Малинур
Андрей Савин
Детективная трилогия поиска себя, растянувшийся на два тысячелетия. Восточный поход Александра Македонского в IV веке до Р.Х. и афганская война СССР в веке XX-ом. Что их связывает, кроме территории, на которой разворачивались события? Великая тайна исчезновения и воскрешения древнейшего писания пророка Зороастра – священной Авесты, наследницы арийских Вед и предвестницы основных мировых религий. Свыше двух тысячелетий, Она незримо объединяет поколения семей трёх учеников Зороастра. Их потомки были бехдинами и христианскими епископами, иудейским раввинами и мусульманскими халифами, ведическими хотрами и буддийскими ламами, простыми смертными и принцами крови. Они были даже средневековыми ассасинами и советскими коммунистами. Роднило их одно – святая вера в праведность своих убеждений и незримая воля, спасающая всё человечество через спасение каждым из них сакральных знаний Авесты: материальное в соответствии с судьбой, духовное в соответствии с волей; Бог один, и он есть любовь…
Андрей Савин
Малинур
Глава 1
9268 год от начала мира согласно Авесте
5178 год от библейского Сотворения мира
3911 год от начала Египетской цивилизации
330 год до Рождества Христова
Начался снег. В месяц перетиос[1] обильные осадки были не редкостью в этой части некогда могучей, но теперь почти полностью покорённой Персии. Покоренной, потому что македонские пейдзейтары уже два месяца как хозяйничали в захваченной ими столице Персеполе. А почти, так как великий царь Персии Дарий III успел бежать в свою северную сатрапию Мидию, где в Экботане, вроде как пытается собрать новую армию, взамен разгромленной при Гавгамелах. Четыре тысячи стадий[2] до столицы бывшего мидийского царства – немалое расстояние для любого войска, тем более в преддверии зимы. Посовещавшись со своими полководцами и отклонив предложение гипархов[3] нагнать потрёпанных «бессмертных» (личную гвардию) и тем самым, покончить с Дарием, Александр III – царь македонский, решил не рисковать и отложил окончательный разгром персов на весну. Тем более, доставшиеся в Персеполе трофеи превзошли все самые радужные ожидания победителей и требовали тщательного учета, вывоза и самое главное, изучения. Как раз последний аспект и заставил Александра в это ненастное утро попросить остаться у себя Таис и дождаться, когда Птолемей Лаг приведет во дворец какого-то старца, местного священнослужителя, коих в греческих землях называли магами.
Почтенный служитель культа Зороастра согласился поведать царю содержание древних текстов, ранее случайно обнаруженных в «крепости писаний» Диз-и Нипишт близ города Итсахр, что всего в двадцати стадиях от дворца персидских шахов по дороге в Пасаргады. А Таис, как нельзя лучше разбиралась в верованиях и религиях бесчисленных народов и племен, разрастающейся македонской империи.
Если честно, именно она, по просьбе своего друга Птолемея, еще накануне вечером в беседе с Александром, убедила его снизойти до позволения личной аудиенции персидскому жрецу:
– Александр, ты мудрый правитель и просвещенный эллин, позволь тебе стрик сам расскажет о смысле найденных писаний. Он утверждает, что эта древняя Авеста: священный свод знаний персов и основа их религиозных взглядов, – стараясь не выдавать волнения, ответила девушка на просьбу потомка Зевса пояснить всю ценность нечаянной находки.
Александр с заходом солнца пригласил подругу дабы посоветоваться, стоит ли найденная огромная куча выделанных и уже дурно пахнущих воловьих шкур, испещрённых никому не понятными письменами, того, чтобы вывезти их в метрополию. На самом деле, решение сжечь древние артефакты, Александр принял сразу же, как только его архивариус и личный секретарь Эвмен, сообщил о тайнике со священными текстами огнепоклонников. Однако Птолемей, верный друг и сводный брат царя, узнав о принятом решении, прислал уже двух гонцов, умоляя в письмах пока не делать этого, а дождаться его прибытия из соседней провинции, откуда недавно доставили беглого дастура[4]. А вчера, вероятно чувствуя, что преданный Эвмен исполнит царскую волю раньше, в очередном послании попросил Александра принять Таис. Девушка успела побеседовать со старцем и была готова убедить правителя в важности манускриптов.
Царь не мог отказать своему верному единомышленнику и тем более Таис: прекрасной афинской гетере, что следовала за его войском и была истинным украшением придворных сисситий. Её упоминание взволновало заскучавшего правителя… да и уверенности в том, что Эвмен не ошибся с находкой, у него не было тоже.
– Сотни обозов с лошадьми, – вслух размышлял Александр, – и под тысячу вьючных верблюдов, бесконечным потоком уже второй месяц тянуться из Персеполя на запад, а вывезли пока лишь только золотые и серебряные изделия, часть нежнейшего шёлка и благоухающих специй. Для отправки страной находки потребуется как минимум пятьдесят, столь недостающих сейчас повозок. При всём при этом, её ценность окончательно сойдёт на нет уже к середине пути – древние и примитивно выделанные пергаменты хранились в постоянном холоде скального грота несколько столетий и уже сейчас, чернила сильно померкли. А извлеченные на свет и влажный воздух, письмена окончательно утеряют контрастность, и тогда, стоимость шкур будет определяться лишь количеством шатров верблюжьих погонщиков, которые возможно ими накрыть в непогоду, – он взглянул на огонь в очаге, после чего резюмировал: – Хорошо, дождемся утра и послушаем Птолемея с его магом… о каких таких знаниях говориться в полусгнивших пергаментах варваров.
Таис сидела рядом на маленькой скамейке, обитой красной парчовой тканью и смотрела на царя снизу вверх. Молодой правитель полулежал на ковре, устилавшем помост с золотым троном шахиншаха, опершись на руку и подперев спину ворохом цветастых подушек. Огонь метался в застенках камина, и, словно в отместку за свою несвободу, пленил взоры людей, замиряя в них мысли и эмоции.
В полумраке дворца, Александр с трудом оторвал взгляд от языков пламени и с загадочной улыбкой посмотрел на противоположную стену:
– Таис, ты знаешь, что мне тогда в Египте поведал оракул Сивы?
– Только то, мой Царь, что ты прилюдно огласил: имя твоего истинного прародителя, Бога Амона – Ра, – подруга с восхищением посмотрела на собеседника, почтенно чуть кивнув головой.
– Это не всё. Он предрёк, что мне предстоит выйти за пределы Ойкумены и покорить народы гор, чьи вершины столь высоки, что сам Олимп оттуда может показаться лишь жалкой скалой в Фессалии, – Александр громко рассмеялся и указал подбородком на стену, где его тело и подушки за спиной, образовали тень, напоминающую могучий горный хребет. – Интересно, где такие горы… и зачем я их буду покорять?
– Не гневи Богов Олимпа мой Царь, а то Зевс не посмотрит на родство с тобой и покажет всю мощь своей власти, – девушка тоже рассмеялась.
– Лучше пусть он объяснит, как так получилось, что у меня столько божественных отцов. И Он, и Амон – Ра, и странный Яхве иудеев, и уже Ахура Мазда, чей жрец, по твоему настоянию, придет завтра мне вещать об этом же, – правитель рассмеялся пуще прежнего. – Ты действительно думаешь, что этот маг расскажет что-то стоящее? Их религия примитивна как у косматых даков. А как рассказывал мне Аристотель, персидский Бог Ахура-Мазда, на самом деле – это наш Зевс Громовержец. Помню твою уморительно весёлую речь на пиру, после перехода через Геллеспонт[5], о том, что Бог вынужден говорить глупым персам даже то, какправильно бороться с нечистотами, где нужно хранить выпавшие волосы и как быть с отрезанными ногтями, – Александр вовсе завалился на спину в приступе спорадического гогота.
Таис снисходительно улыбалась, но смех Александра был столь заразительным, что она не выдержала и заливисто расхохоталась тоже:
– Да. У них столько странных ритуалов, что мобеды[6]разных провинций могут и подраться друг-другом из-за того, чья чистота важнее: жертвенного камня, коего отмывают водой, или воды, что загрязняется при омывании жертвенника.
– Во! Ну и зачем мне слушать их жреца? – успокоившись, Александр сел на ковре, по-восточному сложив ноги. – Да и что может быть записано на этих старых коровьих пергаментах? Уверен, маг, сам не знает языка их тестов. Эвмен доложил сегодня, что один и тот же пергамент он показывал десятку мобедов. Кто почестнее, сразу признался в своем непонимании древнего письма, а большинство уверенно читали: один про странных духов дэвов и париев, другой уверял о записи какого-то магического обряда, третий, уверенно водя пальцем по строкам, «читал» заклинание на урожай кунжута. Вот увидишь, жрец, которого нашёл Птолемей, такой же пройдоха, трясущейся за свою никчёмную жизнь, жаждущий найти себе место при новом сатрапе, или заработать хотя бы жалкий динар, – македонский царь лёг на другой бок, огонь опять ввёл его в созерцательный транс и Александр лишь тихо вымолвил: – …зачем Птолемею эти шкуры… у Эвмена и без них скопились горы действительно интересных свитков…
Дворец засыпал. Слышались лишь потрескивание дров в камине, редкая перекличка караульных на улице и далекий лай бродячих собак, лишившихся своих хозяев в ходе недавних бесчинств, творимых пришедшими с запада носителями великой эллинской культуры.
Таис понимала скепсис Александра. Она и сама считала верования народов подвластны Ахеменидам, набором абсурдных ограничений и бессистемных взглядов на природу вещей. Но недавний разговор с найденным Птолемеем жрецом – потряс её. Потряс также, как встреча с иудейским коэном[7]и содержание некоторых текстов Тонах[8], что в прошлом году ей довелось изучить в Иудеи. Тогда, войско Александра двигаясь для захвата Египта, покорило еврейские земли. Причем столица была взята совершенно бескровно. Более того, Александр предоставил иудеям льготы и права, коими не до, ни после, не одаривался ни один народ в своей империи. Он добился лояльности иерусалимского первосвященника Шимона очень просто: увидев старца, сразу признал его Бога – своим. Делов то! Одним богом больше, одним меньше. Парменион, заслуженный полководец ещё отца Александра – Филиппа, еле сдержался от смеха, когда царь македонский спрыгнув с коня поклонился вышедшей на встречу процессии: «Старец, я видел тебя во сне, когда обдумывал, как мне покорить Персов. Ты сказал: «Иди и не думай, все твои начинания будут удачны»». После такой лести и личного принесения македонцем храмовой жертвы, первосвященник, конечно, расположился к молодому правителю, тем более его армия уже подошла к Иерусалиму. Иудей признали безоговорочную власть Александра, но поставить свою статую в Храме, всё же не разрешили, обязавшись взамен, всех рожденных в течении года мальчиков, назвать Александрами. Воистину, Царь македонцев – мудрый стратег!
Воспользовавшись плодами столь хитрого задабривания Аврамовых сынов, Таис с лёгкостью нашла общий язык с Шимоном и один из дней, они провели в неспешных беседах об единобожьей вере, её пророках, и святых писаниях. Первосвященник безусловно был умён и мудр. Но все попытки Таис понять, как единственный Бог Яхве, умудряется жить в сердце тысяч евреев одновременно, в конце концов сводились к объяснению строгости Закона, требований Кашрута, перечислению колен Израилевых и последовательности бесчисленных ритуалов, и празднеств. Ну а когда старец указал, что брит-мила[9] как раз и проводиться по завету, чтобы Бог «видел своих», и не терял с ними связь, Таис окончательно устала: «В конце концов, что Яхве, что Амон, что все обитатели Олимпа, всё одно – главное их не гневить и регулярно задабривать жертвоприношениям». Она окинула взглядом огромный стеллаж в храмовом хранилище священных иудейских тестов, размышляя, стоит ли ей попросить первосвященника, назначить служителя храма, знающего греческий язык, хоть что-то почитать ей из писаний. И пересиливая сонливость, все же обратилась с этой просьбой, оставив выбор текста за молодым священником по имени Аарон, с необычайно ясными, и по-девичьи красивыми глазами.
На следующий день, как только спала необычная для весны жара и лучи солнца багряными косыми спицами пронзили заросли плетущегося виноградника, за оградой дома, где остановилась Таис, послышался противный крик хозяйского осла – кто-то пришел ему незнакомый. Аарон скромно стоял у калитки, не зная, как ему окликнуть сановитую гречанку и вероятно надеясь на своего Бога, что посредством осла, сообщит о прибытии гостя. Бог, естественно, помог, и Таис вышла во двор:
– Здравствуй, Аарон – служитель Яхве, – девушка широко улыбнулась и откинула затвор скрипучей калитки.
Мужчина кинул на неё напряженный, и Таис даже показалось – гневный взгляд. Она смутилась, но иудей, заметив это, уже мягко ответил:
– Я всего лишь его верный раб, я просто коэн – священник храма, можешь так меня называть, госпожа. Мир дому твоему, – мужчина, скромно потупив взор, перешагнул свежую навозную кучу на дороге у самого входа, оставленную сегодняшним непарнокопытным «посредником», а потом, подняв глаза на язычницу, добавил. – Но, если тебе угодно, можешь именовать меня Аарон, только не упоминай больше имя Создателя. Оно свято и никогда не произносится просто так, – коэн улыбнулся и почтенно поклонился приближённой особе нового завоевателя, и, Царя Иудеи… сколько их было у этого народа, а сколько еще будет…
Девушка провела священника в дом, где две служанки уже мельтешили вокруг стола, уставляя его блюдами с фруктами и пресными лепёшками.
– Заметь Аарон, вчерашняя беседа не прошла даром. На столе лишь кошерные угощения, купленные в иудейской лавке и соответствующие Вашим строгим требованиям нынешнего поста в честь праздника… – она взяла лист папируса и прочла: – Песах! Верно я сказала? – Таис задорно улыбнулась.
Коэн снисходительно качну головой и улыбаясь, взглянул на служанку, чьи обнаженные смуглые бёдра выглядывали из разрезов шаровар. Хозяйка тотчас строго кивнула, показав подбородком на дверь. Служанка немедля исчезла, оставив за собой лишь лёгкий шлейф мускатного аромата.
Оставшись одни, священник достал из холщевой сумы довольно большую книгу, на вид не очень древнюю, но потрепанную – изрядно:
– Госпожа, прошу прощения, что не явился поутру. Но Вы – Элины, оказались очень любознательными. С утра, по настоянию первосвященника, я был почтён приёмом важного вельможи царя Александра, он, как и ты, жаждет изучить святой Тонах. А сам великий царь уж третий день проводит в беседах с самим Шимоном. Да будет здравствовать его душа!
– Вельможа? Ах да! Это славный Птолемей, он очень мудрый муж. Мы часто спорим с ним, но его интерес к Вашей вере продиктован не только любознательностью, но и велением сердца… как и у меня.
Коэн внимательно посмотрел в глаза Таис, словно искал там подтверждения сказанных слов:
– Я был свидетелем твоей вчерашней беседы с первосвященником и мне показалось, что ты не нашла ответы на свои вопросы, потому что их задавал не ум… а сердце? – его большие красивые глаза заблестели, словно внутри зажегся огонь и этот свет истекая наружу, чудесным образом преобразил его лик. – Это значит ты в пути… – тихо сам себе ответил коэн и загадочный свет заполнил всё вокруг.
Он положил перед собой книгу:
– Я решил, что именно этот текст сейчас важнее всего для тебя, там есть ответы. Первая книга пророка Шмуэль, и я прочту тебе её. Вернее две первые главы, а потом мы продолжим беседу. Здесь говориться о женщине Ханна, ты готова услышать?
– Да, – покорно вымолвила Таис, пораженная таким преображением священника и его вопросом: не слушать, а услышать.
– Ну, слушай… всем сердцем…
«…Она же в скорби душевной молилась Господу и горько плакала. И дала обет, и сказала: «Господи! Если Ты снизойдешь к страданию рабы Твоей и вспомнишь обо мне, и не забудешь рабы Твоей, и дашь рабе Твоей дитя мужского пола, то я отдам его Господу на все дни жизни его, и бритва не коснется головы его». И вот, так как она долго молилась пред Господом, Эйли следил за устами ее …». – Прочитав половину первой главы Аарон оторвался от текста и взглянул на Таис. Она сидела неподвижно, широко открыв глаза и устремив взор свой в окно, где в сладкой истоме вечернего зноя, остывающее солнце опускалось в Средиземное море. Коэн продолжил:
«…Ханна же говорила в сердце своем, только губы ее шевелились, голоса же ее не было слышно; и Эйли счел ее пьяною. И сказал ей Эйли: «Доколе будешь ты пьянствовать? Вытрезвись от вина своего!» И отвечала Ханна, и сказала: «Нет, господин мой, я жена, скорбящая духом, вина же и шэйхара не пила я, а изливаю душу мою пред Господом…».
Таис по-прежнему сидела неподвижно, глядя в багровую полосу заката, а по щекам её текли слёзы:
– Господи, если ты снизойдешь… Господи… – еле слышно шептали губы девушки.
Аарон закрыл книгу, сложил руки на коленях и посмотрел на Таис, после чего его уста зашевелились в беззвучной молитве.
На улице осел скрипучим криком опять напомнил о своем присутствии. Девушка выдохнула и повернулась к священнику. Тот, с улыбкой и восхищением смотрел в её сияющие глаза. Из них истекал свет.
– Помоги мне, Аарон, – слёзы по-прежнему капали с точёного подбородка Таис, – каки слова мне говорить, чтобы молиться также истово как Ханна? – она смотрела умоляющим взглядом, переполненным одновременно и глубочайшим страданием, и неведанной ею доселе радостью, что испытывает в пустыне изнуренный жаждой странник, только нашедший холодный родник, и припавший к нему устами.
– Слова тебе подскажет Господь, важнее откуда они проистекают. Теперь ты нашла ответ, в чем суть моей веры и как Господь умудряется быть одновременно в сердцах не всех, но многих иудеев?
Девушка, святясь от счастья, лишь кивнула головой и тихо вымолвила:
– Давай еще помолчим… хватит бесед…
За окном багрянец небосклона сменился фиолетовой гущей приближающийся ночи. Коэн беззвучно вышел. Калитка тихо скрипнула. Осел промолчал. Таис молилась.
Александр и Таис смотрели на огонь в камине и ей показалось, что молитва вот-вот опять польётся изнутри. Огонь, которому, как все считали, зороастрийцы поклоняются словно божеству, оказался всего лишь символом.
Вчера, дастур снисходительно улыбнулся, когда собеседница назвала его огнепоклонником:
– Огонь – это символ Бога и извечного стремления человека от земли к небу, от Аримана к Ормузду, от несовершенства к цельности Адама, от греха к святости. В этом смысле, все мы огнепоклонники, ведь души наши, ум и тела, чают лишь одного – вернуться к своему изначальному единству, тем самым слиться с Богом и так прийти к истине. И уверяю тебя, прекраснейшая из виданых когда-либо мною дев, нет разницы, кем ты рожден: арием, иудеем, эллином, или сересем, рабом, или в господском доме, всё одно – чаяния рода человеческого, едины для всех чад его.
Таис опешила. Услышать столь глубокие мысли, а тем более знакомое слово Адам, коим иудей именовали первого человека, она явно не была готова. Да и термин «святость» … «Причем эти зороастрийцы и единобожие обитатели Израиля?».
– А кто тогда Ваши Боги? – недоуменно поинтересовалась она.
– Твой вопрос не корректен. Бог он для всех один. Имен у Него множество. От Него, получил откровения наш пророк Заратустра, назвав Его именем Ахура-Мазда, и переводится это имя на ваш язык, очень просто: Господин Мудрости, или Господь, – священник слегка поклонился при этих словах.
– Ну а как же тогда все эти демоны, духи, почитание огня, воды, земли?
– И воздуха… у тебя дева пытливый ум, – он заглянул в лицо Таис.
В тот момент, девушку словно облило ледяной водой: ей показалось, что дастур, на миг, превратился в Аарона.
Костёр в камине чуть сбавил пыл и оранжевые отблески уже не могли дотягиваться до стен огромного зала. Полумрак поглотил всё пространство дальше помоста с троном. Царь молчал. Таис тоже. Оба созерцали огонь, думая каждый о своём.
– А помнишь, в египетском походе, ты общалась с иерусалимским первосвященником Шимоном? – внезапно вновь заговорил Александр, словно почувствовав мысли гостьи о её преображении в тот вечер встречи с коэном.
Таис вздрогнула от неожиданности и пребывая в том же состоянии сознания, посмотрела непонимающе на царя. Тот замер, а потом, встал и подошел к девушке. Она поднялась. Какое-то время, собеседники стояли напротив друг друга, неотрывно глядя в глаза.
– Что ты увидела там, Таис?
– Где? – еле слышно произнесла она.
Александра медленно наклонился к уху и шепотом вымолвил:
– В огне.
– Себя… и Тебя… – чуть дыша ответила наипрекраснейшая из гетер Крита, Афин, да и, пожалуй, всей необъятной Ойкумены.
Александр восхищенно посмотрел на подругу. Потом поднял её на руки и отнес на свое ложе, где небесам сразу стало жарко, Богу стыдно, а дьяволу завидно.
Любуясь в бликах пламени совершенными формами девушки, царь пил вино. Таис обнаженной лежала ближе к камину и прищурив глаза, томно смотрела на молодого правителя, вернув себе контроль после любовного экстаза.
– Всем ты прекрасен мой царь, но ласки твои не сравняться даже с твоей доблестью, – она хитро улыбнулась и как кошка подкралась к нему. Потом обвила руками шею и слегка касаясь языком уха, промурлыкала: – У нас на Крите есть легенда, что твой предок Ахиллес, был необузданно страстен. Сейчас я поняла, что это не легенда – ты превзошёл его во всём, мой царь, – девушка отстранилась, взгляд был игрив и слегка надменен.
Костёр в камине мерцая освещал правую сторону её тела, и в этом призрачном свечении, черты лица гречанки казались словно высечены из розового мрамора. Длинные волосы, ниспадая с плеч затеняли глаза, но пляшущее в зрачках пламя, выдавало яростный пожар страсти, только-только начинающий угасать. Александр протянул руку и нежно перекинул волосы на левую сторону. Таис улыбнулась и чуть склонив голову, приподняла подбородок, давая возможность насладиться своей безукоризненной красотой. Огонь будто ласкал её, высвечивая четкий контур скулы, прямой нос, ярко алые губы, приоткрытые в лёгкой улыбке. Глаза подруги горели и Александр не мог оторваться от созерцания её пленительной женственности.
– А что сейчас увидел ты, мой царь? – спросила Таис, повернувшись в анфас.
– Где? – тихо вымолвил он.
– Во мне… – почти шёпотом уточнила девушка.
– Богиню Афродиту, вселившеюся в Таис из Афин, – глубоко дыша и неотрывная взгляда, ответил царь.
Таис звонко рассмеялась, развеяв тем самым невидимые чары, что так тонко выплетались огнем, их страстью и могущественной магией любви. Александр, скинув наваждение заулыбался и достал из-под подушек книгу:
– Что-то Гомер в «Илиаде», нечего про любовные похождения Ахилла не упоминает? – весело продолжил он льстивую игру, начатую ранее подругой.
– Так это же миф, ставший явью! – громко смеясь, подлила елея в беседу искушённая гетера.
