Владимир Федотов "Хтонь. Истоки"

Прокручивая ленту своих контактов инстаграмма он прикидывал наиболее доступные ему сегодня варианты. Картина выглядела не очень оптимистичной, прежде всего по его собственной вине. За последнюю неделю он проигнорировал несколько сообщений от потенциальных пассий, уйдя на тот момент с головой в работу, а вечером не имея никакого желания на глупые светские беседы и тем более на организацию полноценного свидания с бронированием столика, услужливым трепом и демонстрацией заряда положительны эмоций. Сильно подозревая что подобное пренебрежение ему не простили, он стал перебирать в памяти новые знакомства. Спустя пару минут открыл диалог с немкой-коллегой из соседнего филиала, с которой не так давно познакомился на курсах повышения квалификации, и стал набирать сообщение, разбавив его в конце горсткой смайликов.

Спустя пару минут телефон услужливо загудел, ответное сообщение не заставило себя ждать. Явно скучающая коллега оказалась не против пары предложенных пары коктейлей и настало время сборов.

Высокая, но при этом какая то угловатая, она не выглядела чересчур соблазнительно. Однако Дмитрия это в целом сейчас не сильно беспокоило. Бар был выбран неподалеку от дома, коктейли крепкие и с большим количеством сахара. Немка была недовольна офисом, местными швейцарцами и по всей видимости мужем, который вот уже несколько месяцев к ряду проводил в Южной Америке. На середине второго коктейля она начала невзначай прикасаться к его плечу, спустя еще четверть часа совсем не смутилась его ладони у себя на колене.

Алкоголь уже делал свое дело и последние сомнения Дмитрия в виде ее дурацкого смеха и нескладной фигуры его спутницы стали улетучиваться. Вызов такси и одобренное предложение попробовать у него дома разрекламированную коллекцию джинна стали логичным продолжением вечера.

Зайдя в номер им обоим уже стало не до изображения светской беседы и вечер принял то развитие, которое Дмитрий изначально себе желал.

Проснувшись спустя пару часов рядом с мирно посапывающей женщиной, Дмитрия привычно ощутил нотку отвращения и сожаления.

Он не любил спать рядом с кем то и предпочел бы вежливое прощание и поездку на такси домой. К сожаление сейчас они находились у него дома и отступать было некуда. Впереди ждал совместный завтрак с неловкими попытками не смотреть друг другу в глаза. Все это он относил к побочным эффектам разовых связей, когда за короткий момент удовольствия необходимо платить временем, чувством комфорта комфорта и сделкой с совестью.

Отбросив наконец безуспешные попытки провалиться в сон, Дмитрий открыл пересохшие глаза и уставился в белеющий над кроватью потолок. К сопению любовницы добавился гул старого холодильника, начавшего охлаждаться.

Заранее смирившись с очередным недосыпом, он продолжал отупленно вглядываться в потолок, погружаясь теперь уже не в сон, но в некое подобие медитационного транса.

Когда ему постепенно стало казаться что тени на потолке приходят в движение, ощущение отстранённости от происходящего усилилось настолько, что он едва ли мог пошевелить рукой. Тени ускорили свое движение, а в ушах появилось отдаленная мелодия. Тягучая и зловещая, она тем не менее казалась красивой и даже близкой, словно забытая колыбельная матери. Он не вслушивался в отдельные слова, хоть они и были явно на русском. Мелодия все приближалась и в какой то момент он понял что не желает ей сопротивляться и звуки находят отклик в его душе. В этот же момент тени начали наливаться краской, они больше не были бездумной игрой света и тьмы. Вытянувшись по краям размытого силуэта, сформировавшиеся черные щупальца вдруг оторвались от потолка и начали спускаться вниз, наливаясь чернотой.

Дмитрий попытался убедить себя, что он спит и происходящее не имеет право на существование. Просто глупый и чересчур реалистичный сон, в который он все таки провалился. «Хорошо что я могу отличить его от яви» – утешал он себя, наблюдая за тем как щупальца, скрутившись между собой теперь больше напоминали две руки. Удлиняясь в кистях, они образовывали нечто в виде пальцев и по мере приближения к кровати пальцы образовывали все более правильную форму.

Продолжая делать попытки подняться с кровати он смог лишь повернуться к ничего не подозревающей немке, которая продолжала мирно спать. Открыв рот, инстинктивно попытавшись ее позвать, он не смог однако издать ни звука, несмотря на ощутимое напряжение своих связок на шее.

Темные руки к тому времени уже зависли на кроватью, покачиваясь, словно выбирая одно из лежащих под ними тел. Дмитрий ощутил капельки пота, ползущие у него по лбу и начал молить свое больное подсознание скорее прекратить этот кошмар. На мгновение зажмурившись, он ощутил как непреодолимая сила вырывает его из постели и рывком тянет вверх. Открыв глаза он успел увидеть стремительное приближение потолка, затянутого непроглядной чернотой, в чью сердцевину руки собирались прижать его будто к своей груди.

Ожидая столкновение с бетонным покрытием он напряг тело, но не ощутил физического контакта. Вместо этого тело застыло в воздухе, а вместе ним остановилось и само время.

В эту мгновение в его голове родилась вспышка и в мозгу закрутился цветной калейдоскоп, погружая его в ту или иную сцену.

Бредущие по ночному лугу люди в длинных рубахах с факелами в руке, напевающие будто бы знакомые песнопения. Сцена меняется следующим эпизодом, где Дмитрий ощущает себя стоящим перед черным земляным курганом. На его вершине установлена деревянная конструкция, напоминающая руну. Трава мягко щекочет его босые ступни, но роса на ней ледяная. Руна на кургане вспыхивает и Дмитрий ощущает жар, однако не от пылающей руны, а откуда-то изнутри собственного тела. Еще секунда, образ меняется и вот он уже склонился над зеленоватой водной гладью, из которого ему вместо собственного отражения улыбается женское бледное лицо непередаваемой красоты. Он склоняет к ней голову и тело взрывается болью будто бы от тысячи мелких иголок, вонзившихся в его нервы.

Он начинает кричать от боли и видения его покидают. Дмитрий обнаружил себя лежащим на кровати, чувствует что мокрый от пота и жадно втягивает в воздух в легкие. Дыхание прерывается частыми хрипами, а тело странно покалывает. Одеяло валяется где то в углу, комнаты, а он абсолютно голый раскинут по центру постели.

Смутно предчувствуя недоброе, он повернул голову, и увидел что у противоположенной стены белеет нечто бесформенное.

Неловко опускаясь с кровати с кровати – усилие сразу же отозвалось болью во всем теле, но он явно обрел возможность передвигаться, он на четвереньках подполз к стене, уже понимая что перед ним.

Тело немки было вывернуто под неестественным углом, темные глаза широко раскрыты и подернуты матовой пеленой. Сомнений что она мертва быть не могло. Выругавшись, Дмитрий приподнялся и растерянно встал над безжизненным телом. Рассудок отказывался принимать происходящее взаправду.Внезапно ему очень захотелось совсем противоположенное тому о чем он еще недавно молил – чтобы это все это продолжало оставаться сном.

Послышался звук голосов на лестничной клетке за дверью, звук лифта. Он вздрогнул и окончательно принял реальность. «Думай, думай» – сосредоточенно повторял он себе, «Как это могло произойти?» Он поборол захлестнувшую его волну паники и начал осматривать тело.

«Крови нет. Тогда что с ней могло случится? Возможно это просто сердечный приступ», – мелькнула потайная надежда.

Сейчас он просто вызовет полицию, проведет несколько неприятных часов в участке, повторит свою версию событий и к вечеру этот кошмар закончится. «Мне не не за что испытывать чувство вины, я не преступник и тем более не убийца» – убеждал он себя.

Повторяя себе это как аффирмацию он выпрямился, пересек комнату и распахнул окно, с жадностью вдыхая холодный утренний воздух. Небо уже начинало светлеть и розовая полоска на востоке предвещала скорый восход. Нельзя терять ни минуты, чем раньше он позвонит в полицию тем более правдоподобно будет выглядеть в глазах следователей.

Но что то болезненно вклинивалось в его стройный ряд рассуждений и заставляло тянуть время. Этот кошмарный странный сон и боль по всему телу, словно после странного отходняка.

Употребление психотропных веществ стало бы самым естественным объяснением, но его юношеские эксперименты с травкой остались в далеком прошлом, а ничего более серьезного он никогда не употреблял. «Могла ли она ему что то подсыпать в баре? Она либо кто то еще, если экспертиза обнаружит любую дрянь у меня в крови, дело будет худо. Хотя какая разница, пусть находят что угодно. Ведь я все равно ее не убивал» – настойчиво повторял он себе и чувствовал холодную испарину, несмотря на открытое окно и промозглую погоду снаружи.

Смутное чувство где то на краю сознания не давало ему покоя. Было что то еще, что он должен был понять, прежде чем звонить в полицию.

Оглядев апартаменты, он не увидел ничего нового. Разбросанное белье на полу, бокалы с недопитым вином на прикроватном столике. Вздрогнув, он медленно поднял взгляд на потолок. Белая побелка, местами явно требующая освежающей покраски , знакомый клочок паутины в углу. Привычный и уже приевшийся ему за последние месяцы вид постылого жилища, но ни малейшего намека на ночное мракобесие из его сна.

«Пора это заканчивать. Чем раньше я отдам это на откуп властей, тем раньше все закончится» – сделав несколько глубоких вдохов, он почти сумел овладеть собой и взял в руки телефон, вспоминая номер дежурной службы.

Набирая цифры он отчужденно заметил что ноющая боль в теле определенно отдается в кистях и пальцах и лишь теперь обратил внимание на то что его обратная сторона ладони испещрена мелкими царапинами. Местами довольно глубокие, с пятнами небольших кровоподтеков, они явно не производили впечатление кошачих. Короткие и полукруглые, они выдавали человеческие ногти. Сделав над собой усилие, Дмитрий медленно развернул ладонь левой руки и обнаружил на ней еще больше следов.

Только теперь он ощутил как саднило именно руки, до этого момента все болезненные сигналы тела доходили в мозг словно через фильтр, сливаясь в общий ноющий фон. Дмитрий растерянно отложил телефон и уставился на тело, опять став надеяться что женщина всего лишь спит.

Оставался лишь один способ проверить мелькнувшую догадку. Подойдя к телу, он осторожно прикоснулся к ее руке, оказавшейся лишь едва холодней чем у него самого.

Поборов нервозность, он присмотрелся к тонким женским пальцам с коротко стриженными ногтями и увидел ровно то чего и боялся – засохшую кровь и полоски кожи под ногтями. Его собственной, в чем уже не было смысла сомневаться. Повернув безжизненную голову и убрав локоны волос, он явственно видел иссиня-черные пятна на шее, очевидно следы от его рук.

С тихим стоном Дмитрий выдохнул, сев на пол и прислонившись спиной к стене. Мир плыл перед глазами и злость перемежалась с жалостью к самому себе. «Теперь вся жизнь коту под хвост. Родители, друзья, планы на будущее». Лоскуты расплывчатых мыслей беспорядочно метались в голове, не успевая оформиться в слова.

Глава вторая. Прикосновение.

Ты не дыши, когда вздох это боль.

Он не знал сколько времени прошло, прежде чем голова стала проясняться, сохраняя лишь самые осмысленные мысли. Основная заключалась в том что Дмитрий не мог принять себя за убийцу. Он был достаточно честен с собой, чтобы признавать некоторые нелицеприятные факты о себе, но чрезмерной агрессии и желания смерти окружающим он в себе представить не мог. «Вне зависимости от алкогольного опьянения или помутнения рассудка, я не мог ее убить» – вбивал он он себе в сознание раз за разом.

Это внушение подводило его ход мыслей к ночному кошмару, словно к спасательному мостику, который переводил его в разряд невиновных. Но в то же время опровергнуть то что он убил человека собственными руками это ничуть не могло ему помочь. В здравом рассудке или под действием наркотиков, которые непонятным образом затмили ему разум, но он этого не делал.

«А может мне и наркотиков не потребовалось и я просто тронулся крышей» – мелькнула предательская мысль. «Хронический недостаток сна, кошмары, все вполне может привести к тому что я просто напросто сошел с ума. Как вообще люди теряют рассудок? Кажется, они зачастую считают себя здоровыми, придумывая сами себе безумные оправдания, равно как и я сейчас». Как ни странно, последнее осознание принесло ему некое подобие покоя и начало остужать его воспаленный мозг.

«К черту. Кажется пора воспринимать самого себя как некий расстроенный механизм. Определенные шестеренки перестали функционировать и я не могу воспринимать эту реальность такой, каковой она является. Оттого и провалы в памяти, галлюцинации. Похоже в эти моменты я не только не контролирую свое поведение, но и становлюсь опасен для общества» – продолжал он хладнокровно ставить себе диагноз.

«Ничего не меняется, нужно все также звонить в полицию. Только не плести бредни про несчастный случай или инфаркт, а признаться в непредумышленном убийстве. Впрочем, любой следователь это и сам поймет спустя пару минут пребывания в комнате. А там уже пусть делают анализ крови, пусть зовут мозгоправов. В конце концов мне будет самому интересно, что со мной». Приняв эту мысль, он почувствовал облегчение.

Натянул валяющиеся неподалеку брюки и прошел в ванную комнату чтобы немного привести себя в порядок перед тем как приедет полиция. Холодный кафель пол ногами напомнил один из эпизодов сна, в котором он стоял на холодной траве перед курганом. Включив свет он машинально окинул себя взглядом и спустя мгновение ошарашено подошел ближе. На его выступающих ребрах розовело нечто похожее на родимое пятно. Удивляло однако даже не его внезапное появление, а схожесть пятна с деревянной руной из сна. Осторожно притронувшись, он ощутил саднящую кожу – значит оптической галлюцинации быть не могло. «Но что это к черту должно означать?» – в который раз за это утро спросил он себя.

Чувствуя что нервы начинают сдавать, он прошел на негнущихся ногах на кухню и поставил себе кофе. Прислонившись разгоряченным лбом к стене он лихорадочно прокручивал в голове события последних часов. Дело теперь не только в его сумасшествии. Каким то образом кошмары выбрались из его головы. Если принять это за устоявшийся факт то вариантов событий оставалось не так много. Судорожно вздохнул, Дмитрий наблюдаю за чёрными каплями кофейной жидкости, которая падала в стеклянную полость, просочившись из фильтра. Когда кофе нацедилось достаточно, он щедро засыпал сахара и стал мерно размешивать, пытаясь сосредоточится лишь на движении чайной ложки.

Крепкий сладкий кофе стал разгонять мысли и придал притупившемуся рассудку ясность. «Для начала нужно убедиться что все взаправду, еще один раз, решает он. Выворачивает экрана телефона с включенной передней камерой и понимает что родимое пятно никуда не делось. При дневном свете оно оказывается по настоящему багровым, а не просто розоватым, каким выглядело в холодном свете ванной комнаты.

Не в силах подавить вспышку гнева, он начинает громко материться. Можно и дальше сводить происходящее к психическому расстройству, тяжелой форме шизофрении, но в глубине души он уже осознавал что совершенно здоров.

Вот только доказать он никому ничего не сможет. Внезапное появление родимого пятна из сна – слишком странная аргументация, которая к тому же никак не отменяет того факта что он убил эту женщину. Именно это осознание бесило больше всего. Вся фантасмагория, поставившая его в это положение, в уголовной практике не будет стоить и ломанного гроша. Можно лишь выбрать какую роль играть перед следователем, больного шизофреника или хладнокровного убийцу.

Безумно стыдно будет перед родителями. Ни они ни близкие друзья ничего не поймут. Возможно действительно лучше натянуть маску шиза, что бы у них не закралось подозрение в том что их близкий всегда был убийцей. Просто в определенный момент съехала крыша. Или придумать какую то слезливую историю о ревности. Он поглядел на немку. «Лиза, ее звали Лиза», – повторил он себе. В душе он почему то не испытывал к ней никакой жалости. «Я не хотел ее смерти и не убивал ее, пусть даже мои руки перекрыли ей кислород. Ей уже не помочь. Как впрочем и мне, пустая прокрастинация».

«Или у тебя наконец появился шанс понять что там происходит», – спросил внутри него какой то чужой голос. Возникшие кошмары, тело найденной женщины в новостях, теперь это. Все к одному. Если жизнь идет в топку, то неплохо бы разобраться с тем, с чего все изначально началось. Он опустил взгляд вглубь кружки с остатками кофе. Там, в черной сгустках, он снова увидел окно в тот страшный девяносто восьмой год.

***

Пыльные жигули съехали на грунтовую дорогу и подпрыгивая на ухабах, приближались к небольшому поселку. Поселение на несколько десятков дворов когда то представляло из себя пасторальную идиллию с русскими избами в ярких цветах и резными ставнями, но теперь очевидно переживало не лучшие годы. Примерно половина домов выглядели явно нежилыми и глазели на маленький автомобиль пустыми глазницами окон с распахнутыми ставнями.

Тем не менее находящихся внутри машины людей это не смущало. Отец семейства, подтянутый загоревший мужчина с резкими чертами лица, оживленно рассказывал семье о местах своей молодости «А вот Демьяна двор, Зинкиного шурина. Как спиваться начал, так и следить за хозяйство некому стало. Дочка замуж вышла и в Ростов уехала, сын в Афгане погиб». Жена, красивая темноволосая женщина, утомленная долгой дорогой из Москвы, в ответ заметила что судьбу большей обитателей-односельчан деревни мужа можно описать используя одни и те же ключевые слова „колхоз, дом культуры, родила, армия, Афган, спился“.

С тревогой оглянулась на заднее сиденье – дети, мальчик дошкольного возраста и девочка чуть старше, все еще спали, несказанно облегчив остаток дороги родителям. Плохая идея была их брать с собой, но оставлять дома было не с кем и муж настоял взять с собой, на съезд многочисленных родственников в родовом домике их южнорусской деревни по случаю годовщины смерти деда.

Солнце стало клониться к закату, придавая их белой „шестерке“ багровый оттенок, когда они наконец подъехали к покосившейся изгороди низких кольев. Оживший радостными голосами двор разбудил Диму, и мальчик, немедленно получивший порцию тетушкиных объятий, стеснительно пробирался между шумными взрослыми в сад за домом. Оставшись наедине, он стал продираться между заросшими яблонями и кустарниками к колхозному полю, которое начиналось прямо за окраиной сада. Безбрежное, колосящееся золотистой рожью, оно заставило мальчика забыть о тяжелой дороге и онемевших конечностях. Маленький городской житель пытался соотнести этот пейзаж с привычными его глазу бетонными башнями в плотной московской застройке.

Вдруг его внимание было привлечено смутно белеющим предметом у ближайшего кустарника на границе с полем. Сделав несколько шагов, он оказался перед коровьим черепом. Вытянутая челюсть, черные рога, пустые глазницы, которые, казалось, смотрели прямо на него. Это имело мало общего с картинками буренок из рекламы телевизора. Дима застыл и как завороженный всматривался во впалые отверстия глаз. «Эта корова умерла тут? Где же тогда скелет. Какой она была?» – Роились мысли в его голове. Из небытия его вывела громкая музыка из салона машины. Вздрогнув, мальчик развернулся и побежал к родным.

В саду стало пусто, как и последние годы до этого. Над полем явственно веял ветер, подминая колосящиеся стебли. Но на территории сада его не чувствовалось, словно это пространство существовало в своем, закрытом измерении, не терпящим присутствия извне. Из глазницы черепа неожиданно выползла сороконожка и неспешно извиваясь, поползла к полю.

Солнце уже закатилось за лес и деревню начал укутывать мрак. Уличное освещение, как впрочем и электричество само по себе в большинстве дворов отсутствовало. Широкую улицу, разделявшую стоявшие друг напротив друга избы освещали лишь звезды, светившие в этих южных широтах необычайно ярко. Впрочем, одно окно выделялось в этом темном ряду безмолвных низких строений. Керосиновая лампа, зажженная и поставленная на подоконник, словно бросала вызову вымирающему селению. Мрак, контрастирующий с отблесками света, казалось, наливался силой и все плотнее обступал избу.

Однако люди собравшиеся внутри не замечали этого. Дядя Боря, муж тетки травил байки о временах археологической юности. На столе была собрана нехитрая дорожная снедь, которую съехавшиеся на годовщину родственники собрали на стол. Варенные яйца, копченая колбаса, бутерброды со шпротами, Водка для взрослых и тархун для детей. Диму, посаженного с краю на огромный кованный сундук, клонило в сон и лишь тревожащий запах керосина не давал ему окончательно разорвать связь с действительность. Обрывки разговора взрослых тем не менее уже только частично доходили до его сознания.

«После войны здесь столько всего находили» – громыхал дядя Боря. «Каски немецкие, оружие. Колька с маузером даже одно время настоящим бегал, пока дружинникам на глаза не попался. Наши каски уже ржаветь начинали, а немецкие все как новенькие, хоть на парад. Ну были у нас заместо черпаков в нужнике, когда чистить было пора. Это же, если подумать, за сколько все сейчас толкнуть можно было бы» – хмурился он. «Черные копатели сейчас сразу в баксах платят за хорошее качество, да где же его теперь найти. Это в болота надо идти, там все консервируется в лучшем виде, а у нас вокруг села сплошная труха уже».

Опечаленный наравне с дядей Борей, Димка стал проваливаться в сон, не замечая более осточертевший запах керосина.

Он не помнил чтобы когда либо летал во сне и был на этот счет сильно озадачен. Но похоже что именно сейчас с ним происходило нечто подобное. Ощущение легкости в теле, сродни покачиванию на волнах. Он попытался открыть глаза, ожидая увидеть землю с птичьего полета, но обнаружил что наоборот, смотрит на небо, частично скрытое еловыми ветвями. Моргнул, и понял что это действие произошло не по его желанию, а он словно смотрит фильм в качестве зрителя. Вокруг его обступали темные гиганты и лишь мгновение спустя он понял что это лишь безмолвные стволы вековых елей. Камера наклонилась, и покачиваясь побрела в самый вглубь чащи. Дима оставался совершенно спокойным, представив что это лишь фильм. Только гораздо интереснее, судя по всему он чувствовал эмоции, которые к нему не относились и шепот человека, от лица которого и разворачивалось действие.

«Wenn die Soldaten

durch die Stadt marschieren

?ffnen die M?dchen

die Fenster und die T?ren

Ei warum? Ei darum!

Ei warum? Ei darum!»

Раздвигая ветви человек шёл, заметно прихрамывая. Перед лицом мелькнул рукав темной униформы, человек вытер лоб и на тыльной стороне его руки Дима успел увидеть багровые ручейки. Самого человека это казалось нисколько не волновала, он лишь ускорил шаг и спустя несколько мгновений вышел на открытое пространство.

Взгляду открылся заболоченный участок воды, прикрытый тиной и местами искореженными остовами деревьев. Мужчина медленно подошел к самой воде и остановился, продолжая напевать на незнакомом языке, только его шепот теперь периодически сменялся хрипами и отдышкой. Круги тины скрывали топь, но в небольших прорывах вода казалась явственно черной. Человек не сводил с нее взгляд, видя там будто бы что то свое.

В оставшейся позади чаще внезапно послышался хруст сухих деревьев. Все другие лесные шорохи смолкли и единственным источником звука стало происходящее в чаще, которую они только что прошли. Размеренный хруст продолжал приближаться и к нему словно добавилось тяжелое сопение. Димка желал обернуться, но чувствовал что солдат не хотел смотреть назад. Похоже он и так знал что сюда идет. Оборвав песню на полуслове, он сделал шаг в черно-зеленую гладь топи, провалившись сразу по пояс и закрыл глаза.

Дима с криком вскочил с постели.

Сквозь приоткрытое окно проникали яркие лучи летнего солнца, воздух был наполнен звуками птиц, дребезжанием рекламы по радио и запахом кофе. Мягкая пуховая перина, на которую его переложили с сундука ночью, была мокрой от пота. Неловко косясь на взрослых, уже завтракавших за столом, Дима наскоро надел шорты и выскочил во двор.

На улице стояла легкая утренняя дымка, шум птиц, а смех старшей сестры окончательно развеял ночное наваждение. Дима подошел к пластиковому рукомойнику на стене дома.

– Только встал, – насмешливо протянула Ленка. – Это ты визжал сейчас? Сестра была уже в третьем классе и очень гордилась ответственностью, возложенной на нее в моменты воспитания брата.

– Нет, – насупился Димка.

– Ну-ну, – недоверчиво вторила ему сестра. – Значит мышь придавили. Одевайся быстрей, познакомлю тебя с Воробьевыми, они уже неделю как приехали.

Наскоро ополоснувшись ледяной водой, Дима забежал в дом чтобы одеться. «Ты куда, садись завтракать», – тоном, не терпящим возражений, мать усадила его за стол, покрытый цветастой клеенчатой скатертью.

Уплетая печенье с чаем Дима рассматривал коллажи черно-белых фотографий на стене. Большинство фотографий изображали мужчин в военной форме или группки людей со смазанными лицами. Они казались ему отголосками нечто иного и не имеющим отношения к этому миру. Разве могут выцветшие силуэты быть частью этого яркого утра? Ему был непонятен пиетет взрослых перед каждой фотографии. Чуть повыше, в углу, на деревянной резной подставке с фотографиями соседствовали иконы. Их строгие образы обычно пугали Димку, но сейчас они были задернуты белой шторочкой, словно ограждая житейский быт от небесного царства.

«Подожди убегать, я у бабок сейчас молока парного взяла, настоящего. В Москве такого не попробуем» – воодушевленно подошла к столу мать с большой стеклянной банкой в руках. Настороженно поднеся кружку к лицу Димка ощутил терпкий травяной запах, вызвавший у него тошнотворные позывы. «Ну не ной, давай одним глотком, залпом» – стали поощрять его смеющиеся взрослые. Зажмурив глаза и постаравшись отключить вкусовые рецепторы Дима опрокинул теплую жидкость и затряс головой. «Не хочу, гадость», – писклявым голоском возмутился он, чем видимо еще больше развеселил родню.

Выскочив наконец из опостылевшей избы, они выбежали с Ленкой на широкую деревенскую улицу. У заборчика напротив уже суетилась группка детей возраста Лены, которых она знала по прошлогодним каникулам. У ребят оказался старенький велосипед „Школьник“, который они использовали в порядке строгой очередности. Димка тоже попробовал было на него забраться чтобы не ударить в грязь лицом, но быстро выяснил, что не управится с его размерами.

Солнце тем временем стояло уже высоко и детям стало хотеться пить. Расходиться по домам за колодезной водой казалось скучным, поэтому все дружно поддержали предложение дойти до местного киоска и взять лимонад. Мать ограничивала Димку с Леной в сладком, поэтому они были в особенности воодушевлены. Деревенский киоск внешне слабо отличался от соседствующих домиков, выделяясь лишь поблеклой от времени и солнца вывеской «Продукты» на входе.

На лавочке у ступенек ко входу сидели местные старики, живущие в деревне круглый год. На вид им всем было около шестидесяти, но в действительности возраст колебался от сорока лет и выше. Они лишь начинали похмеляться, поэтому кучка детей привлекла их еще не притупленное внимание. «Молодежь, вы чьих будете?» – проскрежетал сидевший ближе к ступенькам, в засаленной камуфляжной куртке. Заплывшие глаза были трудно различимого оттенка, но черные зрачки цепко впились прямо в Димку. Тот, от неожиданности и страха потерял дар речи и только силился сглотнуть.

– Морозовы мы – пришла на выручку сестра.

– Аа, Андрюхи-то. Тебя я помню, а вот малого не признал. Не в вашу породу пошёл, смотри какой шуганный, – осклабился дед. – Ну, ступайте. Отцу передавай чтобы заходил к деду Илье.

Вскочив по ступенькам, дети оказались в небольшом темном помещении, пахнущем хлоркой и чем то ещё, книжным. Полки были устланы цветастыми упаковками чипсов, шоколада, что явно не слишком пользовалось популярностью у местных жителей, но сразу же привлекло внимание всей компании. Продавщица, сухая женщина преклонных лет с бесцветными глазами, отстраненно наблюдала за необычными здесь посетителями и их препираниями о том что купить, бутылку грушевой газировки с сухариками или большой пакет с иероглифами и изображениями леденцов в ядовито-ярких цветах.

Выйдя на свежий воздух, они обнаружили что лавка у ступеней уже пуста и решили расположиться прямо на ней. Гриша, владелец велосипеда, гордо катящий его подле себя, стал рассказывать про местную речку, куда они с отцом ходили прошлым летом на рыбалку: «.. а потом сома поймали, вот с меня ростом. Ну как поймали, он на берегу уже валялся дохлым. Передняя часть нормальная, а хвоста два, только один поменьше и сбоку.

– Глупости, – фыркнула Ленка. Зачем ему второй хвост?

– Да кто же его знает что он с ним делал. Только тут странная рыба часто ловится. Отец говорит, что выше по течению раньше воду с атомной станции спускали, которая реактор охлаждает. Вот и понаплодилось всякого.

Димка не понял про какую станцию была речь, но история про рыбу-мутанта, обладающей судя по размерам возможностью его проглотить, ему совсем не понравилась. Поэтому, когда ребята решили пойти к реке, он твердо решил остаться на берегу.

Дорога до реки была неблизкой и проходила через засохшее поле, бывшее когда то колхозным. Рассасывая во рту сухарик с беконным вкусом, Димка с интересом разглядывал ржавые остовы огромных железных машин, стоящих в отдалении и напоминающих древних мамонтов. «Комбайны» – заметив его удивленный взгляд, пояснил Гришка. «Тут раньше их много ездило, когда колхоз еще был. Школа была целая, людей то несколько сотен в деревне жило, да еще соседские».

Подойдя к речке, они не сразу увидели ее за высокими камышами, настолько она казалась на этом участке мелководной. Но пройдя еще около десяти минут вдоль берега они обнаружили подходящий спуск к реке и решили расположиться под одиноко раскидистым деревом, стоящим неподалеку и дающим защиту от палящего солнца. Гришка со своим братом и Ленкой почти сразу умчались к воде, а Димку оставили сторожить велосипед, с чем он, помня про сома-переростка, с радостью согласился.

Положив голову на рюкзак он беззаботно растянулся на траве, прикрыв глаза и принялся раздумывать о том как здорово было бы передвигаться на одной из железных машин, виденных им по дороге. Наверняка в них имелась множество функций, как по сюжету его любимого японского мультфильма про огромных роботов, защищающих город от вторжения злобных инопланетных существ. Димка представил себя в образе пилота подобного робота, бредущего по полю к сверкающей, ждущий его машине, а вдалеке восторженных родителей и испуганную Ленку, которых он сейчас защитит от коварных инопланетян.

Шум от купающихся ребят мерно слился со стрекотом насекомых и пением птиц в общий убаюкивающий фон. Солнце приятно нагревало голову, разморив Димку окончательно и он, сам того не замечая, провалился в сон.

Очнулся он уже в сумерках, от невыносимо соблазнительного запаха жареной рыбы и голосов совсем рядом. Гришка со своим братом суетились у костра, Лена помогала какому то незнакомому мальчику свежевать рыбу у берега. Видимо новенький и был рыбаком, так как ни у кого из них днем не было с собой рыбацких снастей. Присоединившись к ребятам, он разложил оставшиеся рыбные тушки на углях. Обычные караси, они слабо ассоциировались с рассказами о сомах-мутантах и скоро стали выглядеть вполне сносно. У новичка, выяснилось что он местный и зовут его Костя, с собой оказалась и соль, поэтому ужин обещал быть первоклассным.

Когда с едой было покончено и последняя рыба, сверкая золотистой боком, оказалась на газете, сумерки уже сгустились и ребята инстинктивно сгрудились вокруг тлеющего костерка.

– Ты один здесь совсем живешь? – наседала на новенького детвора.

– Почему один, с папкой, – невозмутимо ответствовал тот, жуя рыбу. – Зимой скучновато, когда все разъезжаются, но в остальном ничего. До города всего час на автобусе, весной и летом в лесах чего только не найдешь. У нас и грибы и ягоды, в городе потом с батей продаем. А еще он меня в этом году на охоту обещал взять, на уток. Дробью будем бить с двустволки.

Мальчишки завистливо переглянулись, но на Ленку это похоже не произвело впечатления.