– Чего тебе, Благодей? – обернулся он к высокому жилистому мужу в кожаном доспехе с коротким копьём.
– Почтовый голубь, – коротко ответил удалец. – Из Лихобора.
– От Драгомира? – хмыкнул Сота, не столько спрашивая, сколько рассуждая под нос. – Это обождёт…
– Нет, письмо от другого человека. И я думаю, вам будет небезынтересно на него взглянуть, – воин протянул начальнику куцый берестяной свиток. – От Будилада.
– Как-как? – Сота аж встрепенулся, но больная нога не позволила ему вскочить с места, будто юнцу. – А, ну-ка, ну-ка…
Воевода несколько раз пробежал взглядом по нервной вязи саньтарских символов и присвистнул. В письме нахальный лазутчик требовал отпустить пленную княгиню, угрожая предать похищенные документы огласке. Если же Сота по доброй воле отпустит Злату (а ещё лучше передаст её с рук на руки доверенному человеку Будилада), то в тот же вечер секретные свитки вернутся в Мироград.
Губы регента растянулись в хищной ухмылке, но взгляд сделался мрачным. Воевода сжал кусок бересты так, что в нескольких местах пробежали трещинки. Некоторое время он молча следил, как под тонким хрустальным саваном извиваясь и искрясь бежит ручеёк.
– Позови Мазаря, – наконец, прорычал Сота. – Я буду в трапезной.
И, скрипя зубами, воевода похромал вон из цветущего сада.
Слепой появился нескоро. Воевода успел расправиться с перепелами в яблоках и ныне медленно тянул вино из тонкого медного кубка, похожего на цветок. Навалившись обеими руками на столешницу, он хмуро следил, как пригожие чернавки стирали за окном боярское бельё.
– Видеть ты меня желал, воевода? – Мазарь стоял в дверях, слегка наклонив голову. На нём был всё тот же бардовый терлик, в котором слепец давеча наведывался к пленной княгине. Расклешённые полы уже слегка поистрепались, а расположенные выше локтя буфы были усеяны такого же цвета заплатками, одинаковыми на обеих руках, что создавало иллюзию, будто так и было задумано уже при кройке. Муж снял бархатную мурмолку и суетливо пихнул за пазуху.
– Да, – чуть погодя ответил Сота. – Прости, что дёргаю вот так бесцеремонно, но ведь сам знаешь, Мироград…
– Почто срамишь, воевода? – глухо отозвался Мазарь. – Мне ли роптать, когда ты был единственным, кто не отвернулся от меня в пору былой нужды? Должник я твой вовеки…
– Сядь, – Сота махнул рукой на лавку супротив себя и, поморщившись, залпом осушил кубок, – не горячись. И в закупах себя не торопись числить. Я обращаюсь к тебе по старой дружбе… А ещё, потому что нужда у меня ныне, как твоя когда-то. Если не больше. Взгляни, – регент положил перед слепым письмо лазутчика.
Повернув голову куда-то вправо, Мазарь осторожно поводил руками над столом и безошибочно взялся за бересту. Чуткие тонкие пальцы ветром пробежали по обеим сторонам, и мужчина криво усмехнулся.
– Мне удалось прочесть не всё, но кажется, это от того человека, что ты ищешь…
– Верно, – хмуро кивнул Сота. – Что ты можешь сказать?
Мазарь некоторое время, хмурясь, осторожно поглаживал грамоту кончиками пальцев. Иногда на скулах играли желваки.
– Я вижу его, – наконец, выдохнул слепой. – Высокий, крепкий. Кажется, у него невероятно рыжие волосы… Хм, наверное, в родне когда-то были ресты…
– Где он? – нетерпеливо перебил воевода. – Ты можешь назвать место?
– Он мчится верхом… Кругом редкий ельник… Хорошая дорога, на которой доброму коню раздолье. Наверное, это какой-то торговый тракт, из тех, что не зарастают никогда, и даже зимой остаются проторенными. В душе человека смятение и чувство вины… Да, он винит себя в том, что княгиня нынче в порубе.
– Так, где он? Где?
Мазарь нахмурился и принялся тереть лоб. Из горла донёсся чуть слышимый хрип.
– Нет, я не могу сказать тебе, где он сейчас. Путь его долог, но ему нужна княгиня. Он идёт за ней. Берегись, Сота, он придёт к тебе, чтобы спросить ответа.
– Пусть себе приходит, – угрюмо бросил воевода. – И хорошо бы поскорей. Всю душу из него вытряхну! Мы сможем его отыскать?
– Ты меня не слышишь, – вздохнул слепец. – Он придёт к тебе сам, когда придёт время. Его приведёт к тебе царь и раб в одном лице, подсудный невольник, чья незавидная доля судить всех и каждого. И спрашивать будет он, Будилад, а не ты. Берегись, воевода, истинно тебе говорю!
– Он мне нужен немедленно! – захмелевший от зелена вина воин хватанул кулаком по столу. – На что мне сдалось твоё прозрение, когда всё одно никакого с него толку?
– Ты спросил меня как друг – я как друг ответил. Я хочу предостеречь тебя, воевода. Как друг, – пожал плечами Мазарь. – Да, я вижу многое, но далеко не всё. И это вовсе не так легко, как может показаться со стороны. Мне иногда кажется, что в виски и лоб кто-то настырно вколачивает тупые гвозди.
– Ладно! – поднял руку Сота. – Не горячись, кудесник. Я был не прав, и мы оба это знаем. Твой дар нередко оказывался бесценным подспорьем, прости.
– Мне кажется, будут ещё письма. Стоит подождать, возможно, позже я скажу больше.
Воевода обхватил двумя руками кубок и вновь устремился взором к ладным краснощёким челядинкам, что ныне развешивали бельё сушиться. Вымокшие от пота и расплесканной воды льняные рубахи девиц липли к стану, чётко вырисовывая самые соблазнительные части тел красавиц. Некоторые были мокрыми до того, что стали почти прозрачными, волей-неволей притягивая мужские взгляды.
Слепой Мазарь не мог оценить всей прелести этой картины. Безошибочно читая настроение воеводы и направление его глаз, он криво ухмылялся.
Запоздало сообразив, что незаслуженно лишил гостя всех подобающих почестей, Сота быстренько наполнил вином второй кованый кубок, стоявший доселе в сторонке, и собственноручно отвалил на глиняное расписное блюдо половину перепела, яблок и зелени.
– Уж, прости бестолкового, – виновато развёл руками временно исполняющий обязанности, прекрасно зная, что слепой безошибочно угадает как его движение, так и заключенный смысл. – Отведай, чем Господь миловал.
– Благодарю, – улыбнулся кудесник и с готовностью принялся раздирать нежное мясо.
В конце концов они приговорили две чекушки зелена вина, двух рябчиков, трёх перепелов, полшмата сала, краюху хлеба и ладью с мочёными по-полянски яблоками. Вспоминали былое, всё-таки как-никак, а знавались почитай с самого детства. Правда не водили такой крепкой дружбы, какая нынче выпала на их долю. Со слезами на глазах и давясь от хохота, припоминали друг другу былые обиды, казавшиеся на тот момент столь нестерпимыми, что хоть за меч хватайся да требуй судного поединка. Припоминали занятные истории из собственной жизни и байки друзей. Конечно же, не обошлось без, порой слишком острых, восхищений прекрасным полом.
Их никто не беспокоил. Вся домашняя челядь, не говоря уже об опричниках и рындах, доподлинно была осведомлена, что, когда воевода берётся толковать с Мазарем с глазу на глаз, тревожить не смей. Слепого здесь боялись, кто втайне, а кто открыто, и без надобности старались вовсе не сталкиваться. А к тому, все знали, что начальствующий над дружиной посылает за этим человеком только в самом крайнем случае.
Челядинки за окном куда-то запропастились, и теперь Соте приходилось любоваться на чьё-то выстиранное бельё, в чём, разумеется, было мало приятного. Воевода дал себе зарок: хорошенько отчитать, если не выгнать взашей, того боярина, что позволил себе устроить сушилку за воеводским окном.
Тучи сплошняком обложили небосвод, едва-едва пропуская жалкие остатки света. Ближе к вечеру они грозились разразиться сильнейшим снегопадом, который продлится мало что не до следующих сумерек. Главное, чтобы не начался буран, мимоходом подумалось Соте. Иначе, и без того запорошенные дороги, окончательно потеряются в разновеликих бесформенных сугробах. И чего доброго, придётся ютить у себя лорда.
– Не связывался бы ты с этим Кётишем, воевода, – прервал его размышления Мазарь. – Странная фигура, расплывчатая.
– Вот чего не надо, ты знаешь, – посетовал регент. – Уж не вурдалак ли ты? Хе-хе, шучу братец. А выхода у меня всё одно нет, – развёл он руками. – Где я ещё одного такого сыщу, который бы ради какой-то призрачной, одному ему ведомой цели, мать родную дедеру продаст? А то, что ведёт он свою собственную игру, так за кем такого не водится? Вон, даже этот малахольный – Будилад, и тот собственного князя с носом оставил.
– Нет, воевода, должен быть и другой способ. Наплачешься ты ещё с этим Кетишем. Хотя, чего я тебя учу? Ты мужик взрослый и воеводствуешь не первый год. Смотри сам, – слепец отставил кубок и, подобрав полы терлика, вышел из-за стола. – У тебя сегодня ещё дел порядком, не буду отрывать. Да и мне кое-что успеть бы до ночи. Благодарствуй, боярин, да не оскудеют твои закрома! – он небрежно нахлобучил на голову мурмолку и отбил поклон.
– Эй, Мазарь, – окликнул его регент. – Я никогда не спрашивал тебя… Где ты пропадал четыре года, прежде чем вернуться…
– Слепым? – докончил за него зрящий. Медленно повернулся к воеводе боком и с улыбкой произнёс. – В дедеровой кузнице.
Воевода только махнул рукой:
– Да, ну тебя!
Отстукивая перед собой тонкой лозиной, Мазарь покинул светёлку.
– Эй, Благодей! – позвал воевода. – Неси своё колдовское зелье!
Дверь тихонько отворилась, и в трапезную вошёл жилистый, как ремень, высокий мужчина. В руках он держал обёрнутый рушником дымящий горшок.
– Ты всё равно, что поджидал за дверью, – одобрительно крякнул Сота. А про себя подумал, что будь в дружине таких побольше, пожалуй, и без камнемётов можно было бы обойтись.
Нет! Тут же оборвал он себя. Люди – хорошо, но дальнобойные машины тоже нужны. И людей больше сохранишь, и страху нагонишь.
– Спасибо, Благодей. Ступай.
Воин поклонился и тихой поступью выскользнул за дверь.
* * *
Гулкая тишина подземелий и дымный чад факелов. Запахи гари и плесени.
Сота стоял чернее тучи. Заложив руки за спину, воевода испепелял взглядом то место, откуда вот-вот должен был появиться Иерекешер. А вместе с ним и приснопамятный лорд Кетиш.
Вот показался серый, невзрачный монах. Воеводе вскользь подумалось, что его доверием всё больше и больше начинают пользоваться люди увечные, калеки: слепой Мазарь, немой Иерекешер, горбун звонарь Авдика. Не оттого ль, что хромой воевода чаял в них если не родственные души, то товарищей по несчастью? Усмехнувшись в усы глупой выдумке, Сота развёл руки в стороны, изображая радушие.
– Поздорову, милостивый государь!
Лорд в ответ поклонился ему в пояс по-неревскому обычаю и произнёс:
– Гой еси! – нынче поверх гербовой туники на нём был горностаевый полушубок, а на голове бесформенная заячья шапка. На ноги знаменитый купи-продай где-то выискал меховые унты, каковые можно было достать лишь далеко за полярным кругом. Но по теплоте и прочности эта обувь равных не знала.
Следом показалось несколько отроков в старых пошарканных пуховиках и шапках из собачьего меха. Они толкали перед собой широкую телегу, груженную настолько, что та едва не скрежетала брюхом по каменному полу.
Стараясь не обращать на отроков внимания, Сота протянул руку дорогому гостю и хрипло посетовал на погоду.
– Ваша самоотверженность, лорд, вызывает восхищение. Не каждый бы отважился вести торг зимой да ещё приехать в такую погодку, – молвил воевода. – Вечером будет сильный снегопад, боюсь, как бы дороги не замело подчистую…
– Сота, друг мой, – спокойно отвечал Кетиш, почесывая нос, – пусть ненастье тебя не беспокоит. Мне вполне по силам добраться куда угодно в любую погоду.
– Ну, тебе оно, конечно, видней, – развёл руками регент.
На самом деле он вовсе не беспокоился о лёгкости пути лорда. Просто, начнись торг по весне, у воеводы оставалось бы ещё немного времени, чтобы собрать первую партию невольников. Но так как пронырливый Северный Клинок уже приступил к выполнению своих обязательств, Соте тоже приходилось поторапливаться.
– Я решил не изводить тебя напрасными ожиданиями и привёз сразу всё, – «обрадовал» воеводу гость. – В обозах, мой дорогой друг, без труда сможет отыскать всё то, что оказалось ему потребным из рыцарского вооружения. Но самое главное, не оглядываясь на ненадёжных слуг, я хотел бы вручить ему собственноручно, – лорд Кетиш криво усмехнулся и протянул небольшую тубу, обшитую кожей.
– Это то, о чём я думаю? – на всякий случай спросил Сота.
– Именно, – кивнул лорд. – Именно то, о чём мы оба думаем. Масштабы, конечно, пришлось подкорректировать, но все расчёты и размеры перенесены с самой скрупулёзной точностью, на которую только способны лучшие чертильщики мира сего. Всё в полном размере. Требушеты, баллисты, мортиры… И то, что ты просил в записке. В общем, полный набор.
– И пару коньков в придачу, – хмыкнул господин регент.
Сота взвесил тубу на руке и хмуро взглянул на собеседника.
– Помилуй, mon amy! – возмутился купи-продай. – Какой смысл мне тебя обманывать, когда долг твой таков, что выплачиваться будет едва ли не дольше предварения в жизнь тех планов, кои мой друг вынашивает в своей голове? Нет, почтенный воевода, мне гораздо выгоднее, чтобы ты полностью выплатил положенную цену. Уж доверился мне раз, так верь до конца.
Вот тут он был прав, и воеводе сделалось стыдно – разве престало войну, как вздорной бабе, метаться туда-сюда, от одного решения к другому? Да ещё сомневаться в собственных поступках? Сомневаться раньше надо было, пока суть не дошла до дела, а нынче всё – лишь плоды пожинай. Да имей смелость отвечать за собственные деяния.
Разумеется, начальствующий над дружиной ничем не выдал своего стыда, а только лишний раз смерил лорда взглядом.
– Ты, лорд, не серчай, – медленно произнёс он. – Наше дело таково – доверяй, но проверяй. Я надеюсь, ты не обидишься, если первые выплаты начнут поступать после того, как я проконсультируюсь с несколькими сведущими людьми?
– Что ты! – беззаботно пожал плечами гость. Настолько беззаботно, что въедливая заноза недоверия в сердце мироградского воеводы, заныла с удвоенной силой. – Проверяй сколько угодно, я за свой товар готов поручиться хоть головой.
– Не сомневаюсь в этом, – дружески улыбнулся Сота. А сам подумал: своей ли? – Ну, а коли с делами покончено, можно и…
Но Кетиш остановил его жестом и со вздохом слегка поклонился.
– Благодарю за гостеприимство и радушие, достойные лишь всяческих похвал, но дела торопят. Неровен час, и впрямь снегопад ударит, к чему нам лишние хлопоты? Не обижайся, друг мой, но нужно успеть слишком много, а так мало осталось времени… Пора в путь.
Мужчины любезно распрощались. Воевода урядил Иерекешера проводить почтенного гостя да снарядить в дорогу кой-какой снедью. Когда шаги лорда и иже с ним утихли, Сота до хруста сжал кулаки. От обеда отказался! Каким бы вежливым не был отказ, едино: отказом он и оставался. Ох, и скверно же, когда партнёр пренебрегает обычаем!
На другой день, воевода уже стоял на княжеском стрельбище, проверяя на слух струнную тетиву. Что всегда удивляло воина, так это то, что подобные тетивы не только стоили самых высоких похвал за прочность и упругость, но и могли издавать протяжные высокие звуки, от того струнными и назывались. Некоторые даже поговаривали, будто неревский музыкальный инструмент – гусли когда-то в стародавние времена вырос из лука с такой вот тетивой.
По слухам, тетиву тогда именовали не иначе, как гуслой. Иногда самые справные охотники в погоне за дичью уходили далеко за околицу и, бывало, пропадали не один день. Во времена таких вот походов, перед сном у лесного костра, они развлекали себя игрой на собственном луке. Играли по-разному: кто-то бестолково тренькал, стараясь извлекать какие-то звуки, иные наловчились пиликать на ней при помощи смычка. Так появился гудок. Но самым ненасытным пришло в голову натянуть на доску сразу три таких тетивы, а, чтобы звуки не были похожи один на другой, гуслы ставили разной величины. И так постепенно гуслы пересели с простой штакетины на полый ящик со звончатой крышкой. А количество их возросло от трёх до современных тринадцати.
Правда то было, нет ли – воевода поручился бы едва ль. Но то, что лук со струнной тетивой пел — оставалось непререкаемой истиной.
Со стороны малого терема гордо вышагивал Ивец в плотном кожаном зипуне и мурмолке с меховым подбоем. С некоторых пор юный княжич завёл обыкновение одеваться не слишком тепло даже в стужу. Сота поди не мать родная, вдоволь умаявшаяся с больным дитятей – кутать сверх меры не станет.
Сегодня наследник мироградского престола решил поразить наставника стрелецким умением. Вот уж полный месяц мальчишка до десятого пота упражнялся с луком и самострелом. Худо-бедно, но дело шло. И успехов здесь было куда как больше, чем в рукопашной или фехтовании. Ну, никак изнеженное тело не принимало жёстких ухваток или скоростной работы руками.
Особенно юному князю удавался короткий облегчённый самострел. С ним дела шли настолько хорошо, что гордый способным учеником стрелец Зварь обещал научить его в ближайшее время стрелять с полуоборота и навскидку.
Сота по чину поклонился князю и молодецки отбросил назад высокий воротник кафтана. Мальчишка сдержанно, как то и подобало князю по праву рождения, кивнул и слегка поправил лямку, переброшенного через плечо тула. Видимо, плотно набитый стрелами, он уже мал-помалу натирал.
Воевода отметил, что свой короткий самострел юный княжич держал правильно – двумя руками у диафрагмы, чтобы и руки лишний раз не утруждать, и вскинуть мигом, буде возникнет такая нужда. Другой бы на его месте просто закинул за спину, как мешок.
– Что ж, князь, покажи, чему тебя дядья научили.
Тетива на самостреле была взведена, и парень лишь наложил короткую стрелу. Удивить Соту ему-таки удалось. Вскинув оружие, он, почти не целясь, нажал на спуск и поразил небольшую деревянную мишень в виде человеческого бюста – в грудь.
Воевода поднял брови и хмыкнул.
– А-ну, ещё! – скомандовал он.
Ивец суетливо схватился за небольшой механизм, предназначенный для упрощения накладки тетивы на шестерню. Несколько раз крутанув его, он взвёл спусковой крючок и снова выстрелил. На сей раз вышло прескверно – бельт высек из цели сноп щепок и, полоснув по краю, потерялся в снегу стрельбища.
На скулах княжича заиграли желваки, а ноздри принялись нервно раздуваться. Сота был уверен, что вот-вот и из ушей дым повалит.
Но нет. Мальчишка выдохнул так, что получилось очень похоже на сдавленный рык, и быстренько взвёл крючок. Рука метнулась к тулу и безошибочно схватила то, чего регент ожидал меньше всего – стрелу с гранённым бронебойным наконечником. Теперь князь не торопился. Целился довольно долго, зато, когда тетива зашипела и соскочила с шестерни, стрела пробила цель навылет в точности там, где у живого человека был бы правый глаз.
Воевода присвистнул и похлопал молодца по плечу. Мальчишка вскинул подбородок и вновь потянулся к зарядному механизму. Теперь он не суетился вовсе, тянул струну медленно, как бы с оттягом. Схватив точно такую же стрелу, Ивец медленно обернулся и навёл самострел на регента. Тот расхохотался, оценив шутку, и показал большой палец.
Юный князь волчонком смотрел на опекуна и даже не собирался опускать оружие.
– Я понял, ты не шутишь, – хмыкнул Сота с самым серьёзным выражением лица, на какое только был спокоен. – Говори.
– Ты сам учил меня сомневаться во всём, – хрипя от напряжения, произнёс мироградский наследник. Он старался говорить твёрдо, но первые же слова выдавали неуверенность в собственной правоте и попытку оправдаться перед собой. – Может, я не самый завидный ученик, но кое-чему ты научил меня неплохо.
– Значит, не все мои потуги пропали втуне, – с лёгкой улыбкой заключил воевода. – И так?
