Народу в светёлке было не много. Жених и невеста, родители невесты и отец жениха, которого старик назвал Бляхой. Ну и с десяток мужиков, пяток девиц и две дряхлые старухи.
На небольшом столике стоял странного вила ящик из которого доносилась громкая, непривычная уху по звучанию, но весьма приятная музыка. Сей ящик больше всего привлекал внимание. Будто выточен из камня, но не каменный, он некогда точно был гладким, как стекло. Конечно, сейчас, от былой гладкости мало чего осталось. Царапины и сколы украшали всю поверхность этого чудесного ящика, указывая на его богатую историю.
– Нравится? Это Медведя, – хихикнул старик.
– Какого ещё медведя? – удивился Акакий оглядевшись.
– Да не боись. Не живого. Точнее, живого, но не настоящего, – старик на мгновение задумался. – Тфу ты. Настоящего, но не настоящего медведя. Мужика так звали, что жил тут. Из Белых земель родом. Настоящий велетень. Здоров, как медведь лесной. Вон, Кузьму видишь, – старик указал на огромного рыжебородого мужика, что держал в одной руке четверть мутной и, не отрывая губ от горлышка, стремительно её опустошал. – Так вот, Медведю он до плеча доставал, разве что на цыпочки поднявшись.
Вот тот Медведь и построил тут все для себя, жены и сына. Втроём жили. А как сына его на десятом годку украл кто-то, так он продал всё Бляхе и с женой своей на поиски сына пустился.
Акакий внимательно посмотрел на рыжебородого. Огромный, как бочка винная на тысячу кружек. Представить Медведя, что был ещё больше, было затруднительно.
– Ну, я смотрю тут уже все, кто можно, бельма залил, всем всё равно. Пошли и мы вмажемся, пока есть чем, – предложил старик.
В дальнем углу стояла огромная бочка, выполняющая роль отдельного стола для особо задумчивых гостей. Как раз такой задумчивый, уткнувшись мордой в миску с квашеной капустой залитой душистым рассолом, пуская пузыри и похрапывая, тут и разместился.
Старик беспечно схватил бедолагу за шкибон и, встряхнув, резко поставил его на ноги, будто не обращая внимания на то, что уснувший в два раза крупнее. Тот громко икнул и открыв глаза, застыл.
– Т-ри-фон? – с трудом протянул забулдыга. – Ты ка-ак тут?…
– Как – как? Каком к верху мог бы быть. Да, как видишь, к низу оказался, – съязвил старик.
– Так, – встав по струнке забулдыга явно собирался сказать что-то крайне важное и весьма умное. Но ему удалось лишь громко икнуть, затем сжать губы и не выпустить из себя всё то, что просилось наружу.
– О, брат, да тебе на воздух нужно. Смотри ка, не ровен час, полоскать тебя начнёт. Забрызгаешь тут всё. Давай ка, дуй, пробздись, – старик развернул едва стоящего на ногах мужика, направив его прямиком к двери. И, слегка придав ему ускорение ладонью меж лопаток, принялся убирать со стола, жестом предложив Акакию усаживаться.
Оглядевшись, старик ловко стянул с соседнего стола четверть мутной и пару кувшинов браги, нашлась и не хитрая закусь. Не хитрая, но весьма нескудная. Усаживаясь за стол, старик ехидно прищурился.
– Звать то тебя как? – по-хозяйски разлив в берестяные стопки мутную спросил старик. Не дожидаясь ответа он сунул стопку толстяку прямо в лицу, и подняв свою, подмигнув, опрокинул залпом.
Барин чуток смутился. Вспомнил он, как лекари разные в один голос твердили, что не можно ему выпивкой баловаться, да на жареное налегать тоже, что закуской называется. Говорили они, что неровен час, а и стопочка одна последней оказаться может. А тут одной стопочкой явно не обойдётся. Но, говорили также, что жить осталось барину недолго, пусть даже и не будет он пить. Знать, никакой разницы. Доберёшься до горы чудесной или нет, ещё не известно. Да, скорее всего, помирать хоть так, хоть этак. А потому, лучше уж помирать пьяным и сытым, чем угнетать себя голодом и тоской. Так решил толстяк, да скорее в нём просто голод говорил. Последовав примеру старика, опрокинул барин рюмку. Собственно, так барин решил благодаря старику, что отчитал его у телеги с тетерявшимся молодняком. Правда Акакий не был уверен, правильно ли он понял науку, или по-своему.
– Акакий, – прохрипел барин, ощутив, как жгучий напиток прокатился по его горлу, упал в брюхо, вызвав там настоящую бурю, что в один миг поднялась до самой макушки.
– А я Трифон. Дед Трифон. Ну, или просто дед, – даже не занюхав рукавом, ответил старик. – Как хотишь, так и зови. Мне не зазорно. Ну, так, с каких мест топаешь и куда, брат Акакий? – старик вновь наполнил стопки.
– Я то… – барин едва отдышавшись от первой порции напитка, снимая кончиком языка обожжённую, вспученную пузырём и отставшую от нёба кожицу, не спешил выпивать вторую, но старик осушив свою стопку как-то подозрительно смотрел на гостя. Пришлось выпить.
Вторая стопка опрокинулась заметно легче, и даже как-то сгладила боль обожжённого нёба. Напиток скользнул по горлу и упав в брюху разлился по телу сильным, но приятным жаром, от которого в голове будто закипели мозги.
– Я-то так, путешествую, – прохрипел Акакий. – Ищу место одно, только даже не знаю, верно ищу или нет. И есть ли оно вообще.
– Ну да? А что за место такое? – дед вновь наполнил стопки и поставив одну перед гостем, не дожидаясь его, выпил. Акакий не заставил себя ждать и тоже выпил.
В третий раз крепкий напиток пошёл совсем легко. Оставив во рту нотки приятного послевкусия, он будто лёгким холодком скользнул по горлу и мягко опустился в брюхо. А уже оттуда разлился по всему телу приятным теплом, что быстро достигло кончиков пальцев ног, а оттуда поднялось к голове, заставляя барина немного взопреть. Перед глазами всё завертелось, и в один миг стало как-то спокойно и весело внутри.
– Ищу я, Трифон, гору одну. Говорят, раз в год окутывают её туманы. Да только, вот сейчас думаю, если гора такая есть, то выходит в остальное время туманы её стороной обходят. Нелепица какая-то, – Акакий достал из миски жареный гриб и с превеликим удовольствием закусил.
– Хм, – старик наполнил стопки. – Может и нелепица, а может и не так смотреть надо. По-иному посмотришь, и ещё как лепица. Может это не туманы гору обходят стороной? Может гора от туманов убегает? А может ветра там просто такие гуляют, что туман не садится, а раз в году прекращаются. Поди да пойми. Только вот у нас тут гор нет. Тут, скорее, овраги. А вот дальше, на той стороне реки, там горы точно есть. По что тебе та гора?
– А вот этого я сказать не могу, – Акакий потянулся за стопкой.
– Ну, а мне, на самом то деле, дела и нет. Я так, для разговору. Ну, давай за знакомство, – старик поднял стопку и дождавшись, когда тоже самое сделает новый знакомый, чокнулся с ним.
Народ праздновал, пел и танцевал, гудел. Раз за разом кто-то поздравлял молодожёнов, желал им долгих лет жизни, счастья и здоровья. Ну, всё как полагается. Кто-то из гостей выползал из светёлки, в свою очередь появлялся кто-то новый. Волшебный ящик менял одну мелодию на другую, и каждая была по своему необычной.
– А что за это музыка такая? – спросил Акакий, уплетая сочную котлету.
– А мокрец её разбери. Какая-то музыка. Говорю ж, Медведя это. Не встречал ты велетней из Белых земель? Здоровенные мужики, что даже в самый лютый мороз голышом бегают по лесу. Ну, не совсем. Кусочком меха срам прикрывают. Ну, то больше, чтоб веточкой случайно по запорткам не хлестнуло. Хотя, там такое хозяйство, что кусочком меха не спрятать. И, знаешь, та змейка голову в шкурке даже на морозе не прячет, как у всех случается. Им вовсе, в ледяной воде просидеть, что тебе в тёплой бане разомлеть. А запортки там такие, что прутика, или веточки точно боятся не следует. Такой дубинкой, коль по щеке тебя звезданёт, неловко повернувшись, так зубы повыбивает. А история с тем мужиком такова случилась…
Трифон поставил на стол будто заранее заготовленные деревянные кружки, наполнил их до краёв брагой и отломив птичью ножку, отпив и закусив, начал свой рассказ.
* * *
Мокрец его разбери, как мужика того звали. Прозвали его, многим позже, просто как Медведь. А там уже и имя его не интересно никому было. Хотя, поговаривают, слишком оно чудное и странное было, потому и не запомнили.
В наших краях Медведь случайно оказался. Караванщик его нанял ещё в переходе через Великие горы, как провожатого, как охрану. И задача ему была поставлена, не столь караван защищать, сколь один обоз весьма скрытного господина. Так и было велено ему, чужих к обозу не подпускать, самому в обоз морду не совать, вопросов не задавать, с господином не разговаривать.
Ну, Медведю то чего? Деньги платят, жрать дают, да и сам при деле, не скучно, да и путь не долгий. За пару зим туда и обратно обернуться можно. Согласился запросто.
Двигался караван прямиком через Чёрный лес, в сторону Княжества. Прямиком, да в окружную. Не скажу на кой такой крюк они сделали, но вместо того чтоб по Княжескому тракту Великий овраг обогнуть с юга, попёрлись они на север, пересекли Плоское озеро на пароме, а потом двинулись к Великому оврагу, чтоб обойти его с севера. Много лун потратили на дорогу такую, да, знать, надо было так.
Да вот, в одну из ночей подошёл к Медведю главный караванщик, и за бутылью пива сладкого давай с ним разговоры разговаривать. Умасливать начал всячески, дескать хороший мужик Медведь. И сильный, и смелый, и не привередливый. Работу выполняет за троих, бандитов дорожных не боится, жизнью рискуя, караван защищает. Да вот, жаль только за труды свои столь малую плату получит. А потом возьми и брякни, дескать есть способ побольше денег заработать.
Ну, какой не королобый от заработка откажется? А Медведь отнюдь не королобым был. Начал интерес проявлять. А караванщик и говорит, дескать, господин тот мрачный, обоз которого Медведь охраняет, оговорился невзначай, что платить по концу путешествия не станет. Дескать денег больше нет. Да только в обозе у него добра столько, что колёса в дождливый день в грязи на четверть тонут. Ну, не камни же он везёт. Явно что-то тяжёлое, а знать и ценное.
Ну и намекать долго и вокруг да около бродить караванщик не стал. Прямо в лоб Медведю и предложил, взять да утянуть у господина серебра немного. Всего-то и нужно в обоз взобраться, и пару сундуков выудить. Да там столько, что господин и не приметит.
Но, брат, у народа Белых земель есть одна особенность. Какими бы они небыли по воспитанию и желанию, а соблюдают они один, так сказать, закон. Коль подписался на дело какое, не смей его до конца не довести, чего бы тебе не стоило. То бишь, пока Медведь господина до самого конца их пути не доведёт, не может он покуситься на добро. Пусть даже тот господин откажется платить. Подписался, знать выполняй. А уж, когда договор исполнен будет, тогда можно и на другое дело подписаться, ну, пару сундучков выудить.
Сам понимаешь, вроде и глупо, а вроде и ценно. О том и сказал Медведь караванщику, да и предупредил, что коль надумает он сам обворовать господина, пополам порвёт собственными руками. Ну, караванщик только засмеялся, дескать шутканул просто. Выпили, да и разошлись.
Но, той же ночью Медведя тяжёлым молотом кузнецким по затылку приголубили. Да так сильно, что треск по лесу разлетелся. Толи черепуха у Медведя треснула, толи рукоятка молота. Не важно.
Упал Медведь на землю, землю кровью поливая. Выругался на чём свет стоит. Какое-то деревце из земли выдернул и как утку дикую на вертел, на то деревце мужика, что молотом размахивал, и насадил. Аккурат через рот вошло деревце, через задницу вышло. Эх, тут любой позавидует. Бывает то насаживаешь дичь, а вертел в сторону уходит, крутить несподручно. А тут, вон какая точность. Хоть сразу над углями подвешивай.
Естественно, остальные налетели как мухи на дерьмо. Одному Медведь голову между молотом и сосной прижал. Ну так, что просто пятно осталось, хрен замоешь. Другому башку руками раздавил. Одного о колено как хворостину переломал, ну а главного караванщика, как и обещал, порвал надвое. На одну ногу наступил, за вторую дёрнул.
Пока рвал, другие мужики на месте не стояли и угрожающе не прыгали с ноги на ногу. Действовали, к обозу пробиваясь. Кто схлопотал, кто увернулся. А один умудрился Медведю в бочину вилы вогнать. Конечно, пожалел потом о сделанном. Медведь его нанизал на черенок от вил, с другой стороны.
Просто всё сделал, без изысков. Мужика за глотку схватил, вилы из бочины своей выдернул, в землю их воткнул и мужика подняв, легонько, но быстренько так опустил. Аккурат через задницу черенок вошёл и через рот вышел. Видать Медведь у себя дома часто дичь на вертел насаживал, руки помнили.
Кровью истекая, встал у обоза стеной и не подпускает мужиков. А те осторожнее стали, близко не подходят. На шум тот господин мрачный высунулся. Увидал дела такие, давай из пороховой трубки палить. Кого уложил, кого покалечил. Остальные по кустам попрятались и издали давай лампы масляные кидать, чтоб пламенем обоз охватило и все сгорели. Серебро то, пусть и оплавленное, всё едино серебром останется.
Как мог Медведь огонь сбивал, да сам уж падать начинал. Вот тогда господин странную штуку вынул, прокричал что-то, в воздух подбросил штуку это. Взвизгнула она, свистнула и бахнула светом всё вокруг озарив.
Что с мужиками стало, Медведь толком и не понял. Будто разом с них плоть слетела, кости обнажив. Да и всё вокруг затем завертелось, закрутилось.
Смотрит Медведь, а и сам он, и обоз, и господин мрачный совсем в другом месте оказались. Будто в тот миг, когда сила странная с мужиков мясо будто хреном смела, эта же сила перенесла Медведя, господина, и обоз совсем в иное место.
Ну, на том история прерывается, потому как Медведь в беспамятство провалился от потери крови. Что там делалось, как было, а не ясно. Только как глаза он вновь открыл, уж несколько лун прошло.
Господин то мрачный не бросил его, а выхаживал всё это время. Раны заштопал, смолой сосновой залепил. И пусть Медведь ослаб за всё это время, а всё ж живой.
Господин мрачный даже обрадовался. Начал твердить, что такие люди преданные и бесстрашные в мире нашем на вес серебра.
– Иди, – говорит господин, – ко мне во служение. Будешь жить в Княжестве и о деньгах даже не думать. А всё что нужно тебе будет, всё тебе принесут. От тебя же только верность нужна и исполнение поставленных задач.
– Не против я жизни такой, – отвечает Медведь. – Да только скажи мне, что делать то нужно. Не привык я подписываться на дела, не зная о них.
– Делать то? – улыбнулся мрачно господин. – Сущую ерунду делать нужно. Силу копить и мелкие поручения выполнять. А как я за стены Княжества выезжать буду, меня сопровождать. Купец я, и по роду занятия своего много врагов наживаю по свету. Но, главное, вопросов лишних не задавай.
Ну, как я сказал уже тебе, Медведь отнюдь не королобым был. Обещал он господину, что подумает и решит. Но впервой на ноги ему встать нужно.
Пока Медведь сил набирался, господин его выхаживал. Сам еду готовил, сам прибирал. Да понемногу рассказывал о том, да о сём. Например, вот, про Княжество много рассказывал, про жизнь тамошнюю, про нравы и порядки.
Но, стоило Медведю заговорить о том, что господин в обозе своём везёт, как тот в лице менялся и строго – настрого запрещал к обозу подходить. Ну, Медведь, будучи верным своим убеждениям, затыкался.
И вот, одним днём господин поохотится на зайца отправился. А Медведь, уже будучи в силах, принялся лагерь сворачивать, в путь собираться. И тут, будто скрежет тихий услыхал из обоза, будто скулёж жалобный.
Подошёл, послушал. Да и возьми и спроси, дескать, есть там кто?
– А там кто? – вдруг послышался голос тонкий, будто девичий. – Выпустите меня, пожалуйста.
– А кто ты? – спросил Медведь.
– Анютка я. Выпустите, пока папеньки нет, – всё за своё голосок вздрагивающий.
– А как ты туда попала? – не унимался в вопросах Медведь.
– Да я и сама не помню. Папенька меня в цепи заковал, в клетку посадил и уже не сосчитать, сколько мы в дороге. Постоянно опаивает дурманом так, чтоб спала я часто. Кормит мало, поит мало. А я домой хочу. Выпусти.
