Ты лучше запри…
* * *
Ты снова куришь нервно. Вечер.
Морозный сумрак. Город остывал.
Я подойду.
Я обниму за плечи.
– Адель, зайдем.
Прохладно, –
Прошептал.
Холодный ветерок уносит пепел.
В руке сжимаю пачку сигарет.
Всё получилось быстро и нелепо.
В твоих руках обойма. Пистолет.
Любить тебя порой невыносимо.
Как едкий дым, вдыхаю те слова,
Которые ты пишешь.
В.Ы.С.Т.Р.Е.Л.
Мимо.
И не пытайся.
Душа моя мертва.
* * *
Приняв красоту провинциального мира,
Сейчас я умру,
Никто не спасёт.
Я понемногу превращаюсь в вампира,
Вернусь поутру,
Глядишь – повезёт.
Наполни надеждой усталые плечи,
Оставь свою боль,
Прими тишину.
Я пью твою кровь – становится легче.
Остаться позволь,
Там смерть одному.
Меня обжигают холодные руки,
Стоишь за спиной,
Погасла свеча…
Тебе предстоит испытать эти муки:
То в холод, то в зной,
Безумно крича.
Агония. Взгляд, прожигающий души,
Попросишь убить, Рука
у лица…
Огонь догорает внутри и снаружи,
С тобою мне быть
Теперь
Д.О. К.О.Н.Ц.А.
Песнь I
Просыпаюсь в избе. Рядом трещит буржуйка. Кажется, это так называется. Я не знаю. Не знаю точно. Из допотопного крана льется тоненькой струйкой вода. Рядом стоит деревянная, в кольцах железных, бочка. Через окна струится рассвет и падает на подушку лучами. Мне 314 долгих лет. Я вечно живущая и всегда молодая. Двое беседуют тихими голосами. Двое мужчин. Я не шепчу ни молитв, ни имени маминого. Им.
Древний старик и какой-то мне незнакомый хер начинают втирать мне про миссию по спасению. Про то, что теперь чтобы продолжить жить беспечально, мне, придется покинуть пределы полночной тени. Посещать по воскресеньям церковь. Я начинаю плакать. Плечи и губы трясутся мелко. Со стены смотрит девушка с плаката. Девушка восьмидесятых. Рядом часы – тарелка.
Я хочу жить. Мне прекрасно жилось прежде. Конечно, меня не раз и не два безуспешно пытались отправить в вечность. На мне нет одежды, потому что, те лохмотья, что надеты на мне, назвать одеждой могут только слепые и глупые деревенщины.
Мужчина смотрит на меня внимательно. И говорит, что с этого самого исторического момента мне предоставлено выбирать, умереть самой или начать убивать бессмертных. Что меня возвратили с границы между двумя мирами, что я обязательно сгнила бы израненная в кювете, что в этот раз я почти что попалась, что я умирала, что меня спасли, сняли с удочки хитрой смерти. И что надо платить по счетам, даже нам – тварям ночи.
Даже такой, как я, несущей на крыльях грех. Что старик зачитал надо мной «Отче» и вот я отныне одна против всех.
Меня разбирает смех.
Я смеюсь до боли в желудке. Д.О. К.О.Л.И.К.
Кажется, даже им становится жутко. Мне колют… наркотик, но, прежде чем провалиться в бездну, прежде чем яд растечется по обескровленным венам химическим реагентом, я успеваю выкрикнуть:
«Всё не к месту, и всё нечестно. Ведь мне 314 лет. Я бессмертна».
* * *
Я боюсь умереть.
Мне так нравится жить на земле.
Мне так страшно уйти,
Не сказав, не увидев, не сделав:
Не попробовав всё!
Если речь вдруг зайдет о еде;
Если вдруг о пути,
Не пройдя всех дорог
Д.О. П.Р.Е.Д.Е.Л.А!
Если речь о любви,
Не черпнув эту чашу по дну,
Не допив всё, что есть,
До последней живительной капли.
Я цепляюсь за дни,
Я ругаюсь, кричу и реву.
Здесь достаточно места,
Чтоб жить. Ну, хотя бы
Д.О. З.А.В.Т.Р.А…
* * *
Солнце больше не резало больно кожу.
Не выжигало глаза и язык. Майн гот!
Солнце по-прежнему вызывало дрожь.
И Адель носила чёрные, как ночь, пилоты.
Она сидела, забравшись с ногами
На кресло-качалку, видавшую виды.
И играла с мышонком и его мамой
С помощью сыра. Пила сидр.
