Лекарство от смерти
Алексей Гужва
Что бы вы делали на месте Акакия, сына барского, а ныне правящего барина одного небольшого барства на той стороне Великого оврага, что разрубает Чёрный лес надвое, если бы узнали, что вскоре помрёте? Правильно! Искали бы способ продлить свою жизнь. Да вот только Акакий ленив и неповоротлив. Ему б способ попроще, но… Нет такого лекарства, чтоб от встречи с Кондратием отвадило, говорят лекари. Лишь один посоветовал обратиться к силе гнилой за помощью. Вот тут и начинается приключение толстяка, что дальше околице родной деревни никуда и не выбирался.Пройдя весь путь вместе с Акакием вы узнаете про нравы местных, про жизнь на другой стороне Великого оврага, про то, что творится дальше, на севере. Каждый новый хутор, каждая новая деревня, каждый новый знакомый, это не просто очередное лицо. Это история. Лекарство от смерти представляет собой «сказку-матрёшку». За одной следует другая, а в каждой из них прячется своя сказка.
Алексей Гужва
Лекарство от смерти
Вечер был тёплым, впрочем, как и все вечера в крепости. И пусть время уже было позднее, одному из жителей всё же не спалось. Озираясь по сторонам, будто не желая быть замеченным, старик по стеночке прокрался по тёмному коридору и, остановившись перед кладовой, что-то прошептав, сунул в замочную скважину ключ, похожий на извивающуюся змейку.
Дверь бесшумно отворилась, и старик, скользнув за неё, на время пропал из виду. Вскоре он вновь высунулся в коридор, держа в руках свёрток и озираясь. Заперев дверь, вновь что-то прошептал.
Будто нашкодивший мальчишка, старик хихикнул и засеменил прочь, стараясь убраться восвояси и остаться незамеченным. Свою обитель он называл кельей, правда убранство таковой совсем не соответствовало названию.
Это была поделённая надвое большая комната. В малой части была кровать и огромный сундук, полка с книгами и большая коллекция ножей, развешенных по стенам.
Большая часть была заставлена шкафами и завешена полками со всевозможным барахлом. Тут было столько вещей, что, пожалуй, и сам хозяин не помнил их все, а тем более не мог помнить точного назначения каждой из них. Странной формы свеча, череп какого-то животного, огромная банка с замаринованными пальцами, золотые ножницы, серебряные гвозди, цепь, тряпичный котёнок и кривляющаяся маска красного цвета. Пожалуй, то немногое, что сразу бросалось в глаза редкому посетителю. Но, чем больше гость находился в келье, тем больше вещей он мог разглядеть. И, казалось, им нет числа.
Посреди комнаты стоял дубовый стол с двумя стульями. В дальней части стояла тяжёлая чугунная печь на резных ножках, а над ней бурлил котелок.
Резво подпрыгивая, старик пересёк комнату и, положив свёрток на маленький столик у печи, развернул его. Бережно, будто опасаясь обронить даже самый маленький кусочек, он вынул из свёртка нечто похожее на шляпку сухого гриба. Приподняв крыто с котелка, он пальцами размял в труху эту ценность и ссыпал в своё варево.
Сладковатый аромат разнёсся по келье, от чего у старика забурлило в животе.
– Ого, как вкусно пахнет, – вдруг раздался голос позади, от которого старик вздрогнул и разжав пальцы обронил крыто. С громким грохотом оно упало на обод котелка, накрыв его полностью.
– Тфу ты. Да сколько можно. Как есть, доведёшь меня до тропы, что к Кондратию ведёт, – выругался старик и обернувшись поглядел на стоявшую у стола девушку с длинными светлыми волосами. Как и всегда, из одежды на ней были разве что кожаные лямки, едва ли прикрывающие самые сокровенные места. На плечах была накинута толстая и весьма пушистая шкура.
– Говорят, пугаться полезно. Сердце привыкает и крепче становится, – засмеялась Гетера.
– Не в мои зимы. Мне уже того, пора бы на покой. В моём возрасте вредно пугаться, – засмеялся старик.
– Да ну, дядя Хотуль, не говори ерунды. Ты ещё столько проживёшь, нас всех к Кондратию проводишь.
– Типун тебе на язык, – засмеялся старик. – Ты чего тут?
– Да… Не хочу спать. Пускай братишка ещё помучается, – засмеялась девушка и, кошечкой обогнув тяжёлый стул, подбежала к печи. – Что готовишь?
– Сегодня у меня рагу лунной знати, – гордо произнёс Хотуль. – Сейчас, уже почти готово. Ты вот как знала, когда явиться.
– Рагу лунной знати? Ну, на Луне ты точно не бывал, – усмехнулась девушка. – Откуда рецепт?
– Сам придумал, – прищурился старик. – Но я уверен, коль на Луне знать устраивает праздничный ужин, там наверняка подают столь же вкусное рагу.
– А, так у тебя праздник сегодня? Какой?
– Да никакого. Это пускай люди, кому жить скучно, праздники устраивают. А я колдун простой. Жить нужно с удовольствием, чтоб не обидно было к Кондратию отправляться.
– Так ты всё ж к нему собираешься?
– Я то? Ну, все там будем. Но, коль путь этот неизбежен, я не хочу, пройдя его, сожалеть, что чего-то в жизни моей не хватало, – засмеялся старик. – А ещё, не прочь я туда опоздать.
Приоткрыв крыто, старик понюхал. Лунное рагу было явно готово. Достав две деревянные миски, повар старательно перемешал варево большим половником и, зачерпнув с самого дна, наложил ароматное блюдо в приготовленную посуду.
Наломав хлеба, тоненько нарезав сало и поставив на стол блюдо с зеленью, старик, призадумавшись, наконец, решил и выбрал вино. Бутыль смородиновки была осторожно откупорена, и кроваво красный напиток, слегка бурлящий от пузырьков, был разлит в высокие стеклянные кубки с серебряной каймой.
– Ну, угощайся, – предложил старик.
Дважды уговаривать девушку не пришлось. Волчий аппетит был всегда её сильной и одновременно слабой стороной. Быстро усевшись за стол девушка скинула с плеч толстую шкуру и принялась уплетать горячее блюдо, открывая рот и выдыхая горячий воздух, стараясь не обжечь нёбо.
– Да не торопись ты так. Там целый котелок. Одному мне не съесть, – засмеялся старик.
– Да просто очень вкусно. Что ты добавил?
– Горный гриб. Так что, сильно не налегай. Постепенно ешь, не торопясь. И вином запивай. А то, и взаправду потом три дня не уснёшь. Брата измучаешь.
– Так ему и надо. Достал он меня уже своими нравоучениями, – фыркнула девушка и, сделав несколько больших глотков, отставила кубок. Окинув комнату взглядом, будто оказавшись тут впервые, она заинтересовалась необычным фонарём, что висел на крюке под потолком.
В медную раму было заключено что-то вроде пара или дыма. Такое лёгкое, неощутимое на вид. Но внутри этого дыма будто бушевал огонь. Такой яркий, жёлтый, что казалось, фонарь не только светит, но и греет.
– А этого я у тебя не видела прежде. Недавно приобрёл? Красивый, – отметила девушка, пододвинув миску с рагу и положив пару кусочков сала на хлеб. – Колдовской?
– Не-а, древний. Ну, по крайней мере, свет в нём древний. Вот, хочу разобраться, как оно светит.
– Колдовское мне больше нравится.
– А мне древнее. Древние вещи, они всегда с историей.
– Ну и какая же история у этого фонаря?
– Да кто ж его знает. Может, с ним множество историй связано. Я только одну знаю, от того, кто мне фонарь тот продал.
– Долгая?
– Да не. На два слова, коль пересказывать так, как мне её рассказали. Рассказать?
– А то.
Когда-то давно в нашем мире не последнее место вера людская занимала. И, как мудрые люди поговаривают, вера та людей неоднократно спасала. Но, как те же мудрые люди глаголют, эта же вера мир наш и погубила.
А всё от того так случилось, что вера та у каждого в своё была. У каждого в свою правду она упиралась. А то, что для одного правда – для другого ложь. Что для одного счастье, для другого – беда страшная. От того и сражались люди между собой за одно единственное право. Право верить в то, что каждому удобно и полезно. А ту веру, что неудобной была, искоренять пытались.
Так, если примером поставить, те, кто верил, что судьба человеческая записана где-то и пытаться менять её нельзя, всяческим гонениям подвергали тех, кто верил, что человек сам своей судьбой управляет.
Ну, вот барина какого ни будь взять, у которого власть в руках по праву рождения. Он, конечно, верил в то, что это судьба его, и никто не в праве её менять. А вот те, кто к тому барину по случаю, или ошибке глупой, или по праву рождения в рабах очутился, такая вера не устраивала. Всё им верить хочется, что сами свою жизнь они куют. Из-за веры такой и стараются бежать, а то и барина свергнуть.
Конечно, не на этой квашне большие битвы были. Были ранее веры куда крупнее, в великое, во всепоглощающее, всевидящее. Сегодня ещё остались те, кто в такое верует. Ну, например, верующие в слепых богов, будь им скамья ежом под задницей. Но сегодня не про них сказ будет. Про простое. Про веру в судьбу, в дружбу. По обе стороны монеты вера та.
Вот такая вера в судьбу написанную и вера в то, что никем она не писана всю историю, что поведать тебе хочу, и пронизывает. Ну, будто вертел, на которого поросёнка насадили. Может не каждый и приметит слова такие, да то и ладно.
И так. На самом краю Великого оврага барство было, а может и есть ещё. Ну как на краю? С одной стороны, то да, коль сверху на карту смотреть. А на деле несколько дней топать нужно до того оврага. И то, ежели быстрым шагом, да без остановок излишних. Не велико барство то. Всего в одну деревню большую. Правил там некогда Всевласт. Правил сносно, прочно правил. Но состарился и к Кондратию отправился. После себя сына Акакия оставил.
По молодости Акакий той ещё занозой под ногтем у отца был. Шалопай, да курощип. Таких дел чудил, что всё барство на ушах стояло. Да не в одиночку чудил, с дружком, Велославом.
Велослав тот из простых был. Сын рыбака, рано осиротевший. Говорили про него, что безотказный и бескорыстный. Добрейшего сердца мальчонка. Это сердце доброе с Акакием Велослава и свело.
Годков так восемь Акакию было, когда вздумалось ему украдкой браги попробовать. И, вот беда, перепробовал с лихвой.
У старого барина разговор короткий был. Розгами зад разрисует, спину разлинует, и всего делов. Но не вышло. При всём народе Велослав за барёныша вступился.
Сказал, что он это барского сына надоумил, на слабо взял, дескать, не посмеет.
Ну, барин и смягчился. Не стал тогда Акакия пороть. Велослава выпорол. Да так, что тот две луны на зад присесть не мог и спать на спине не рисковал.
Ну, то мягко ещё. Со своим бы сыном барин жестче поступил.
Как бы там ни было, а после этого Акакий сам Велославу и еды носил, и сладости. И как-то за дружились.
Ой, таких дел воротили. То гусей у кого пьяными ягодами накормят и догола общиплют, то кур. Ходят потом по деревне птицы голые. Срам один и потеха.
Как постарше стали, так и игры повзрослели.
То браги налакаются и морду кому ни будь набьют. То девку перед самой её свадьбой обманом напоят так, что та жениха заблюёт. А то старику какому ни будь ягод, что силу мужскую дают, в кашу украдкой закинут. Ходит потом старик. С ума сходит, место постыдное ладошками прикрывает. Старику горе и грусть, потому как девки не дадут, а этим двум обалдуям смех.
А по пятнадцатой весне и вовсе учудили дурни.
Жила в деревне баба, которую хлебом не корми, дай поспать. Опрокинет пару стаканчиков мутной и дня три может не просыпаться. И не старая, и в теле, даже красивой можно назвать. Но ленивая, как полоз обожравшийся.
И вот, эти два самородка выждали. Как уснула лежебока, в хату к ней влезли. В одеяло завернули, в лес утащили и спящую тетерить принялись. И ведь не на месте замыслили, заведомо. И пойла, и закуси заготовили. Два дня забавлялись. И коль лежебока просыпаться решала, так и на тот случай у них план был заготовлен.
