Когда мужчина добрался до первого перекрёстка, его взору предстали ржавые рельсы. Не веря своим глазам, богатырь поднёс светильник ближе и тут же отскочил – на густом лишайнике, росшем на каменных шпалах, буквально роились маленькие змейки. Скорее всего, ужики, даже не ядовитые, но всё одно дрожь продирала до костей. Ведь всякому ведомо, что, если змея семь лет не увидит солнечного света, она может стать летучим змеем. Совсем как тот, с коим Лучану давеча случилось биться. Против одного-то солоно пришлось, а коли таких тут несколько? Эвон, сколько гадов ползает.
Стиснув зубы, воин взял себя в руки и пошёл направо вдоль рельсов, стараясь держаться подальше от змей.
Неподалёку раздался дикий писк. Пещера озарилась ярким светом, и из-за поворота появился летавец. Горящая бестия снова закричала и ринулась прямиком на человека.
Лучан прижался спиной к склизкой холодной стене, и тварь пронеслась мимо. Его обдало жаром, в горле запершило так, что кашель едва не согнул мужа пополам. Богатырь полоснул мечом наугад, пытаясь побороть позывы кашля. Летавца он убил, огненное тельце громко плюхнулось в грязь и зашипело, испуская смрадные клубы пара.
От столкновения с горящей бестией клинок во мгновение ока раскалился настолько, что обожжённая рука сама выпустила его. Богатырь оторвал рукав и наскоро замотал правую ладонь. Когда он поднял меч, лезвие светилось ярко-оранжевым цветом, словно его только что пропустили через горн.
Над головой роилось уже пять летавцев. Они не спешили нападать, просто сновали туда-сюда и донимали человеческий слух невыносимым писком. А потом, словно соткавшись из дикого крика существ, прозвучал тихий старческий голос:
– Довольно смертей, Лучан. Этот летавец не повинен в увядании вольной слободы, он даже никогда не был там. Мне сообщили о том, что творится в полях вольницы, и можешь мне поверить, больше ничего подобного не случится.
– Ты кто? – осведомился богатырь, приподняв светящийся клинок на уровень плеча, чтобы в случае чего было удобней бить.
Перед ним, тяжко опираясь на высокий кривой посох, стоял плешивый старик, горбун. Одёжей ему служили затасканные до неузнаваемости лохмотья и ремки. Незнакомец гадко ухмылялся.
– Я приглядываю за здешними подземельями. За ними и теми, кто в них живёт. Догадываюсь, для чего ты пришёл. Поверь, в этом нет нужды, больше ни один летавец не появится в землях тех. Мы здесь сами были разгневаны, экую срамоту учинили паршивцы! Но не думай, всё уже решено, твой меч не надобен. Не спеши возражать, я не закончил! – горбун повысил голос и вытянул руку раскрытой ладонью вперёд. – Знаю, что от моих озорников слобода на грани вымирания, поэтому я дам тебе золото. Столько, чтобы вы смогли запастись зерном и шерстью на три зимы вперёд.
Лучан уже опустил клинок, поскольку понял, стоявшая перед ним сила только с виду немощна. Едва ли горбуна можно было взять каким-либо из человеческих орудий. Если повезёт, незнакомец окажется колдуном. А коли нет – страшно даже представить.
С раскалённого меча падали крупные железные капли. Подарок вольницкого кузнеца таял на глазах, точно вешний снег.
– Это ведь не просто гнездо летавцев, верно? – спросил богатырь.
– Для богатыря ты умён, – нагло оскалился противный старик.
– Не жалуюсь, – ответил мужчина, думая про себя, что, наверное, умён всё-таки недостаточно, уж коли додумался сюда прийти. Надо было слушать Полидею, ей одной, видимо, было до него дело.
– Знаешь, Лучан, положа руку на сердце, я думаю, тебя привёл сам Горний, – горбун медленно подошёл к сырой каменной стене и пальцем начертал непонятный знак, в то же мгновение стена провалилась, открывая ещё одну пещеру. – Вот уже много веков, сюда не ступала нога человека, я даже стал забывать человеческую речь, – на этот раз странному горбуну удалась непринуждённая и лёгкая улыбка. – А теперь, когда погибло сразу два хранителя, и чувствую, недолго осталось третьему, появляешься ты. Ты ведь не думаешь, что сюда открыта дорога всякому проходимцу, решившему перебить всех и вынести легендарные сокровища Кричани?
– Чего?
– Кричани. Именно так назывался Сожжённый город, до тех пор, пока не сгорел.
– Почему он сгорел? – богатырь сознательно тянул время, подыскивая варианты, чтобы уйти, хотя догадывался, что, скорее всего, обречён.
Старик понял это и гадко сощурился.
– Ты уйдёшь отсюда живым и невредимым, но сперва я тебе кое-что покажу. Ступай за мной.
Деваться некуда, Лучан выпустил из рук бесполезную размякшую железяку и мрачно последовал за горбуном. Его вели всё теми же склизкими штольнями вдоль рельс. Ужики больше не попадались, а путь освещала пара, сновавших под низким замшелым потолком, летавцев.
Скоро они пришли к высокой бронзовой двери, снизу доверху покрытой непонятными витиеватыми символами, так непохожими на саньтарский алфавит. Никаких видимых замков или отверстий в ней не было. Тяжко ступая, горбун подошёл и шесть раз постучал оголовком посоха. Двери распахнулись плавно и совершенно бесшумно.
Богатырь оказался в круглом белокаменном помещении. С потолка без всяких видимых причин сочился приятный голубой свет. Со стен на вошедших слепо взирали скульптуры людей и разных диковинных существ. В центре стоял круглый ребристый алтарь, над которым в воздухе висело три предмета: пшеничный колос, куриное яйцо и игрушка. Остальной зал был расчерчен неглубокими канавками на четыре секции, в каждой по три хрустальных гроба.
Лучан осторожно подошёл ближе и оторопело заглянул в каждый. Двенадцать прекрасных женщин покоились в подземельях горбуна. Они были покрыты белыми саванами, и, казалось, лишь дремали. Каждая женщина держала на груди какой-то предмет из трёх, что были над алтарём.
– Это берегини, – тихо произнёс старик, – они вовсе не умерли, как ты, быть может, решил. Они спят, дожидаясь своего часа. И дотоле их ни в коем случае не должны разбудить. На то я здесь и поставлен. Но, как ты понимаешь, один в поле не воин.
Слова горбуна доносились словно из бочки. Всё внимание богатыря было поглощено сказочными созданиями, с чьей красотой не смогло бы сравниться ни одно существо подлунного мира.
Лучан кончиками пальцев водил по кромке хрустального гроба и, как заворожённый, любовался их лицами. Нигде, ни в чертах лица, ни в силуэте, никто не разглядел бы изъяна. Совершенство.
– Поэтому, кроме меня есть хранители, – меж тем, продолжал горбун. – Это люди, готовые положить свою жизнь во сохранение этой красоты и безмятежности. Если берегини очнутся раньше положенного, наш мир ждут невероятные беды, – речь хранителя подземелий лилась почти неслышно, едва-едва уловимо.
Богатырь внезапно ощутил, как глаза затягивает сладкая дрёма, мысли в голове становились словно ватными и в то же время тягучими. Они ворочались еле-еле, всё вернее уступая дорогу вкрадчивому голосу противного старика. И скоро он полностью завладел умом Лучана.
А горбун всё плёл, глядя в пустые глаза пришельца, про ужасные беды, грозящие миру от пробуждения женщин. В ярких красках он описывал, как туго придётся всякой твари, населявшей Горний. И как бы исподволь намекал, что подобное может измыслить лишь враг рода людского, а посему, ему – Лучану, как богатырю и защитнику простого народа, престало быть верным охранителем сна небесных дев. Ибо всё – все подвиги и деяния, которые до сего дня совершил воин – даже в совокупности не могут сравниться с этим.
Голос таинственного старика отражался от стен, становясь глубже и бархатистее. Он обволакивал, проникал в самые потаённые уголки души.
– Разумеется, ты не будешь жить в подземельях. Вернёшься обратно в вольницу, – вкрадчиво продолжал горбун, – скажешь, что вопрос с летавцами решён и заживёшь преспокойно. Но буде станет тебе известно, что кто-то замыслил войти в подземелья, останови его. Любыми средствами и путями.
И сам не зная почему, поддавшись какому-то неясному наитию, богатырь произнёс:
– Я согласен.
– Ну, вот и славно, – гадко улыбнулся горбун.
* * *
Обломки каменного терема всё так же безмолвно вздымались над обнажёнными раскидистыми кустами. День клонился к закату, угасающее солнце приняло багровый оттенок. Порывистый ветер позёмкой кружил пушистые хлопья первого снега.
Лучан кутался в серый конопляный плащ и медленно брёл угрюмый и злой. Его плечи сгорбились, словно на них навалилась вся тяжесть мира. Богатырь то и дело оступался и запинался о сучки и коряги. В левой руке он волоком тащил увесистый мешок, доверху набитый саахадскими дариями.
Когда на горизонте замаячили снежные пики Арапейского нагорья, муж остановился. Он оглянулся, воровато, исподлобья. Взгляд испепелял обломки Сожженного города, города-призрака.
Раздался мерный стук копыт. Верная скотина возвратилась, нашла своего хозяина, не отступила, не бросила. Как и всегда. Человек потрепал коня по гриве и вскочил в седло.
– Вот так, Горенко, – медленно пробасил Лучан, – вот так.
Конь понимающе заржал и тихонько понёс его к уже знакомой слободе.
Глава 4
Сота сидел на высоком узорчатом княжьем стуле, заложив ногу на ногу, и подперев кулаком подбородок. Он с угрюмым видом следил, как по просторной светлице со сводчатыми потолками и расписными столбами снует босоногий вихрастый мальчуган. Парнишка то и дело пытался вонзить небольшой ножик в деревянный щит, висевший на правой от выхода стене подле окна. Оружие ни в какую не хотело пробивать крепкую древесину.
– Ивец, поди сюда, – устало произнёс воевода.
Мальчишка быстренько подобрал ножик и, гулко шлёпая босыми ступнями, побежал к Соте. Воин дёрнул из-за пояса булатный кинжал с двусторонней заточкой и несколько раз подбросил, демонстрируя красоту и изящество клинка.
– Позволь я покажу, – сказал мужчина и как бы нехотя, с ленцой поднялся со стула. – Ты мечешь его так, словно с челядинской ребятнёй в ножички играешь на заднем дворе. Это неслыханно, недопустимо! Ты – князь! Ты должен даже в игре бросать оружие так, чтобы его могли заметить только тогда, когда оно уже попало в цель. Возьми, – воевода протянул Ивецу кинжал ручкой вперёд, держась за клинок.
Мальчуган несмело принял оружие и крепко сжал. Кинжал был тяжёлый и для детской руки неудобный. И если бы княжич не видел, как ловко обращался с ним воевода, ни за что бы не поверил, что от такой махины может быть толк.
Юному князю было уже девять лет, но он до сих пор не владел ни одним видом оружия, в седле сидел из рук вон плохо и плавал не лучше топора. Над ним смеялись даже оборванные и чумазые дети смердов, которые были куда как ловчее будущего защитника вотчины.
Его отец погиб четыре года назад, ввиду чего не мог заниматься воинским обучением сына. А вдовствующая княгиня и слышать не хотела ни о каком силовом воспитании наследника. Всему виной был один волхв, колдующий над ребёнком.
В детстве Ивец часто и крепко хворал. Обычные знахари лишь плечами пожимали да разводили руками. Тогда княгиня послала лично Соту за целителем-волхвом аж на Капище. Сей волхв полторы седмицы ворожил над пареньком и вроде исцелил. Но матери сообщил, дескать, болеть княжич не будет ровно до тех пор, пока его не подвергнут чрезмерным воинским упражнениям. Лучше будет, если в десять лет мальчика отправят в Храмовые скалы изучать науки. Но ремесло защитника отечества, увы, не для него.
Так оно и повелось. Ивеца учили грамоте, худо-бедно каким-то общеукрепляющим упражнениям, но не более.
Сота же, со своей – воинской – точки зрения, был уверен, что такой правитель может серьёзно угрожать суверенитету государства. Князь всегда должен идти в бой первым, он обязан вдохновлять своими подвигами остальную дружину. В конце концов, он должен быть лучшим из лучших. Таким, на кого хотелось бы равняться, за кем хотелось бы идти.
И потому, первым, что сделал воевода после пленения вдовствующей княгини: самовольно назвал себя на северный манер – регентом юного князя и временно исполняющим обязанности при малолетнем наследнике престола. Став полноправным опекуном княжича, воевода вплотную занялся его обучением.
Он вовсе не изнурял паренька невыносимыми нагрузками, а лишь старался строить свои игры с ним таким образом, чтобы после каждой у Ивеца оставался вполне конкретный и применимый в настоящей схватке боевой навык.
– Хорошо, – тихо произнёс Сота и развернул мальчугана к щиту. – А теперь покрепче ухватись за кинжал большим, средним и указательным пальцами, а безымянным и мизинцем лишь слегка прикоснись. И запомни, любое оружие, какой бы длины и веса оно ни было, всегда держат эти три пальца. Два последних лишь помогают задавать направление.
– Я понял, – кивнул малец.
– Ну, вот и славно. Держи его острием вперёд, никогда не поворачивай клинком к себе, понял?
– Да.
– Хорошо. Когда держишь нож клинком вперёд и у бедра, твой враг его не видит. А если видит, то надеется, что ты замахнёшься, чтобы ударить. Замахиваться тоже нельзя. А то противник поймёт, куда ты намерен бить. Но тогда возникает вопрос, как же тогда кинуть, чтобы быстро и точно, но с пущей неопределённостью для противника?
– И как? – заинтересовался мальчуган, стараясь держать кинжал, как учил воевода.
– Хе-хе, – усмехнулся в бороду Сота и пригладил её кулаком. – Для этого нужно резко повести бёдрами и бросить нож в тот момент, когда только правое плечо будет смотреть на цель, а левое скроется за правым. Вот так.
Ивец так и сделал. По горнице пронеслась стальная молния и увязла в крепкой древесине щита.
– Ух, ты! – хлопнул в ладоши княжич и помчался за кинжалом.
Вернувшись к Соте, он глубоко вдохнул и попытался ещё раз так же бросить. Оружие полетело быстро и почти незаметно, но вместо того, чтобы глухо воткнуться в щит, вылетело в окно.
– Ой, – Ивец втянул голову в плечи и исподлобья взглянул на наставника.
Воевода расхохотался.
– Не робей, князь, скажем, что я промазал.
Воевода потрепал мальчугана за волосы и тяжёлым шагом, опираясь на высокий дубовый посох, отправился вон из горницы.
– Сота! – Ивец дождался, когда мужчина повернётся и тихо спросил, глядя в пол. – Я не верю, что мама меня бросила.
Воин подошёл к нему и, взяв за подбородок, заставил посмотреть в глаза. Мальчишка не отвёл взор.
– Правильно, что не веришь, юный княжич. Такова твоя доля – наследник престола не должен доверять никому. Кто бы и что бы тебе ни говорил, всегда подвергай сомнению. И если сомневаешься в чём-то, найди доказательства своей правоты, иначе чувство неопределённости сведёт тебя с ума или сделает тряпкой для вытирания ног, – чуть помедлив, закончил воевода. – Когда станешь полноправным князем, сделай всё, чтобы найти свою мать или узнать о её судьбе. А пока набирайся смысла, он тебе пригодится.
Сота с достоинством кивнул наследнику и покинул горницу. Он не сомневался, что парень попробует дознаться о судьбе княгини ещё до совершеннолетия. И хотя, едва ли изнеженному наследнику скоро удастся провернуть такое дело, подстраховаться не мешало.
Мятежный воевода шёл по сводчатому расписному коридору Мироградского Кремля и в который раз дивился мастерству новиградских зодчих, кои построили его полвека назад. С тех пор Кремль ни разу не ремонтировался и не обновлялся. Так и стоял полсотни лет, будто срубленный вчера.
За эти годы не покрылось коррозией пиковое кружево оконных решёток, не облезла краска со ставен. Потолочные фрески, изображавшие древние мироградские сражения или сюжеты из Саптиентии[2 - Саптиентия (от. лат. Sapientia – мудрость) – священная книга религии Храмовых скал, где описаны деяния господа, религиозные сюжеты и поучительные притчи.], всё ещё могли похвастаться яркостью цветов и ровным слоем штукатурки.
Господин регент открыл высокую арочную дверь с резным изображением полкана, готового разрядить лук в северного мантикора, исполненного на соседней двери. Воевода очутился в небольшой горнице, посреди которой стоял широкий дубовый стол и две лавки по бокам.
Стол был накрыт красной скатертью и ломился от разномастных яств и блюд. За ним одиноко трапезничал бородатый мужчина. Это был воин богатырского склада и роста. Одёжа на нём сидела боярская, один ферязь чего стоил. Муж имел при себе широкий одноручный меч, и Сота готов был поклясться, что где-нибудь в сапожище есть ещё нож.
Из открытых окон сочился приветливый свежий ветерок. В первом правом углу тихонько дымила лампадка.
– Драгомир! – распахнул воевода руки для объятий с самой радушной улыбкой. – Друг мой! Как я рад!
Гость поднялся из-за стола, отёр усы и приветливо вытянул пятерню для рукопожатия.
Ответив на жест и похлопав его по плечу, воевода Мирограда сел напротив и налил себе в глубокий слюдяной кубок зелена вина. Несмотря на то, что назвал пришельца другом, Сота не спускал с него пристальных глаз и напряжённо следил за каждым движением.
– Что привело тебя ко мне? – между тем обмолвился мироградец.
– Давно хотел заглянуть, да всё случай не представлялся, – зашёл издалека Драгомир. Он своим обыденным жестом пригладил бороду и кашлянул в кулак. – Хм, хм, а тут Владимиру понадобилось дельце с тобой обговорить одно, да дела застали неотложные… Ну, я и подумал, что лучшего шанса может и не представиться… Ну, будем! – гость поднял кубок выше уровня глаз, а потом залпом осушил. Ему были хорошо известны порядки в Мирограде, поэтому Драгомир никогда не пытался чокнуться здесь с кем-либо, заговорить с замужней женщиной, глядя ей в глаза, или переступить порог избы без благословления дома сего.
Сота с любезной улыбкой кивал.
– Дело вот в чём, – наконец, дошёл до сути Драгомир, – нас в Лихоборе последнее время настораживает слишком стремительное развитие Новиграда.
– Не вижу ничего удивительного, – хмыкнул мироградец и отпил из кубка. – Новиград всегда был богатым городом. Он издавна славился изящными постройками и пышными ярмарками.
– Да, и тут можно только порадоваться за них, – согласился гость. – Но дело в том, что, как докладывают наши лазутчики, Милослав вкладывает всё больше злата не в богатые терема и пышные празднества, а в перевооружение дружины. Куются новые кольчуги отменного качества, из Саахада приглашены лучшие мастера чёрного булата…
– Зачем Милославу саахадский булат, когда его булат ничем не уступает ни чёрным, ни белым клинкам юго-востока? Да и мастера уже изведанные и проверенные всеми кругами дедеровой кузницы?
– Вот то-то и оно, что неразбериха непонятная, – развёл руками Драгомир. – К тому же, я слышал, что в Новиград недавно приехало несколько ривов, для чего? Что-то я не слышал, чтобы в окрестностях водились какие-то твари.
– Говорят, летавцы в Сожженном городе злобствуют.
– Где Новиград, а где Сожжённый город? Хм, хм, не знаю. На пару заблудших летавцев и одного рива вполне будет достаточно.
– Ты думаешь, Милослав готовится к войне? – в лоб спросил Сота.
– Я просто не исключаю такой возможности. Хм, хм, нда… Слушай, Сота, ты знаешь, я человек военный, как и ты, и мне уже порядком надоело ходить вокруг да около. Мы в Лихоборе слышали, какие дела творятся в Мирограде… И очень надеемся, что княгиня Злата отыщется. Хм, но дело, понимаешь, в чём? Коли Милославу взбредёт в голову раздвинуть границы собственного княжества, то до Лихобора ему скакать и скакать, а Мироград почти под боком.
– Ну, уж!
– Всяко ближе, чем Лихобор.
– Ты хочешь сказать, что в случае чего первыми под удар попадём мы? Это вы с Владимиром так измыслили али из донесений лазутчиков?
