Нет слов, чтобы выразить мое недоумение. Ты, наверное, забыл про своего старшего брата? Если нет, то почему я не получаю от тебя писем? Я никогда, даже на минуту, не забываю о тебе. Да разве можно забыть своего единственного братишку? Часто вспоминаю, как мы жили вместе, как играли, ссорились, порой дело доходило до слез, а потом все забывалось. В Алексеевке ты был еще несмысленным, и находил себе лучшее общество в лице сестренки Вали. Впервые я начал тебя посвящать в свои дела – это в Лопатино: помнишь, как играли в войну, в футбол. Как в Пушкино проводили лето. Особенно мне запомнилась наша поездка по Оке в июне 1941 года. Как хорошо она началась и как плохо кончилась!
Да, ничто так не сблизило нас с тобой, как война. Помнишь, в Казани нашу жизнь, скитание по столовым, пайки… Я учил тебя «Разделу мира», и ты был отличным учеником. Одно в тебе мне не нравилось: если встретится на пути какая-нибудь трудность, ты сразу раскисал. Но зато твоя любовь к книгам, к географии, к истории, к размышлениям – во всем этом я видел свои черты и втайне радовался, что мой братишка не отстает от меня.
Помню, у тебя развилась страсть к почтовым маркам. Многие видят в этом пустую забаву. Неправда! Каждая марка – это рассказ, а несколько марок – это история. Помню, я сам отдавал все деньги, что у меня имелись, на марки.
Да, теперь это все позади. Я ушел в армию.
Восемнадцатого августа 1944 года меня подвели к небольшому двухместному самолету, выкрашенному в зеленую краску. Нос – черный, шасси голубые, на фюзеляжах курсант неумело вывел красный номер «28». Стартех сказал: «Вот, Алаев, твоя машина!»
И началась моя жизнь авиационного механика. Все лето прошлого года и осень работал, или, как у нас принято говорить, «эксплуатировал» свою старушенцию №28. Я сразу же узнал, что самолет – существо гораздо более капризное, чем женщина. Если за ним смотришь, чистишь, фильтрики промываешь, гаечки подтягиваешь – и он молодцом себя ведет. Чуть недосмотр – «Sit down please!» т.е. вынужденная посадка, самолет тебе в карман «на… ал». Хотел было самолет к себе приучить – не вышло. Мало – помалу стал сам привыкать. Так, в учебе, в знакомстве с машиной и прошли незаметно осень, моя старушка отработала свой срок, и я ее сдал в ремонт.
Чем хорошим мне можно вспомнить прошлое лето, так это дыни. Дыни и арбузы. Крепко мы их тогда «рубали», потом ночью раз одиннадцать вскакивали с койки!
Началась пора моего «безлошадия». Ходил дежурным по стоянке, но чаще дневальным – у меня зубы болели, и нельзя было работать и находиться на улице.
Останешься дневальным – полы вымоешь, печку истопишь, а к приходу ребят с аэродрома воды припасешь – умыться им. Умывались механики редко, но все же умывались.
Быстро кончились эти деньки. В ноябре я получил новенький самолет. Он и по сей день у меня. Зимой дал он мне прикурить!
Что я говорю «он»? О самолете у нас принято говорить в женском роде: «она», «жена», «патсаночка». «Генка, это твоя вверх хвост подняла?» «Боря, твоя сколько сегодня налетала?»
Зимой работали мы весь день на воздухе. Лица у всех загорелые, обветренные, как у негра – то ли загар, то ли еще что-то. Особенным неуважением пользовался у нас в зимнее время то большое и холодное, которое называется одним словом: «старт». Это место, где происходят полеты. Открытое, ветру раздолье. Кругом только снег – ни сесть, ни лечь. А машины летали, несмотря ни на что – это была наша правительственная задача, и мы заслуженно гордились ею.
Аппетит на воздухе разгорается неимоверный, так что «рубону» не хватало. Как мы выходили из положения? Очень просто!
Да, этот дом на перекрестке
Для нас построили не зря.
Невзрачен, не белён известкой
Наш ресторан «Три технаря».
Парами вкусными влекомы
Сачки – механики гуськом
Спешат на зорьке к тому дому
От глаз стартеховых тайком
Там сердобольная шинкарка
Дает им кашу, пирожки.
Они рубают. Станет жарко –
Лишь распускают ремешки.
И уничтожив у старухи
Ее наличный провиант,
Механик гордо гладит брюхо:
«Вполне туристский вариант».
Туристский вариант – это когда самолет заправлен бензином полностью под пробку.
Вообще у нас с выражениями не церемонятся. Если кто скомбинирует в столовой лишнего «на пятёх» (т.е. на 5 человек) про него говорят: «сшиб ДБ», «оттолкнулся». Если механика вот уже три часа нет на старте, то значит он где-нибудь «добирает», т. е. не выспался ночью и теперь добирает до нормы. Про хорошего парня у нас говорят: «тщательный мужик».
Ребята механики народ веселый, славный. Лучшие мои друзья – Витька Калемин, Коля Рыженко, Сашка Ожигар, Лешка Ужакин, Боря Фролов («Зоя»), да и все остальные. Только в первом отряде у нас есть так называемые «Гобсеки» – скопидомы, сони. А то в остальном-то – братва что надо.
Вот наступила весна сорок пятого года. Стало теплее на улице, стало теплее и на душе у механика.
Еще бы: кончилась суровая пора зимней эксплоатации.
Пусть теперь будем летать каждый день, с утра до вечера – больше налетаем, больше пользы стране. Зато теперь не надо греть по утрам моторы, сливать масло. Зато теперь берешься за ключ, и не боишься, что он оставит на твоих пальцах белые обмороженные пятна. Правда, летом жарко, но жара – не холод, ее всегда можно перенести.
Вот и все, что я тебе хотел сообщить.
Жду ответа
Целуй крепко маму
Привет
Алаев
5/IV – 45г.
***
Здравствуй, Братишка!
Итак, отвечаю на твои вопросы.
Старшина технической службы Алаев Энрид Борисович имеет честь быть в полном здравии.
Калачинск – это рабочий поселок. Есть кино, Дом Красной Армии. Речушка небольшая. Парткабинет, библиотека, вокзал, буфет, базар. Живем мы здесь неплохо. Особенно эту зиму работать не приходилось. Больше отсиживались в казарме. Читали книги. Самодеятельность. Писал стихи.
Я по-прежнему работаю авиамехаником. Но с весны обещают перевести на учебу. Короче говоря, захотел стать летчиком.
Э. Алаев
Шутка
На столик положив пинцет,
Дантист промолвил: «Превосходно!»
Ваш зуб болел – и зуба нет.
С вас сто рублей – и вы свободны.
Но в страхе молвит пациент:
«Такие деньге где же брать нам?»
Мы с вами не сошлись в цене,
Прошу вас, вставьте зуб обратно.
Что касается отношений с матерью и отцом (читай внимательно следующую страницу)
Ты уже большой и должен понять, что я тебе скажу: «Будь самостоятельным и тактичным». Т.е. действуй, как тебе кажется лучше, но и так, чтобы не обидеть того, кого ты не хочешь обидеть.
Хорошо попить чайку с сахаром!
Насчет отпуска по помолчу покамест, когда будет известно, сообщу особо.
Насчет жениться – враки. Не такой уж я глупый.
Береги все мои карты.
Целуй маму.
Привет Димке Малееву. Пришли мне его адрес.
Твой брат
Старшина Алаев
Пришли бумаги.
16/III – 46г
Дневник Энрида Борисовича Алаева
1949-1950-е годы
1949 год
Июль
26 июля, вторник
Восемь лет назад, помню, я вел дневник. Но потом кто-то вбил в мою голову чушь, что дневники ведут лишь великие люди да сентиментальные студентки. Первые – для истории, вторые от – безделья. Так как я не причислял себя ни к тем, ни к другим, то, разумеется, бросил это дело. Потом, конечно, я понял, что это чушь. Каждый человек должен иметь какое-то подобие дневника, где бы он подводил итоги своей работы, в меру философствовал, записывал хоть и редкие, но умные мысли.
Руководствуясь такими соображениями, я и начинаю опять вести дневник после восьмилетнего перерыва, утешая себя мыслью, что за этот восьмилетний перерыв я сохранил для человечества тонны ценной бумаги и декалитры не менее ценных чернил.
Дневники, как правило, ведутся лично для себя. В них люди пишут свои самые сокровенные тайны, свои личные горести и радости. Но, бьюсь об заклад, что вряд ли найдется такой мемуарист, который не тешил бы себя надеждой, что его писанину со временем обнаружат потомки и сделают его дневник (предварительно обработав литературно) достоянием общества.
Каждый считает себя рожденным для великих дел. Что ж, это хорошо. В нашей Советской стране это вполне возможно, ибо разве есть более великое дело, чем строительство коммунизма? Для этого надо только не считать себя непризнанным гением, а засучив рукава, включиться в эту величественную стройку. Вот тогда ты – великий человек, честь тебе. Слава народа – твоя слава. А тот, кто ищет личной славы в общем деле, тому до величия что глобусу до земного шара. Славен малый воин, участвовавший в великом сражении, нет славы «великому» генералу, которому везет лишь за карточным столом.
Кто обвинит меня, если и я считаю себя великим человеком лишь за то, что я гражданин Советского Союза?
Мне не нужно, братцы, ордена,
Мне слава не нужна,
А нужна, больна мне Родина,
Родная сторона.
(Твардовский)
Словом, я – простой советский человек, каких у нас двести миллионов. И тот, кто хочет узнать, что думают наши простые советские люди, он прочтет с интересом мои записки. Людям известным, знаменитым – легко: они что ни скажут, все войдет в историю, каждое их слово размножается стотысячным тиражом. Мои слова не требуют того, чтобы их пускали в линотип – зачем размножать то, что и без того известно каждому представителю нашего двухсотмиллионного народа, чем дышат все наши советские люди? Может быть и не все – как говорят, в семье не без урода. Легко дышится, легко работается, когда сознаешь, что таких уродов становится все меньше, и меньше, что они вымирают как мамонты в ледниковую эпоху.
Родился я в 1925 году в городе Одессе. Кажется, немного уже пожил на этом свете, и вот недавно стал писать автобиографию для личного дела, так вся она уместилась на тетрадной странице. Родился в Одессе, жил в Москве. В 1933 году пошел в школу, в 1935 году вступил в пионеры, в 1940 – в комсомол.
В 1941 году началась Великая Отечественная война. В январе 1943 года я ушел в Советскую Армию, направили учиться в Иркутскую школу авиамехаников. После окончания работал механиком самолёта в Поспелихе, Калачинске, Омске, Любино. В 44 году был принят в кандидаты партии, а в августе 46-го – в члены ВКП (б). Через год поехал учиться в Рижское военно-политическое училище ВВС, где и нахожусь по сей день. В сентябре этого года я должен стать советским офицером.
