Странное дело, но проверке подверглись и телесное развитие будущих послухов. Жестокие вербовщики заставляли их проплывать до двух верст за день, а пробегать и того больше. Под пристальным надзором устраивались самые разные виды кулачных боёв. От охотницкого, когда противники бились один на один, до сцепного, когда на круг выгоняли всех претендентов и предлагали драться каждому за себя.
Словом, за три дня загадочные незнакомцы, так и не показавшие своих лиц, выжали из ребят все соки.
* * *
Гости гостями, а сенокос никто не отменял. И хотя он уже прошёл, как таковой, предстояло сделать ещё многое. Вязались снопы, запасалась на зиму солома, а через седмицу, на молодой месяц, было решено начать сеять озимые. Лишь бы холода не ударили раньше.
Пока семейство страдало[1 - От слова «страда» – напряжённая летняя работа во время сенокоса, жатвы и уборки хлеба.] в поле, Ия с двумя младшими сёстрами управлялась по хозяйству. С утра у неё всё валилось из рук, всё шло кувырком. Мало того, что забыла про квашню, и та выбежала, так ещё и разбила любимый матушкин горшок, в котором она частенько готовила кашу на всю семью.
Вернётся, вот браниться-то станет!
В дверь постучали. Сама, не зная от чего, девочка вздрогнула и неловким движением рассыпала по столу морошку. Она раздражённо всплеснула руками и принялась сгребать ягоду в подол.
– Ждана, отвори дверь!
Маленькая семилетняя девчушка в простеньком сером сарафанчике со всех ног бросилась открывать.
– Это Аней, – разочарованно бросила Ждана и зашлёпала босыми пятками в сторону курятника.
Ия на мгновение замерла, а потом быстренько высыпала морошку в первый попавшийся туесок и бросилась в сени. Её друг пытался повесить на гвоздь трёх сушёных карасей. Увидев девочку, он глуповато улыбнулся и протянул рыбу.
– Она сама упала, – неловко пожал плечами мальчик.
– Положи на бочку. Ну, как? Что там было-то? По слободе такие слухи ходят, с ума можно сойти…
– Квас есть?
– Пошли! – она схватила Анея за руку и поволокла в горницу.
Усадив его на широкую лавку, покрытую серой недавно постиранной тканью, девочка суетливо налила в ладью квасу и поставила на стол чашку с блинами. Села напротив, подперев лицо кулачками, и вперила в него взор серых глаз, похожих на северное дымчатое небо.
– Ну, вот, – мальчик напился вдоволь и начал рассказывать. – Когда сначала нас всех проверяли на грамотность, я был чуть ли не первый, представляешь? Меня опережал только Колыван.
– Колыван? – округлила глаза Ия. – Он что, читать умеет?
– И не только. Знаешь, оказывается, сколько всего знает?
– А такой дубиной притворяется… Ну-да, дедер с ним, сказывай дальше?
– Вот, – продолжил Аней. – Но когда пошли испытания на сноровистость и вёрткость… В общем, оплошал я там. Что и говорить? Едва ли не хуже всех, – удручённо покрутил головой паренек.
– Так тебя берут или нет?! – устав ждать, выпалила девка.
– Да! – радостно сообщил Аней и по-скоморошьи поклонился. – День на сборы, и завтра уезжаем к Храмовым скалам!
– Поздравляю, – тихо пролепетала Ия и опустила взгляд. – Надеюсь, тебе там понравится…
– Эй, – парень взял её за руку и притянул чуть к себе, – ты что, не рада за меня?
– Рада, – пожала плечами девочка и высвободилась. Поёжившись, она подошла к окну. Тихонько прислонилась к бревенчатой стене и вздохнула, – Только грустно… мне. Грустно расставаться.
– Вот глупая, – Аней выскочил из-за стола и в три прыжка оказался рядом с подругой. Взяв её за плечи, легонько развернул к себе и попытался заглянуть в глаза. – Мы же расстаёмся не навсегда! Я буду возвращаться каждое лето.
– Каждое лето… – вздохнула Ия и кончиками пальцев провела по стареньким наличникам. – Сущая безделица, правда?
– Ну, конечно! – Аней заходил кругами, не зная, куда деть руки. Он то чесал затылок, то складывал их на груди, то затыкал большие пальцы за пояс. – Всего несколько зим, и я вернусь образованным, уважаемым человеком! Это великий шанс достигнуть таких высот, которых никогда не достигнет ни один из слобожан. Это ведь не навсегда, Ия… Я буду писать тебе письма. Каждый день. Я буду писать тебе так часто, что порой тебе будет казаться, что я на самом деле рядом. Там же, где и ты.
– Кто мне будет читать эти письма? – девочка по-прежнему грустно смотрела в окно. Иногда её губы крепко сжимались, становясь почти незаметной бледной полоской, но Аней не мог этого видеть. – Не все такие образованные, как ты.
– Пастор Клер, – не растерялся будущий семинарист. Он бросил кружить и вернулся за стол. Резким порывистым движением Аней налил себе квасу и быстро стал пить, даже не замечая того, что напиток лился через край, попадая за шиворот. – Пастор Клер, здесь он самый грамотный. И к тому же он поп, а значит, можно не бояться, что он кому-то разболтает. Он может помогать тебе писать ответы. Или ты сама… Сама можешь пойти в школу и научиться.
– Да, ты прав, – вздохнула девица и тоже вернулась к столу. – Всё правильно, ты не должен упускать такой шанс… Я выучусь грамоте, только ты пиши, как и обещал, ясно? Расскажешь мне, какие они… Храмовые скалы… – с тихим восторгом произнесла девочка. – А коли летом не приедешь, больше не буду отвечать на твои письма, понял?
– Ну, вы долго тут ещё миловаться будете? – из-за входной двери показалась недовольная мордашка Жданы. – Я есть хочу.
– Ну, так иди, ешь, – фыркнула Ия, хватаясь за туесок с морошкой. – Не знаешь, где щи стоят?
– Но они ж холодные, – наморщила носик девчушка.
– Ты в хлеву убралась?
– Ну, не хочешь греть, так и скажи, – обиделась сестрёнка и быстренько скрылась из виду.
– Пастор Клер говорил, что за первый год очень многих отчисляют, – тихо произнёс Аней. – Так, что, может, я вернусь даже раньше, чем ты думаешь.
– Главное, чтобы вернулся, – вздохнула Ия.
Глава 3
Лучан застонал. Рёбра и правая рука невыносимо болели и пульсировали. Ужасно горели щёки. Богатырь облизнул пересохшие губы и открыл глаза. Над ним навис сухой соломенный потолок, устланный на нескольких жердях. С них свисали разнообразные пучки трав и береста. Было тепло и сухо. Где-то недалеко потрескивали поленья – не иначе печь. Правда трубы видать не было, да и дыма тоже.
Над раненым нависла молодая девушка. У неё были рыжие волосы и веснушчатое лицо. Карие хитроватые глазки чуть прищурены, а пухлые губы слегка разомкнуты. Девица коснулась губами лба воина и прокричала кому-то на неведомом языке. Вскоре появился мужчина. Молодой, но старше девы. Он был смугл, черноволос и так же кареглаз. Незнакомец что-то спрашивал у воина, пытался объяснить жестами да всё без толку.
Потом пришёл бред. Он терзал душу богатыря до позднего вечера. Безумные видения сменялись полным забвением. Яркие вспышки и кромешная тьма. И снова вспышки. Жар.
Когда Лучан пришёл в себя, то сначала увидел огарок свечи едва ли не у самого носа. Вскоре расплавленный воск, упавший на щёку, окончательно привёл его в чувства. Свечу держал всклокоченный дед с непокорной гривой седых волос, напоминавшей одуванчик. Щетина клочками проступала на бороде, а один ус незнакомца был острижен чуть короче. Дед тоже принялся что-то втолковывать раненому. Тот морщился и всячески старался показать, что ни слова не понимает.
– Уруг? – нахмурился тогда дед.
– У?
– Я говорю, ты – уруг?
– К… то… это…
– Угу, говоришь, как уруг, стало быть уруг, – заключил старик. – Мы видели, ты победил змея, ты настоящий воин. Я впервые видел такое. Это честь для нас ходить за тобой.
И снова навалился бред. Отпускал несколько раз за ночь. Потом накатывал с новой силой. Ужасно ныла шея, рука беспокоила не так. Подобным образом прошло два дня. За Лучаном всё больше ухаживала девка, кормила его, поила и делала перевязки. Однако некоторой помощи стоило ожидать только от мужика. Вроде – сходить до ветру.
Пару раз наведывался дед. Он давал короткие указания молодцу и девице, косо поглядывая на богатыря, однако ему самому ничего не говорил.
Спустя седмицу воин смог подниматься без посторонней помощи, а через месяц самостоятельно ходить до ветру и совершать короткие прогулки по двору.
В семействе Плеста он оказался сразу после боя со змеем. Оказывается, звуки битвы разошлись далеко окрест. Семья была маленькая: дед Плест, внук Хорт и внучка Полидея. Именно Полидея нашла Лучана, когда тот в бреду медленно, но верно уходил в трясину. На её крики и сбежались слобожане, кои вытащили героя и оказали помощь.
Сам богатырь никогда не слышал об этой слободе. Она насчитывала всего десять дворов и, насколько заверили её жители, не принадлежала ни одному княжеству или народу. Эдакое междумиръе на самой границе земель неревов с псеглавцами.
Больше всех Лучан тянулся к Полидее. Её лицо он видел первым после возвращения с того света, она больше всех ухаживала за ним и, в конце концов, она была просто обворожительной, но вместе с тем, скромной милой девушкой. Её, порою детские сужденья, забавляли богатыря.
Она часто любовалась закатом, мечтательно запрокинув голову назад, и временами покусывала губы. Она любила по утрам в душистом ромашковом венке принести раненому парного молока. Она любила слушать россказни своего постояльца о том, как он мужественно справлялся с тем или иным гадом. Она просто любила. Любила жизнь. Любила каждое её проявление в мерцании утренней росинки, в колосьях нескошенной ржи. Во всём Полидея находила неясное, почти сказочное очарование. Она любила жизнь.
А Лучан любил её. Он жадно ловил каждый порывистый вдох груди, взгляд, движение губ. Её рубаха всегда казалась ярче остальных, её слова журчали речкой жизни, в то время, как остальные лишь тяжёлыми образами оседали в мимолётной памяти.
В один из вечеров, когда девушка сидела на соломенной крыше и жадным взором разглядывала алые росчерки закатного пера, богатырь заметил кучку перепуганных людей. Они хватались за головы, ругались на чём свет стоял и бежали в сторону полей.
– Что стряслось? – пробасил Лучан.
– Летавцы, – хмуро ответила Полидея, – они вернулись. Прошлым летом повадились брачные игры заводить на наших полях, чуть все посевы не пожгли. Голод был страшный. Много народа померло. Весной сеяли в страхе, но вроде все было благополучно, я уж и забывать стала… – вздохнула девица.
– Ну-ка, пойдём глянем, – тоном, не допускающим возражений, молвил богатырь и прыгнул с крыши.
Поля находились неподалёку от слободы. Взору открылось воистину ужасающее зрелище – горстка жителей вымирающего селения жались друг к другу и в оцепенении наблюдали, как горят их посевы. А чуть выше в воздухе с дикими криками носились странные существа, коих, если бы не пара кожистых крыльев, можно было бы принять за горящие веники.
– Если они сожгут поля и в этот год, не выживет уже никто, – мрачно предрекла Полидея.
– У вас есть кузнец? – меж тем, справился богатырь.
– Есть… Но ведь ты не собираешься с ними сражаться? – ахнула девушка.
– Придётся, кто если не я? Это работёнка для богатыря.
– Это работёнка для рива, – хмуро заметил, стоявший неподалёку Хорт. – Но денег на него у нас нет.
– Тогда вам остаётся только богатырь, – прорычал Лучан. – Ведите к кузнецу!
– Не нужно никуда вести, – громко воскликнул невысокий полноватый мужчина с густой каштановой бородой и красными щеками. – Уж, не взыщи, но я подслушал разговор. Я – кузнец. Догадываюсь, для чего тебе понадобился. Завтра к утру твой меч будет готов. Меч достойный величайшего из воинов.
– Мы слышали рёв чудовища, когда ты с ним сражался на болотах, – сказал нескладный конопатый незнакомец. – Ты – настоящий герой, Лучан. И могу поклясться, что разори ты гнездо этих тварей, о тебе сложат былины.
– Не надобны мне ваши былины, – богатырь подошёл к Плесту и взглянул в отцветшие серые глаза. – Коль выгорит, отдашь за меня внучку?
Старик долго смотрел на него, а потом смиренно склонил голову.
– Мой род не сможет удостоиться большей чести…
– Тогда решено. Кто знает о гнёздах летавцев?
– Лучан, опомнись! – закричала девушка. – Летучий змей был один! Хоть и огромен, но один! А этих будет тьма…
– Тем хуже для них, – он взял девушку за хрупкие плечи и, глядя в глаза, тихо спросил. – Я иду туда, это решено. Но вернусь ли я… Зависит от того, будешь ли ты…
– Буду! – она не дала ему закончить и крепко прижалась к груди. – Конечно, буду. Только ты обязательно возвращайся, обещаешь?
– Обещаю.
* * *
Небо хмурилось. Серые кучевые облака бродили с самого утра. Холодный ветер катал по обугленной, наполовину покрытой травой и опавшими листьями брусчатке ржавый сфероконический шлем. Такие уже тысячу лет никто не носил.
Вокруг вздымалось разрушенное городище. На обломках каменных домов росли мхи и лишайники. Крыши провалились, и лишь немногие постройки были похожи на место, где когда-то жили люди. В тонкой пожелтевшей траве можно было увидеть домашнюю утварь, разбросанную тут везде.
Лучан по обыкновению отпустил Горенка, на случай, если отсюда уже не вернётся. Убедившись, что конь ускакал далеко, богатырь выхватил меч. Это был чудеснейший клинок, кованный из гибкого булата. Чистая, ровная сталь.
Воин мысленно помолился и осторожно пошёл вдоль каменных руин, разбитых вдрызг, покрытых углями и сажей, словно здесь прошёл исполинский огненный смерч. Пахло гарью.
Судя по некоторым обломкам зданий, здесь некогда стоял великий белокаменный город, но с ним случилось какое-то ужасное событие, и город был сожжён до основания. А время и мародёры довершили дело, не оставив от Сожжённого города почти ничего. Даже названия.
Впереди высились каменные обломки древнего терема. Чёрные, прокопчённые стены местами были оплавлены, словно их жгли в дедеровой кузнице. Второй этаж неведомые разрушители уничтожили полностью, лишь кое-где можно было разглядеть жалкий намёк, что он когда-то был.
Вокруг терема густо росли кусты жимолости.
Лучан осторожно подбирался к нему, стараясь лишний раз не задевать голые ветки кустов. Меч держал наготове. Богатырь никогда не брал с собой щита, а вот сейчас чувствовал, что напрасно.
Стояла мертвецкая тишина. Только тихий шелест кое-где ещё не опавшей листвы напоминал, что мир жив. Редкими хлопьями на землю тихонько падал снег. Изо рта клубами валил пар.
Слух богатыря уловил далёкие хлопки кожистыми крыльями. Муж схоронился меж трёх особенно густых кустиков, которые ещё не до конца сбросили листву.
В небе показалась пара летавцев. Огненные монстры резво носились кругами над обломками Сожжённого города и истошно орали. От их крика у богатыря заложило уши. Видимо, бестии всё ещё пребывали в бурном восторге от брачных игр, которые учинили шесть дней назад на полях вольницы. Заложив несколько кругов, летавцы камнем бросились вниз и пропали где-то внутри разрушенного терема.
Воин глубоко вдохнул и осторожно поднялся на крыльцо. Прижимаясь спиной к холодной почерневшей стене, он осторожно заглянул внутрь. Как будто всё тихо. А в тихих омутах, как известно, черти водятся.
Изнутри терем казался меньше, чем снаружи. Кое-где на стенах сохранились небольшие куски фресок, едва-едва проступавших сквозь гарь и копоть. Пахло мертвечиной и застоявшейся водой.
Богатырь перехватил меч и осторожно направился вперёд. Он не сомневался, что где-то поблизости должен быть вход в подземелье или, чего доброго, в другой мир. Поскольку, если бы летавцы прятались где-то здесь, вся трава и кусты вокруг были бы выжжены на корню.
Наконец, Лучан обнаружил небольшую овальную ямку с опалёнными краями.
Муж перевёл дыхание и прыгнул вниз. Он оказался прав – в Сожжённом городе существовали подземелья, и, скорее всего, огненные бестии обитали именно здесь.
Пахло гарью и сыростью. Темнота стояла хоть глаз коли. Чтобы хоть как-то осветить себе путь, богатырь достал из-за пазухи трухлявую болотную гнилушку, источавшую тусклый бело-зелёный свет. Увидел немного, лишь сырые замшелые стены, наспех вытесанные из горной породы, и полугнилые деревянные опоры, подпиравшие своды.
Ноги вязли в зловонной грязи вперемешку с известняковой пылью. Лучан осторожно крался вдоль заброшенной штольни, выставив перед собой руку с гнилушкой. Меч пока опустил, чтобы не устать раньше времени.
