche a. a. O. 8. 20.] Впрочем, с таким же успехом можно просто подразумевать, что подражание в наибольшей степени соответствует реальной манере Лисия.[12 - Hermann, Die Rede des Lysias in Plato’s Ph?don, gesammelte Abhandlungen, G?ttingen 1849. 8. S. 12 f., wo h?chst treffend die ?hnliche Einkleidung des The?tetos verglichen wird.]
II. Речь Лисия
На самом деле, если эту последнюю точку зрения рассмотреть достаточно подробно, она может быть использована и для разрешения весьма примечательных и недостаточно рассмотренных возражений Krisches[13 - a. a. O. S. 28.] против Платонова источника этой речи.
Можно, однако, заметить, что начало речи связано с более ранней речью, обращенной к тому же мальчику, тогда как для платоновского диалога эта связь, по-видимому, безразлична. Можно, однако, заметить и то, что Платон, как подражатель, сразу же расположил первую часть речи таким образом, чтобы впоследствии, во второй основной части, к двукратному буквальному подчеркиванию ее приложить достаточную критику целого, p. 262 E. 263 E. Но второе возражение сразу же исчезает, как если допустить только такое подробное подражание, что Платон воспроизводит аналогичный вступление действительно любовной речи Лисия, хотя и не в точности слов, даже если оно теперь может быть для самого Лисия настоящим отсылом к более ранней речи, написанной им и обращенной к тому же юноше, как, впрочем, и для него самого, В таком случае, однако, уже нельзя сказать, что эта запись не имеет смысла для Платона. Ведь, с одной стороны, он может обвинить Лисия в том, что тот ставит частное, личное выше общего, начинает с того, чем должен был бы закончить, p.264A., и таким образом получает преимущество в том, что может доказать это, не помещая в начало более широкое обсуждение личных отношений. Однако в таком случае ему нужен был хотя бы намек на них, чтобы иметь возможность противопоставить их в повествовательной форме перед началом следующего первого опровержения, после которого предполагаемый человек, не являющийся любовником, разоблачается как просто более хитрый и более скрытый чувственный любовник, с. 237 B., если вся эта ситуация вообще должна иметь какой-либо смысл. Здесь также предполагается более ранний разговор с мальчиком, в результате которого он был убежден, что проситель его не любит. Таким образом, совершенно невозможно понять, почему речь, подобранная именно таким образом, не могла бы оказать Платону ту же услугу, что и истинно речи Лисия, и почему он должен был отступать здесь от своей обычной манеры.[14 - Darnach sind denn auch meine fr?heren Bemerkungen a. a. O. S. 95 f. zu berichtigen.]
Теперь Сократ критикует в «Промежуточных речах», стр. 234D. – 237 А., прежде всего, по форме, под покровом иронической похвалы, неестественно воспитанное, жестко чеканное выражение, стр.234Е, а по содержанию – бедность выдумки, проявляющуюся в частом повторении одной и той же мысли в разных формах, стр.235. Он уступает Лисию только в том, что тот выдвинул самое поверхностное, самое очевидное и самое безошибочное, в котором можно похвалить не выдумку, а только способ изложения, р.235Е.236А. Однако заслуживает ли она похвалы на самом деле, это обсуждение уместно оставить во втором основном разделе, поскольку оно относится к внешней, риторической стороне, тогда как изобретательность проистекает из энтузиазма и любви. Но на то, что речь предосудительна и с моральной стороны, указывает уже нежелание Сократа выступить с подобной изобретательной речью, затем то, что в конце концов он позволяет себе сделать это только в завуалированном одеянии, и, наконец, то, что изобретательный талант, проявившийся здесь, он черпает из чужого источника, от чувственных эротиков эолийской поэзии, Сапфо или Анакреона, и точно так же он не просит воодушевления у истинных муз, а только у шумных, болтливых (???????), которые только одаривают богатством мыслей и слов, без того, чтобы была важна их этическая истина, и чтобы мы не упустили верного смысла, – вот цель великой грамматической игры, которая ведется с их эпитетом ???????, p. 237 A. Это именно музы Лисия; два грамматических толкования их эпитета восходят к двум критикуемым в нем недостаткам: один – к монотонности его ритма, его отрывистой метрической прозе, другой – к многократному повторению одних и тех же мыслей, т. е. к его болтливости.[15 - Кrische a. a. O. S. 31 f. 31 f.]
III. Первое обращение Сократа
Но и другими способами указывается, что эта первая речь Сократа сохраняет в себе точку зрения, высказанную Лисием; сам Лисий, p. 257 B., описывается как ее автор, или также Федр, p.241 E., p.242E., который, как восторженный орган лисийской речи, отождествил себя с точкой зрения Лисия. Сам Сократ называет это рассуждение мифом, p.237A.241E., то есть таким, который объективно придерживается заданной подачи, и поскольку это в духе эпической поэзии, он завершает его эпическим стихом, гекзаметром (ср. p. 241E.). А чтобы мы не оставались слепыми к смыслу этого, Сократ впоследствии рассказывает о слепоте представителя эпических поэтов, Гомера, вследствие его греха против богини Елены, подобно тому как эта первая речь Сократа также является грехом против бога Эроса, с. 242D. И как эта слепота сама по себе уже является символом невежества, слепой объективной приверженности эпической поэзии к чувственной трактовке мифов, как она предстает в народной религии, так и пристальное внимание самого Сократа к народной религии, описанное в начале всего повествования, только отсюда приобретает свой истинный свет, и мы готовы к тому, что его пристальное внимание не является также слепым, на самом деле оно скорее безрелигиозное. Кроме того, как и Гомер, Стесихор был виновен в том же беззаконии, что и сам Гомер, и понес то же наказание, но возвысился над Гомером благодаря тому, что знал, как искупить грехи, связанные с религией и мифами, и таким образом освободил себя от наказания своим отречением, p.243A. B. Таким образом, свободная, субъективная манера лирического поэта (????????) оказывается в выигрыше, но, с другой стороны, она должна быть выдержана в действительно более глубоком этическом духе, ибо даже первая сократовская речь не просто заимствовала свой образец из эпоса, но и у других лирических поэтов, Анакреона и Сапфо, которые, таким образом, все еще придерживались чувственного способа восприятия, своего энтузиазма. Это контраст между чистой дорической и эолийской поэзией, при этом можно рассмотреть и более сложную форму первой. Таким образом, это образец второй сократовской речи, и особенно ее основателя Стесихора с его палинодией к Елене, поскольку та тоже, как сказано, является палинодией к Эросу, стр. 243, особенно 244 А.; тот факт, что Сократ произносит свою первую речь из стыда с покрытой головой, а вторую – с непокрытой, стр. 237 А.243В, может быть одновременно символом слепоты и вновь обретенного зрения этого великого лирического поэта; и даже этимологической шуткой над именем Стесихора, то есть того, кто возносит хоры в честь богов, и его отца Эвфема, то есть того, кто в благочестивой речи является богом богов. То есть того, кто умеет благочестиво говорить и молчать, и, наконец, его родина Гимера, которая показывает его как человека, испытавшего вечную тоску по любви (??????), имеет здесь очень серьезное значение. И точно так же в этом случае более ранняя речь вновь восходит к Федру с той же этимологической игрой, в которой не только место его рождения напоминает нам о мирте или мирре, то есть о мягких, чувственных удовольствиях, но и его имя, как и имя его отца Пифокла, призвано напомнить о внешнем блеске и внешней обманчивой чести перед людьми, против чего уже приводилось высказывание другого лирического поэта той же дорийской школы, Ибикоса, p.242 D., в то время как позже, напротив, только угождение Богу выдвигается в качестве цели всякой речи, p.273A. В этом смысле обращение к Музам, помещенное в начало первой акратической речи, в конечном итоге также приобретает значение указания на подобный способ открытия, как это принято в эпических поэмах. Но дифирамбическая энергичность этой речи может быть также p.238C. D.241 E. по той второстепенной причине, что в поэзии такого рода слишком часто сочетаются благозвучные слова с низкими мыслями. Показательно также, как Сократ после короткого перерыва, стр. 238 D., быстро хочет продолжить, опасаясь, что его энтузиазм может в противном случае сойти на нет. Если же в заключении настоящего трактата этот энтузиазм черпается и у здешних нимф, p.241E. cf.238D., то есть у простых низменных богинь природы, то это имеет другой смысл, выражающийся в том, что эта речь также хочет ярко изобразить бурный чувственный инстинкт природы в выражении и ритме.[16 - Dieser ganze Absatz schliesst sich auf das Engste an Krieche a. a. O. 8. 33, 35, 42—44, dazu theilweise an Ast a. a. O. 8. 101 f. 104. und Steinhart а. а. О. IV. 8. 75 und 172. Anm. 95. Unrichtig H. M?ller a. a. O. IV. 8. 176. Anm. 18.]
В этом, однако, и состоит основной смысл дифирамбического языка, с помощью которого эта речь призвана противостоять монотонному, отрывистому ритму, критиковавшемуся в лисийской речи, поскольку ритм, очевидно, должен быть созвучен содержанию. Низкая чувственность этого содержания, однако, логически связана с тем, что выражение часто поднимается до чувственной полноты в манере дифирамба, который, по крайней мере, еще находится на границе между поэзией и прозой, и, наконец, даже поднимается до формы чувственной поэзии или эпоса, т.е. почти до стиха, до гекзаметра; Но хотя Сократ иронически истолковывает это так, что, уже впав в такой энтузиазм при порицании возлюбленного, он может провозглашать хвалу предполагаемому некому не любовнику только в героических стихах и поэтому должен остановиться, с. 241 Е., скорее, всерьез утверждает обратное, что это падение в гекзаметр на самом деле означает лишь возвращение к круговой метрической манере речи Лисия, примеров которой в речи достаточно и в других местах. Конечно, там, где мысль только поднимается над ним, то же самое возможно и с формой.[17 - Vgl. Krieche a.a.0.S.35 nebst Steinhart am eben angef. O.]
Если мы теперь рассмотрим вторую сторону, которую Сократ выше выделил среди требований к речи, не критикуя из нее речи Лисия, – изложение, то, очевидно, и в этом отношении критика теперь по крайней мере практически осуществляется благодаря преимуществам, которые и с этой стороны дает первая речь Сократа. Она исходит, по крайней мере, не из частного, а из общего, из определения предмета, в связи с чем нам снова напоминают, благодаря авантюрному выведению ???? из ???? p. 238 C. напоминаем, чтобы мы не считали его платоническим; он совершенно очевидно отделяет, согласно ему, то, что было прежде всего необходимо, но отсутствовало у Лисия, с внятной определенностью, желание предполагаемого объекта нелюбви при этом не обобщая оба под общим термином влечения к прекрасному; он, наконец, преследует вполне упорядоченную диспозицию. Только первая главная часть его, порицание влюбленного, развивает на время любви и его развращенность к уму, телу и имуществу возлюбленной, и его невзгоды в повседневном общении, а после прекращения любви – его безверие.
Наконец, в-третьих, что касается содержания, то, хотя оно и обнаруживает гораздо большую изобретательность в том же кругу мыслей, чем у Лисия, оно, конечно, изначально взято только из вульгарного образа мыслей и не может рассматриваться как непосредственно платоническое. Так, ???? здесь обозначает знание, тогда как в истинном смысле у Платона оно обозначает только обычное представление. Только желание понимается здесь как врожденное, тогда как рациональное ???? – это лишь то, что присваивается. То, что здесь называется любовью, должно быть слепым, неразумным желанием, тогда как стремление так называемых свободных от любви людей к прекрасному должно быть тем, что сопряжено с разумным соображением.[18 - Krische a. a. O. S. 36—40.]
Сам факт, что Сократ отказывается от второй основной части – восхваления предполагаемых невлюбленных, – доказывает, что Платон, несмотря на свою странную позицию, знает, как заставить эту речь служить своим положительным целям. Ведь даже с этой странной точки зрения можно было произнести совершенно правильное порицание того, что он называет любовью, то есть страстной чувственной любви, и совершенно верно охарактеризовать ее, хотя, конечно, стремление нелюбящих, которое рекомендуется в противовес ей, уже показано как принадлежащее к той же категории, в соответствии с предыдущим введением, и действительно только как более замаскированная и скрытая деятельность совершенно того же рода. Рациональное размышление, которым он утверждает руководствоваться, на самом деле является лишь разумной, вполне трезвой и незлобивой утонченностью, перед которой неприукрашенная чувственная жажда удовольствий все еще имеет по крайней мере истину страсти, которая идет туда, даже если она, по общему признанию, сильно выродилась Только в той мере, в какой точка зрения этой речи по крайней мере подозревает истину, поскольку даже высшая и чистая любовь не может не иметь истинного и высокого благоразумия, и в той мере, по крайней мере, подготавливает более глубокое посредничество между ними. Общее для всех начинаний такого рода понятие стремления к прекрасному также может быть принято в общеплатонических терминах. Таким образом, эти первые две речи достаточно полно описывают негативную область ложной любви в двух ее частях и позволяют третьей речи в целом незамутненно держаться на уровне чистого созерцания истинного и оттуда довольствоваться отдельными, лишь наводящими на размышления полемическими ретроспекциями.
IV. Структура и введение второго сократического дискурса
Но чтобы достичь этой высоты в действительно неуклонном движении, необходимо прежде всего установить связь с другой стороной обыденного сознания, содержащейся в первом сократовском рассуждении. Отказ от любви в этой речи был основан только на том, что она была обозначена как безумие (?????). Теперь, поскольку Сократ хотел сохранить именно это определение и, наоборот, приписать любви ее благотворное влияние именно из него, необходимо было показать, как даже обыденное сознание отнюдь не связывает просто укоризненное понятие с чувством безумия, а уже само распознает определенные его роды, которые способствуют высшему спасению человека. Это мистический, телесный и поэтический энтузиазм. Более того, можно показать, что народное сознание даже отводит им меньшее место, чем соответствующим, просто благоразумным и разумно рассчитанным, лишенным энтузиазма способам, таким как художественный сантимент или толкование знаков, или даже, как лишенная энтузиазма поэзия, отказывает им во всякой ценности.
Это вступление, p.244A.– 245E., должно было предшествовать собственно основному корпусу второго сократовского дискурса, чтобы ввести в него эротическое и, желательно, высшее его звено – философское заблуждение4. Но следует сразу же отметить, что три других упомянутых жанра взяты совершенно извне и ни в коем случае не найдены путем концептуального выведения и организации. Поэтому их признание считается простой иронией,[19 - So Krieche a. a. O. S. 46 Anm. 1, dor im Uebrigen h?chst richtig urtheilt, wogegen Steinhart а. а. О. IV. S. 65, 85 eine ?cht platoni-’ehe Classification vor sich zu haben glaubt. S. dagegen auch De use hie ?ie platonischen Mythen, insbesondere der Mythos im platonischen Pharms, Hanau 1854. 4. S. 18 f.] и это мнение может быть подкреплено этимологической волей, которая здесь снова используется со словами ??????? и ??????????. Да, более того, процедура не только содержит некоторые из средств выведения слов, высмеиваемых в Кратиле, но даже использует для них те же самые выражения (??????????? Kratyl. p. 4141). а ????????? ?? ? или ?? ? по крайней мере полностью соответствует ????????? p. 414C. 418D..[20 - Nach der scharfsinnigen Bemerkung von К ri sche a. a. O. S. 46. Ашп. I. Vgl. auch schon Herman» Gesch. u. Syst. I. S. 566. Аnm. 63.] И, наконец, в довершение всего, апелляция к автаркии словесников (?? ?? ??????? ?????????), которая здесь сведена к такому скромному значению!
Именно этот последний пункт выводит нас на более правильный путь в соответствии с вышеприведенной интерпретацией словообразователя как мифического вооружения. В ходе этой речи мы не только попадаем на мифическую почву, но и стоим на ней с самого начала. Впрочем, об этом напоминает и многое другое. Например, выбор термина pavla для описания того, что в предыдущей речи понималось более плоско, как страстное возбуждение.
Ведь именно в этом и состоит суть ????? в том высоком смысле, который здесь предполагается, что она представляет высшую жизнь духа как непосредственный дар Бога, говоря языком Менона, в то время как на самом деле за нее нужно сначала бороться и победить, что она опосредует пропасть, которая скачком отделяет человеческое от божественного. И именно такова природа всего мифического, что оно, с одной стороны, расчленяет вечные факты на временные формы, а с другой – наоборот, синтезирует весь ряд событий в единый законченный вид, в единый идеальный факт.[21 - Deuschle am eben angef. O.] Насколько признание трех других родов на самом деле является лишь шуточным, еще предстоит выяснить.
Но не следует упускать из виду и то, что, с одной стороны, Сократ, в отличие от чужеземных авторов своей предыдущей речи, приписывает настоящую (p.242B.C.) своему собственному демону,[22 - Кrische a. a. O. S. 34.42.] а с другой – ставит во главе чужое имя, и опять-таки имя поэта, а именно, как уже отмечалось, Стесихора. Сократ, конечно, не хотел напрямую отождествлять себя с ним, несмотря на подчеркнутую близость ума; напротив, он прямо говорит, что хотел быть мудрее не только Гомероса, который не знал, как искупить свое преступление, но и Стесихора, который научился искупать его только после того, как ослеп в наказание; он скорее хотел предложить свою палинодию до того, как такое же наказание постигло его самого, p.243B. Сюда же относится и упомянутая выше грамматическая шутка с именами Стесихора и Фаэдра, которая, помимо серьезного смысла, как и все подобное в диалоге, имеет еще и иронический, поскольку объясняет содержание этой речи как поэтический энтузиазм, то есть истинное в мифически-поэтической и нелитературной форме. Наконец, той же цели может служить уступка, что для спорщика (???????) многое сомнительное останется в дальнейшем доказательстве, с.245В..[23 - Unrichtig Krieche a. a. O. S. 48.]
Это дальнейшее доказательство состоит, конечно, в том, что любовь действительно принадлежит к тому разряду безумств, которые посылаются нам богами для нашего спасения, т. е., согласно только что приведенному толкованию ?????, к тому, что составляет высшую жизнь души.
Для этого, однако, неизбежно должна быть прослежена вся история развития души, чтобы определить ту точку в ней, из которой в нее органично вмешивается любовь. Ведь любовь, как ?????, не принадлежит душе в ее чистой сущности, но скорее внутри этого явления, поскольку именно через нее должна быть преодолена пропасть, отделяющая человеческое от божественного, а значит, ее существование уже предпослано.
Соответственно, последующая основная часть рассуждения очень естественно делится на два больших раздела, в первом из которых (вплоть до стр. 249D.) рассматривается природа и внутренняя организация души, а во втором на этой общей основе развивается значение Эроса в частности. Однако и в этом случае первый из этих разделов не может говорить о сущности души в ее чистоте, поскольку он никогда не может быть использован для объяснения того, что здесь важно, а именно того, что заставляет внешнее проявляться в отличие от него, но эти моменты должны быть перенесены в область идеального изображения, и именно это обстоятельство придает ему печать мифического и делает его, так сказать, трансцендентной историей развития души. Поэтому здесь речь идет вовсе не об идее души, а лишь о более идеальном ее проявлении, чем представляет эта земная жизнь, а значит, с точки зрения последней, о прежнем существовании, предсуществовании, если не считать того, что «до» и «после» в непрерывной смене обоих состояний – это, по правде говоря, неадекватный способ выражения. Это не более чем отрыв от границ пространства и времени, не полная бесплотность, а лишь, так сказать, более прозрачная телесность. Описывается не только предэкзистенциальное состояние души, но и ее нисхождение из него в земное существование, причем вторая часть уже не просто вытекает из первой, как частное из общего, но и является равноправным фактором, то есть не просто рассматривает Эрос, а продолжает историю души в целом, противопоставляя предземное земному, постепенное возвращение к апостасии, причем только Эрос играет главную роль как рычаг всего этого финального движения. Однако, с другой стороны, даже при таком рассмотрении первая часть остается более общей, вторая – более конкретной. Ибо насколько пространственное и временное являются лишь символами, настолько же они не являются главным, а скорее это контраст между идеалом и реальностью: первая часть описывает внутреннее идеальное свойство души, вторая показывает, в какой степени оно находит реальное применение по отношению к внешнему миру, сначала к телесности, а затем только в опосредованном ею общении отдельных душ друг с другом, но таким образом также сначала преобразуется в реальное духовное свойство.[24 - Zu einer richtigen Auffassung der in diesem Abs?tze behandelten Verh?ltnisse sind erst pnnz neuerdings durch Deuschle a. a. O. S. 19 ff. 30. die Wege gewiesen worden. Worin ich abweichender Ansicht bin, dar?ber habe ich mich Jahn’s Jahrb. LXX. S. 147 ff. ausgesprochen.]
Но именно в этот момент отношения меняются на противоположные; истинный идеал заключается скорее в этом свободном присвоении, не в предсуществовании, а в самостоятельном возвращении к нему; короче говоря, вторая часть приобретает уже не нисходящее, а скорее восходящее значение по отношению к первой. В сущности, правильное понимание всего мифа зависит от установления этих различных взаимосвязей между отдельными частями, ибо именно в этом состоит суть мифического представления.
Та же невозможность постичь взаимную связь отдельных частей с единой точки зрения повторяется и при дальнейшем разделении; более того, по той же причине ее вообще нелегко найти.
V. Первый основной раздел этого рассуждения
На первый взгляд может показаться, что она разделена на две очень неравные части, первая из которых, с.245С.-246 А., посвящена сущности, вторая, однако, – проявлению души, и сам Платон отдает предпочтение этому взгляду так, что его нельзя считать совершенно непреднамеренным. Сразу же после первого абзаца он заявляет, что хочет говорить мифически о том, что следует далее, точно так же, как если бы до этого момента он говорил диалектически, и насколько это возможно в мифической среде, настолько же это должно быть и в реальности.
В соответствии с природой материи душа, как местопребывание всякого философского созерцания, вмешивается во все три ее области, и поэтому ее сущность организована в триединую задачу: физическую, чтобы быть принципом жизни и движения, диалектическую, чтобы быть принципом знания, и, наконец, этическую, объединить эти две задачи в моральном духе и таким образом овладеть всем телесным и своей собственной стороной, обращенной к чувственному, за исключением того, что эта третья задача фактически уже дана вместе со второй, добродетелью с познанием, с сократовско-платонической точки зрения. Первая из этих задач простирается исключительно на отношение к телу, вторая в своем завершении – на чистую духовность души, хотя без телесного нельзя обойтись как без эмпирической отправной точки; но все три определения подпадают под общий аспект бессмертия, ибо это именно та общая форма, благодаря которой душа, хотя сама является лишь проявленной вещью и потому принадлежит к становлению, тем не менее гораздо теснее связана с вечным бытием идей, чем любая телесная вещь. Но в той мере, в какой это обосновано в только что упомянутом кратком отрывке, все последующее аналогично этому, так же как видимость аналогична сущности.
Но это лишь одна сторона дела. Бессмертие здесь лишь вначале сближается с физической задачей души, лишь далее следует описание предэкзистенциального состояния, а затем именно ????????? раскрывает ее интеллектуальную жизнь, так что первое предстает уже не просто как идеальное, но в то же время как чисто эмпирическая предпосылка. При таком рассмотрении, однако, второе излечение становится иным, поскольку в этом случае первый раздел должен быть скорее расширен до p.246 D.
В определении души как принципа движения (???? ????????) с равной необходимостью лежат два противоположных полюса, а именно, с одной стороны, ее бессмертие, ее возвышенность над всем разумным, но затем, в то же время, необходимость «принять на себя все нематериальное», т. е. объединиться с телом, чтобы образовать ????, p. 246 B. -D.; но в центре, именно из-за этого контраста, должен быть промежуточный раздел, который представляет саму душу в ее внутреннем разделении, т.е. в соответствии с ее стороной, обращенной к сверхчувственному, и в соответствии с ее стороной, обращенной к чувственному, p.246A. B.
Таким образом, в этом узком кругу последние два абзаца первого представляют собой отношение видимости к понятию, так же как Платон первоначально обращается только к ним в своем явном объяснении мифического способа обращения, а именно говоря, что говорить о внутренней организации (????) души, как она есть сама по себе, т.е. диалектически, – это действительно более длительное обсуждение, очевидно, потому что оно идет методично и не пропускает никаких промежуточных звеньев, но и более божественное, то есть более превосходное, если только оно вообще возможно в этой области; говорить об этом притчево, то есть мифически, с другой стороны, – это сокращенная, но тоже чисто человеческая процедура, p.246. A. Конечно, однако, человек может достичь только человеческого, и поэтому мы имеем здесь наиболее сжатое объяснение самого Платона того пункта, где его мифическая процедура должна обязательно вступить повсюду, а именно там, где он вынужден представлять становящееся и явление как таковое.[25 - В этом отрывке нет признания диалектической неоригинальности, как меня недавно соблазнил предположить Крише в Jahn’s Jahrb. LXVIII. p. 592 Крише не лжет в этом отрывке; напротив, он тщательно подтверждает важные открытия, сделанные Deuschle, Die plat. Sprachphil. pp. 38—44, Die plat. Mythen p. 3—17, о природе мифического представления у Платона. Иногда Бёкх, Untersuchungen ?ber das kosmische System des Platon, Berlin 1852. 8. p. 16 f., и Герман, Gesammelte Abh. p. 291 f., делают подобные замечания, но не делают никаких выводов. С религиозным характером платонизма, таким образом, эта накидка имеет так же мало общего, как и связанная с ней ссылка на боголюбов, хотя это не просто Ackermann, Das Christliche im Plato und in der platonischen Philosophie, Hamburg 1835. 8. p. 52 f., из этой предпосылки вытекает главным образом его основательно искаженный и односторонний взгляд на платоновскую точку зрения, а также Baur, Sokrates und Christus p. 91 ff., который, кстати, высказывает гораздо более правильное суждение.]
Даже само выражение ???? для описания внутренней организации и структуры души носит уже образно-мифический характер и, кроме того, заимствовано из предшествующей речи, которая, как и впоследствии p.253 С., называлась ?????, потому что, как мы можем теперь, выводя отсюда, описать ее более подробно, она сохраняла точку зрения простого воображения, поскольку это – с субъективной стороны – соответствует видимости – с объективной стороны – и действительно, что отличает ее от настоящей, это такая ее форма, которая смешивает ложное с истинным. Там тоже употреблялся тот же термин ???? для двух внутренних образований или движущих сил души, разума и желания, которые там предполагались; действительно, более того, здесь они сами являются, только в другом положении и значении, а именно: первое понимается под вождем, второе – под необъезженным конем, но кроме того, в благородного коня вставляется средний член, т. е. ?????.
Вышеприведенным замечанием Платон, однако, не хочет сказать, в соответствии с уже сказанным, что доказательство бессмертия, которое, кстати, кажется, обязано своим содержанием кротонскому Алкмеону, родственному духу пифагорейцев, в согласии с другими пифагорейскими следами диалога,[26 - S. hier?ber nnd ?ber die eleatische Form der Beweisf?hrung Krische a. a. O. S. 50. vgl. S. 40. Anm. 1.] имеет собственно диалектическую,[27 - Wie ich selber ehemals Jahn’s Jahrb. LXVIII. S. 597. Prodr. S.84 f. mit Krische a. a. O. S. 48 behauptet habe. S. die eingehende Widerlegung von DeuBchle, Die plat. Mythen S. 20 f.] но только то, что оно имеет форму, более близкую к строго научной, логико-понятийной форме. Последняя, правда, не так проста, ибо в иных случаях Платон приписывает душе движущую и одушевляющую силу без всяких дополнительных доказательств; здесь же, напротив, приводится своего рода доказательство из опыта, что только одушевленное тело получает свое движение изнутри, а неодушевленное – извне; вся форма аргумента, однако, связана с парменидовской: «чистое бытие не может ни стать, ни погибнуть, ибо иначе оно не было бы еще или уже не было бы бытием», перенося его с этого чистого бытия на Принцип (????) вообще и соответственно преобразуя его в другую форму: сам Принцип не может ни стать, ни погибнуть, ибо иначе либо все остальное не происходило бы из самого Принципа, либо тогда оно вообще стало бы ничем, если бы погиб сам Принцип, из которого только и может стать все, что становится.
Тем не менее, более точного выведения и определения используемых в нем терминов в их взаимной связи постоянно не хватает: Дюшле [28 - a. b. O. S. 21.]справедливо замечает, что даже истинно существующее11, если представление его сущности положено в основу мифа, должно принять иную форму представления, а именно чисто догматическую, поскольку она ближе всего подходит к общему смыслу мифа. Ведь фиксируя понятия непосредственно в их взаимосвязи, онтическое представление как таковое сразу же ставится на место развития мысли, превращение в которую генетического развития является также целью всякого мифа.
Сравнение души с упряжкой тоже имеет свою модель в начале парменидовской поэмы, как уже отмечал Гермий (у Ast p. 125). Сложнее, однако, судить о том, последовал ли Платон за пифагорейцами в разделении души и в какой степени, поскольку, с одной стороны, различие между разумом и желанием, на которое он ссылается вначале, уже перешло в народное сознание, Во-первых, различие между разумом и желанием, о котором он говорит вначале, уже вошло в народное сознание, поскольку предшествующее рассуждение, в котором он появляется, безусловно, поддерживает народную точку зрения, и поэтому нет необходимости возвращаться для этого к пифагорейцам; во-вторых, однако, утверждения последних о разделении жизни души весьма противоречивы. Но что касается первого пункта, то пифагорейцы сохраняют ту особенность, что они рассматривали разум и желание не просто как разные силы, а как разные части, и соответственно наделяли их разными физическими местами, и именно этот пункт Платон в «„Горгии“» (см. выше, с. 107 и далее), похоже, оставляет для более точного использования. Что же касается второй трудности, то здесь мы будем придерживаться исключительно сведений, восходящих к Филолаю как единственному писателю этой школы, поскольку все остальные по этой самой причине черпают информацию из смутной, чисто устной традиции. Таких сведений, однако, у нас теперь два: одно – это высказывания в самой Горгии, согласно которым Филолай достаточно хорошо описал внутреннюю природу желания в отличие от разума, хотя и в образной форме, и затем 21-й фрагмент (из Theol. Arithm. p. 22), согласно которому душа и ощущение – а значит, и желание – имеют свое место в сердце, а разум или рассудок (????) – в мозгу.[29 - Ein vollst?ndiges Verzeichniss aller einschlagenden Stellen giebt Stallhaum zu p. 246 A. Prolog, ad Tim. S. 53. Seltsam nur, dass er von der Unvereinbarkeit mancher dieser Angaben nichts gemerkt zu haben scheint. Z. B. Diag. Laert. VIII. 30 und Suid. s. v. ???? geben vielmehr eine Dreitheilung von ????, ??????, ?????, von denen die beiden ersteren im Gehirn, der ????? aber im Herzen seinen Sitz habe.]
В то же время, однако, в двух последних абзацах всего этого раздела вновь переплетаются несколько положений, которые имеют более высокий характер, чем те, что содержатся в первом абзаце, а именно противопоставление божественного и человеческого, далее – душ, испытывающих и лишенных вибрации, и, наконец, бессмертного и смертного ???. Первая из этих противоположностей учитывается прежде всего во внутренней организации души, и поскольку третья явно возникает как соответствующая ей, соответствующая внутренняя организация необходима и в божественных душах; в них также должна быть нижняя часть, обращенная к телесному, только более точные детали этого не могут быть изложены даже мифически, и в любом случае исключается подобный конфликт между различными частями, как в человеке. Эти бессмертные, которые ??? связывают тело и дух навечно, очевидно, являются небесными телами, которые, как известно, уже считались богами у древних философов и, вероятно, у пифагорейцев,[30 - ???? ?????? Philol. b. Stob. Eel. phys. I. p. 488 (Fr. 11 B?ckh); благороднейшее мировое тело, в центре которого находится плод, называют не только Гестией, но и матерью богов (там же), т. е., вероятно, высшим из этих божеств: именно она является покоящимся центром движения и столь же первоначальным источником света (B?ckh a. l.c. p. 123 ff.) для других небесных тел; покой и свет, однако, соответствуют в известной пифагорейской таблице противоположностей более благородному принципу, ????????????, «движение и тьма» – ??????? (Aristot. Met. 1.5.986 a. 15 ff.). То, что освещение, возможно, одновременно исходит и от окружающего огня (Martin Etudes sur le Timte de Platon II. p. 101. B?ckh Unters, ?b. d. kosm. Syst. des Plat. p. 94), не имеет отношения к данному вопросу. Кстати, следует помнить, что ???? ни здесь, p. 246 C. End, ни ниже p. 249 C. согласно всему контексту не может означать высшего, абсолютного Бога Платона, Бога ??? ??????, как считает Штейнгарт а. а. О. IV. p. 82 и 117. прим. 89. Hermann Vindicate disputationis de idea boni secundum Platonem, Marburg 1839. 4. прим. 44 и, хотя и с сомнением, я сам предполагаю Prodr. p. 88; скорее речь идет о единстве божественного в конкретном представлении, так что то, что в этом выражении обобщается в целом, относится и к каждому отдельному богу. Более того, первое скорее следовало бы назвать ? ????.] Хотя сам Платон оставляет это лишь как гипотетическое предположение, не основанное на определенных понятиях (????? ????????????), не столько потому, что сомневается в его правильности, сколько чтобы защититься от него, как если бы природа божественного уже была исчерпана.
Второе отличие, с другой стороны, не вполне соответствует двум другим, но, помимо божественных душ, человеческие души в состоянии предсуществования также принадлежат к одушевленным душам, называемым демонами по эмпедоклийской, возможно, также пифагорейской и гераклитовской модели,[31 - Empedokles V. 1—6. Karsten; f?r Herakleitos s. Diog. Laert. IX, 7. vgl. mit Fragm. 51. Schleicrmacher (s. jedoch Zeller a.a. O.I. S. 163 f. Anm. 1), f?r die Pythagoreer Diog. La?rt. VIII, 32. vgl. 31. (??? ?? ??????? = auf die Gestirne?)] p.246E.247B. Таковы две различные формы, в которых проявляется душа (????? ?? ?????? ?????? ????????? p.346B.). Что, между прочим, обладание крыльями обозначает более совершенное состояние души, так как крылья имеют способность взлетать вверх (?????????????), а пространственная высота есть образ духовного совершенства, на это здесь уже указано, и то, что небесные тела лежат напротив центра земного шара, то есть земли, по направлению к вершине, потому что больше к окружности, также ловко используется для этой цели. Здесь встречаются образ и материя; это, собственно, более совершенные тела мира, и на них мы, собственно, должны будем думать о человеческих душах в предсуществовании как о живых, то есть не развоплощенных, а облеченных в более благородное, побочное тело.[32 - Wie ich Prodrom. S. 89 mit Krieche a. a. O. S. 57. 67 angenommen habe; der von mir dort behauptete Widerspruch ist mithin nicht vorhanden; so wie auch das &eiov y?’voff p. 240 D. dort falsch von mir erkl?rt ist, das Richtige s. u.] Эта связь, однако, является необходимостью; связь же с земным телом описывается в данном контексте лишь как потеря крыльев и падение с высоты.
Причина этого отступничества теперь представлена якобы как тема второго раздела, p. 246 D. – 249 D.; таким образом, если до сих пор все рассмотренное относилось к природе души, то только теперь перед нами предстает ее история. Но для этого необходимо сначала более точно, чем прежде, описать состояние первостихии или предсуществования, и в особенности подчеркнуть, что в данном случае речь идет не о физической и даже не об этической, а об интеллектуальной стороне: только здесь на первый план выходит наиболее существенный аспект сущности души, идеал познания, который, однако, в своей чистоте принадлежит только богам (вплоть до с.248Е). A.) прокладывается путь к рассмотрению отличительного характера человеческого познания и вместе с тем самих отдельных человеческих индивидуальностей друг от друга, и таким образом рассмотрение уже спускается в саму земную жизнь, откуда, в-третьих, внутри этой последней также должна быть проведена граница вниз, к животной душе, иначе говоря, должен быть определен действительный характер собственно человеческого мышления, который выражает себя в ?????????.[33 - Vgl. Deuschle а. а. O. S. 24.]
Крылья обладают силой поднимать вверх, туда, где обитают боги, то есть возносить душу к звездам, нести ее вверх, к ее более совершенному, предэкзистенциальному существованию. Поэтому они также разделяют большую часть всего, что окружает тело (??? ???? ?? ????), в божественном, то есть духовная сила, чувственно воспринимаемая через них, является самой богоподобной из всех. Но божественное – мудрое, доброе и прекрасное, от мудрого, доброго и прекрасного питаются и растут крылья, с.246D. E. Но мудрое, доброе и прекрасное, очевидно, есть не что иное, как воплощение идей; сами боги являются богами только потому, что они причастны им, потому что они ближе к ним, чем люди, потому что их знание о них выше и чище. Крылья, следовательно, означают не что иное, как способность питаться ими, т. е. принимать их в себя, познавать их, но только, конечно, так, как только божественное познает божественное, что поэтому всегда уже должно быть, так сказать, определенное знание, предшествующее познанию, определенное идеальное содержание в познающей душе, и точно так же крылья растут от этого питания, т. е. от уже достигнутого знания. Т.е. с уже достигнутым знанием растет способность продвигаться в нем все дальше и дальше.
Идеи, таким образом, более возвышенны, чем сами небесные тела, а поскольку они распределены в верхних частях земного шара, их следует образно приписать супраментальному пространству. Поэтому сами боги должны сначала подняться к ним, сколько бы прекрасных вещей ни было в пределах вселенной. Этим последним добавлением, если говорить о действительном ядре мысли, уже обозначено то, что позднее найдет свое дальнейшее осуществление в ?????????, – соединение знания с эмпирией, но если говорить об избранном образе, то, подобно соединению фиктивного надкосмического движения мировых тел, которое происходит лишь время от времени (??? ?????? p. 247 D.), по истечении определенных больших промежутков времени, т. е., как будет показано точнее позднее, каждые десять тысяч лет, с их обычной и реальной космической вибрацией, поскольку последняя уже имеет место в верхних пространствах мира и, следовательно, является следствием обладания их вибрациями. Таким образом, боги, придерживаясь вышеупомянутого образа питающих крыльев, выходят на пиршество в установленном порядке, то есть за нижними планетами, которые находятся больше к центру, за верхними планетами, которые ближе к окружности земного шара, а за каждым богом – связанные с ним демоны, то есть с каждым небесным телом – разумные индивидуальные существа, живущие на нем. Часто полагают, что Платон, организуя эту процессию, следует мировой системе Филолая, что было бы неспроста, если бы она лучше, чем его собственная, соответствовала целям, которые должна была символизировать вся эта астрономическая система. Прежде всего, мы не должны упускать из виду, что Платон уже здесь вплетает в астрономическую концепцию богов представление о народной религии, поскольку божества этой религии – духовные силы, не потому, что для него существует противоречие между этими двумя концепциями, но потому, что это единственная возможность в мифическом способе представления, чтобы постепенно все сильнее и сильнее выдвигать эту интеллектуальную сторону представления на передний план как фактически существенную. Итак, прежде всего, двенадцать великих богов, Зевс как предводитель процессии, и, наконец, можно также объяснить, почему божество, которому не позволено следовать за процессией, но которое должно оставаться позади в доме богов, то есть во внутреннем мире, называется Гестией, а именно потому, что Гестия занимает самое низкое положение в системе двенадцати богов. Хотя Филолай также называет Гестией свой центральный огонь, вокруг которого вращаются десять божественных мировых тел, включая землю, в соответствии с декадной системой счисления, здесь это не может иметься в виду. Ведь в этом случае и земля должна была бы взметнуться вверх, в супраментальный космос, а вместе с ней и живущие на ней человеческие души, т. е. последние также были бы в восторге от этого земного состояния, тогда как из с. 246 C. 248 С. прямо свидетельствует об обратном. Напротив, перенос на землю описывается в этих отрывках как потеря крыльев именно потому, что это перенос в мировое тело, лишенное космического, а следовательно, и связанного с ним сверхкосмического движения, поскольку земля – это покоящийся центр вселенной. Центр, однако, обозначает низ, следовательно, это низшее из божеств, Гестия; на самом деле, конечно, будучи неподвижной, она также неодушевленная и, следовательно, уже не божество вообще; мифическая форма, однако, скрывает это противоречие. Таким образом, связь с Филолаем сохраняется лишь в той мере, в какой платоновская система мира согласуется с его, то есть в противопоставлении более совершенных неподвижных звезд и планет менее совершенной земной области, и об этом, конечно, должно напоминать обозначение Гестии, которая, несмотря на все прочие отклонения, все же обозначает здесь, как и у Филолая, среднее, покоящееся тело земного шара. Супраментальное место также, несомненно, создано по образцу объемлющего огня или Олимпа Филолая, который самим своим названием доказывает, что является одним из главных мест божественного и в котором Филолай, согласно Стобею (Ecl. phys. I, p. 488) также чистота элементов (??????????? ??? ?????????), несомненно, является хорошим образцом для последующего чувственного представления идей, как это может быть при более точном толковании этого выражения,[34 - Соответственно, я могу только признать филолаическую подоплеку этого представления, неоднократно подчеркиваемую Бюкхом, наконец, Филолаем p. 104 ff., согласно модификациям Крише, op. cit. pp. 57—61, где, однако, ошибка последнего, будто земля, несмотря на свой покой, все же вращается вокруг мировой оси, достаточно опровергнута Бёкхом, Унтерсом, ?b. d. kosm. Syst. des Plat, Deuschle, op. cit. 8. 28 f., который вообще отвергает всякое астрономическое воззрение, но тем самым, по его собственному признанию, делает невозможным всякое толкование не только ??? ???????, но и такого определенного и потому, конечно, не лишенного смысла признака, как остаток Гестии. См., кроме того, против него мое augef. ree, Jahn’s Jahrb. LXX, P. 148 – 150. Под ??????????? ??? ???????? B?ckh, Pl?lol. p. 98 беспредельное пустое пространство вне мира, с которым Стобей путал Олимп. Диссен (Dissen, G?ttinger gelehrte Anzeigen 1827. 8. 834 f.) противоречит ему, но сам ошибается, считая, что Стобей называет Олимпом неподвижные звездные небеса, поскольку слова ?? ??? ??? ??????? ????? ??? ??????????? скорее относятся к предшествующему ??? ??????? ?? ????????. Но даже в этом случае эти слова все равно допускают двойное толкование, о котором говорит Бёкх (B?ckh, op. cit. p. D4). Примечание 1. =?? ??????? ?????, ?????? ?? ????????to, или другое, которое принимает генитив в его обычном смысле, так что на самом деле только внешний край окружающего огня, а не он сам в целом, был бы назван Олимпом. В последнем случае, однако, тем легче согласиться с Криче, De societatix a Pythngora in urbe Croton?itarum conditae tropopolitico, G?ttingen 1830.4. p. 62 понимать под ??????????? ??? ????????? эфир, который в таком случае все еще заключает в себе огонь, тем более что Филолай, кажется, также связывал эфир с центральным эфиром, при условии, что мировое тело, противоземля, лежащая первой по отношению к нему, также должна была называться эфирной землей, Simplic. to Aristot. de coel. II. p. 124b (цитируется по Bockh op. cit. p. 128). Очевидно, как прекрасно согласуется с этим филолайское обозначение эфира как грузового корабля земного шара (? ??? ??????? ????? fr. 21.), если он таким образом объединяет земной шар извне. Можно было бы склониться к тому, чтобы согласовать эту точку зрения, например, с мнением Бёкха, что эфир был бы элементом беспредельного и, таким образом, совпадал бы с ??????? ?????? (Aristot. Phys. IV, 6. 213b. 22 и далее) вне мира; однако эта попытка была бы не свободна от некоторых очевидных сомнений. Диссен а. а. 0. предпочел бы сделать весь объемлющий огонь тождественным с эфиром.] p. 246E. – 247 C.
Это последующее описание идей, однако, несмотря на свой чувственный и образный характер, призвано служить истине, p. 247 C., и поэтому под этой формой возникает уже известное нам из предшествующих диалогов основание Идей на элеатском овале, и как, например, ????? у Кратила, p.423D., возвышается над всеми чувственными качествами, так и здесь она описывается как бесцветная, бесформенная и нематериальная, следовательно, как бесплотная. Примерно такое же место занимает и истинное знание, т. е. подобно овою идее бытия как объективной, идея знания мыслится как субъективное воплощение идей, и добродетель, которая у Платона всегда тесно переплетена со знанием, также находит свое место среди идей как ????????? и ?????????? ????, p. 247 D. cf. p. 250.[35 - S. Heindorf z. d. St., gegen welchen sich Stallbaum mit Un-recht erkl?rt.] Однако это целостное умопостигаемое бытие противопоставляется, как ????? ??, производному бытию, p.247E.
Путешествие богов теперь проходит без особых затруднений. Правда, и с ними у этой чистой сущности есть только проводник души, ????, в качестве наблюдателя, но и он кормит коней нектаром и амброзией после возвращения. Иными словами, низшие функции души также участвуют здесь в гораздо большей степени в высокой жизни духа, и знание здесь носит гораздо более непосредственный, интуитивный характер, p.247C. -E. Уже в предсуществовании это отличается от человеческих душ, из которых даже самые высокие лишь максимально похожи на богов (?????????), то есть, как здесь же объясняется, ни в коем случае не те же самые, а скорее отличаются от них, как частное от общего, производное от первоначального. Именно из того, что индивидуальные души даже в предсуществовании являются благими индивидуальными вещами, вытекает и различие между индивидуальными личностями, даже в этом состоянии, которое миф описывает различными путями, которыми они следуют за богами. Таким образом, здесь речь идет уже не только о порочности одного коня, то есть желания, и даже не только о несовершенстве двух низших частей души, но и о порочности самих их ???? (????? ???????). Делается различие между лучшими и худшими руководителями, т. е. предполагается различие духовных дарований и в отношении самого ????. Следовательно, вина за нисхождение в земное бытие лежит отнюдь не только на низших частях души[36 - Wie Zeller a. a. O. II. S. 203. vgl. 271. Anm. 1. annimmt.]; это вина не нравственная, а интеллектуальная, даже не совершенно произвольная, а непременно обусловленная врожденным природным расположением, или, по крайней мере, первая, лишь постольку, поскольку человеческая свобода развивается на данной природной основе. Более точное отношение этих двух моментов друг к другу может быть теперь, как известно, понято, если вообще может быть понято, только путем генетического развития; но платоновская точка зрения не дает никакого реального простора для такого развития; для Платона, следовательно, ничего не остается, как сблизить эти два факта, но обойти их внутреннее противоречие быстрым поворотом. Это такой поворот, когда, помимо вины возниц, по вине которых крылья парализованы или согнуты, так что после возвращения домой – вместо нектара и амброзии – они используют в качестве пищи только воображение, p. 248 B., и в то же время, с весьма неопределенным выражением, о некоем происшествии, как бы случайном, лежащем вне их вины, благодаря которому душа наполняется забвением и злобой, с.248 С., так что здесь совершенно сознательно происхождение уродства и зла, благодаря которому уже согласно с.246 Е. теряются крылья, вступает во тьму.[37 - S.Steinhart l.c. IV. p.83f. и особенно Deuschle l.c. 0.8. 20. Различное космическое положение мировых тел, на основании которого Филолай также приписывает более высокую степень совершенства существам, расположенным более орбитально, хотел бы отметить Krieche, Feb. Plat. Phadr. p. 63, также хотел бы принять во внимание. Но аллюзий Платона для этого вряд ли достаточно.]
Согласно контексту целого, действительная объективная причина вступления в земное бытие заключается в необходимости одушевления всей телесной материи, а значит, и земной, и если в диалоге прямо не подчеркивается эта космическая необходимость, которая для Тимея, понятно, является существенной, Если в диалоге прямо не подчеркивается эта космическая необходимость, которая для Тимея, понятно, существенна, то причина просто в том, что не физическая, а интеллектуальная сторона должна стать конечной целью рассмотрения, из чего следует, что «Федр» относится к диалектическим диалогам; противоречие между этими двумя точками зрения, как я сам ранее предполагал,[38 - Prodr. 8. 86.] поэтому не должно быть допущено; апостасия не исключает необходимости апостасии. Однако, как уже отмечалось, физическое лежит в основе интеллектуального, законы того и другого в конечном счете одни и те же, общий мировой порядок, который поэтому также вмешивается сюда как закон Adrasteia и даже предлагает окончательный ответ на поставленные здесь вопросы, поскольку он одновременно определяет, какие души остаются в предсуществовании, а именно те, которые только когда-либо видели нечто из существующего, а также устанавливает последовательность стадий неживого в земном существовании. Правда, ?????? прямо указан только в первом месте, но ????? во втором, очевидно, тот же самый, p. 248 C. Однако и здесь характерно мифическое обозначение именем этого темного божества природы, поскольку оно не допускает никаких дальнейших объяснений, с. 248A. – C.
Только что упомянутую таблицу различных детерминаций жизни, которая теперь следует далее, следует рассматривать как продолжение обсуждения многообразия индивидуальностей, которое она спускает, так сказать, из предсуществования на землю, где только и есть твердая почва для действительно более близкого подхода к этому предмету. Принцип порядка, которому Платон следует в этом, был недавно прекрасно освещен Deuschle.[39 - a. a. O. p. 20 f., что делает все предыдущие взгляды на этот отрывок, включая мой (Prodr. p. 77), устаревшими. Это незначительная неточность, когда Дойшль просто утверждает, что первые четыре стадии имеют три эпитета.]
