Влад Стифин "Рифмовщик"

– Только факты, – согласилась она. – Я могу идти?

– Да, – ответил он.

***

– А почему сегодня вы без своего друга? – спросил Крео молодого литератора.

– Он сегодня в госпитале – там проведут следственный эксперимент, – последовал ответ.

– А-а… – протянул Крео, – понятно, а я чем вам обязан?

– Дядя сказал, что завтра будет публикация. Это так?

– Да, дядя звонил мне, – ответил Крео.

– Это очень хорошо. Вы знаете, я очень волнуюсь. Интересно: как примет публика мой «Космодром»?

Крео задумался – надо было как-то сформулировать ответ, и он попытался быть искренним и тактичным:

– Как правило, начинающий автор не может предугадать реакцию читателей, а уж критиков – тем более. В практике было много случаев исторических перевертышей, когда сначала произведение не принималось публикой, а потом с течением времени становилось шедевром и наоборот. Надо набраться терпения.

Юноша, внимательно выслушав Крео, заметил:

– Да, терпение, но очень хочется, – он на секунду остановился, подбирая дальнейшие слова, и произнес: – Хочется, чтобы было всё справедливо.

– Справедливо, – повторил Крео. – Это очень сложно, чтобы было всё справедливо.

Молодой литератор спросил:

– Вы сами-то часто бываете справедливым или… – видимо, он намеренно не закончил фразу, и Крео это немного насторожило. Он подумал: «Этот мальчик, может, не так и прост, как кажется?» и решил ответить несколько неопределенно, одним словом:

– Или.

Юноша улыбнулся и продолжил:

– Вы извините, но мне кажется, со мной вы могли бы быть справедливым, если бы не дядя. Я угадал?

Эта фраза повергла Крео в глубокое замешательство. «Не может быть, чтобы этот горе-литератор так тонко сыграл со мной!» – подумал он и ответил весьма дипломатично:

– У каждого из нас есть свои дяди. У вас есть свой. У меня есть свои резоны и аргументы.

– Значит, я могу ожидать от вас справедливой оценки «Космодрома» – ведь вы опытный человек в издательском деле? Короче, этот «Космодром» успеха иметь не будет или может быть принят как курьез, как дурная шутка, смеха ради и только?

Крео остолбенел от такой наглости, в голове мелькнуло: «Меня хотят загнать в угол. Это племянник с дядей хотят меня унизить, показать мне, где мое место. Место, где говорят: “Чего изволите, господа?”».

Крео не менее минуты молча смотрел на спокойное лицо юноши и никак не мог до конца понять, что здесь происходит. То ли его испытывают на лояльность к этим «серьезным людям», от которых многое зависит и он сам в первую очередь, то ли этот пацан решил внаглую поиздеваться над ним, имея за спиной дядюшкино покровительство?

Крео впервые встретился с такой ситуацией. Ему много раз приходилось выкручиваться, но сейчас происходило что-то суперновое.

«Может быть, меня хотят уволить со скандалом из-за этого “Космодрома”? – подумал он и мысленно ответил себе: – Нет. Остановись, горе-редактор! Ты же с дядей обо всём договорился. Недаром ребята два дня трудились над произведением. Эту галиматью превратили в стандартную жвачку, даже с некоторым юмором».

– Вы передумали печататься? – спросил он племянника. – К сожалению, уже поздно – вчера типография закончила свою работу.

Племянник решительно ответил:

– Нет, я не передумал, но я могу всё-таки услышать вашу оценку этой повести?

Крео ответил не сразу – он пытался успокоиться или хотя бы внешне выглядеть солидно, как подобает руководителю серьезной конторы:

– Ваш «Космодром» редакторам пришлось немного подправить, отредактировать. Теперь это для начинающего автора выглядит неплохо.

– Неплохо? – удивился племянник. – Это что – справедливая оценка? Похоже, Ньюка был прав: сила дяди победила вашу справедливость.

Крео догадался: эти два молодца решили его цинично испытать. Он, делая вид, что эта фраза его нисколько не задела, ответил:

– Вы хотели опубликовать свой труд. Завтра ваше желание исполнится. Я думаю, на этом мы беседу можем закончить.

Юноша встал. По его лицу было заметно, что он хотел бы еще что-то сказать, но какие-то важные слова ему никак не давались. Крео тоже встал из-за стола и, не глядя на племянника, произнес:

– Прощайте.

– Да, я ухожу, – нерешительно ответил юноша. – Ньюка победил нас обоих. Сила не в справедливости, а в… – он не знал, каким словом закончить эту фразу, и добавил: – Сила в дяде, в сильном дяде. Вся сила – в страхе перед дядями, – и он вышел из кабинета.

«Да, веселенькая жизнь наступила, – подумал Крео, – когда такие молодцы в такие игры играют! А как правдоподобно! “Актеры” высокого полета подросли за спинами генералов и солидных дядей. А я-то хорош – литератор, разнервничался…» – и он добавил пару нехороших словечек, из-за которых в его журнале развернулась бурная полемика: стоит ли их употреблять в литературных произведениях?

Впереди был целый рабочий день в текущих делах и заботах. Уже ближе к обеду его соединили с дядей племянника.

– Але, я вас слушаю, – произнес он в трубку.

Уверенный и суховатый голос пробасил:

– На вас жалуются. Один из ваших авторов вчера в интервью заявил: дело генерала замнут, и правды мы не узнаем. Это неправильно. Вы, я надеюсь, правильно меня понимаете.

Крео даже не успел вставить слово, как разговор прекратился. Некоторое время он неподвижно сидел за столом.

«Вот и твори здесь! – подумал он. – Ну что они лезут, куда не надо? Пиши себе рассказики, романчики! Какое тебе дело до нашей тонкой политики?»

Он постучал ладонью по столу, как будто хотел укрепиться в своих намерениях, и набрал номер этого идиота-автора.

Грубый развязный голос протрубил:

– О! Дружище Крео… тебя, – именно этот автор «славился» ненормативной лексикой. – Давненько… тебя не слышал…

Крео сугубо формально и крайне вежливо поздоровался и, не обращая внимания на попытки прервать себя, спокойно произнес:

– Наше издательство и журнал всегда дорожили своей репутацией – репутацией высокохудожественного издания, не терпящего пошлости и лжи. Честное отношение к нашему литературному труду является нашим кредо.

– Крео, голуба ты… наша. Мы тебя так любим, ты что, заболел… что ли? – голос в трубке несколько смягчился. Абонент ждал ответа.

– Нет, я в порядке, – ответил Крео. – А вот у вас проблема.

– Проблема? Да иди ты… Если ты опять о моем лексиконе, так это… народное. Народ так говорит. А мы… с народом.

– Я не об этом, – ответил Крео. – Вы позволили себе комментировать дело генерала и исказили действительность. Это недопустимо.

В трубке некоторое время раздавалось смачное сопение, а затем баритон объявил:

– Ты, голуба… угрожаешь мне? Мне – народнику? Вы что… – он вставил более-менее приличное слово, – офинигели? Тетку невинную хотят засудить, а педерастов выгородить?

– Суда еще не было, – ответил Крео. – Я бы на вашем месте воздержался от комментариев, если, конечно, хотите продолжить сотрудничать с нами.

– Вона вы как? – собеседник перешел на «вы». – Сочувствуете этим неформалам? – говорящий, видимо, хотел вставить крепкое словцо, но воздержался и продолжил: – Я вас понял. Вы, вы… – он, похоже, готов был смачно обругать Крео, но не решился и закончил разговор простой фразой: – Я подумаю над вашим предложением.

Крео, положив трубку, вслух выругался в адрес этого народника, дяди и вообще своей роли в этой истории. Он встал, прошелся до двери и обратно, подумал: «Юсте сейчас тоже несладко», – и занялся разборкой накопившихся бумаг.

***

Когда она вошла в проходную и предъявила охране свое удостоверение, солнце уже поднялось над вершинами деревьев старинного парка, окружавшего несколько строений госпиталя. Общий вид разноэтажных зданий, расположенных в парковой зоне, скорее походил на элитное жильё в старинном стиле, нежели на госпитальный комплекс. Мощеные дорожки удобно соединяли здания и, изгибаясь, уходили в темные аллеи. То тут, то там на клумбах и ухоженном газонном пространстве яркими шапками виднелись последние осенние цветы. На старых кленах еще кое-где держались желто-красные листья. Березы, увешанные мелкими желтыми листочками, красовались в солнечных лучах. Вся осенняя красота сверкала капельками растаявшего к утру ночного инея, и только в темных, тенистых местах еще можно было заметить ярко-белую бахрому, оставшуюся от легкого морозца.

Юста прошла от ворот по главной аллее к самому большому пятиэтажному зданию. Несмотря на предстоящие заботы и тревоги последнего дня расследования, она любовалась этим осенним великолепием, когда холодный прозрачный воздух приятно бодрит, а разноцветные краски в лучах чистого солнца радуют глаз и поднимают настроение, несмотря на ожидание долгой и холодной зимы.

Главный корпус госпиталя, где генерал закончил свой жизненный путь, живописно проглядывал сквозь высокие стройные ели и желтые клены. Юста, созерцая это осеннее роскошество, решила обойти всё здание и еще раз осмотреть место, где нашли тело генерала. Осторожно пробираясь по отмостке у цоколя здания, она завернула за угол и подошла к той клумбе, на которую упал генерал. Всё цветочное убранство привели в порядок. Низкая чугунная ограда была свежевыкрашена. Практически уже ничто не напоминало о трагедии.

Юста подняла голову вверх и поискала глазами тот балкончик, на котором в последний раз стоял генерал. Балкончик был пуст. Она еще раз представила, как падал вниз этот человек. Неоднократные просмотры фотофиксаций места происшествия каждый раз вызывали у нее один и тот же вопрос. Она не могла понять, почему генерал не упал на отмостку, а попал на клумбу. Для такого «полета» необходим был прыжок с балкона, а не простое переваливание через перила. В протоколе осмотра места гибели генерала эта тема вообще не была затронута.

Юста прошла вдоль стены метров пятьдесят и визуально еще раз сверилась: могло ли тело упасть на край клумбы и именно на эту чугунную оградку?

«Могло, – подумала она, – если только спрыгнуть вниз с перил или… – эта мысль не покидала ее уже более недели, – встать на стул, а с него на перила».

Но увы, стула на балконе не было. В палате он был, а на балконе при осмотре не был.

Она обошла здание вокруг. Казалось, госпиталь был пуст. Кроме охранника, у входа ей никто не встретился. Юста вошла

в вестибюль, посмотрела на часы – до начала работы ее группы оставалось пятнадцать минут.

«Надо бы поторопиться, проверить, все ли на месте» – подумала она.

Юста прошла мимо лифта и поднялась на второй этаж. В приемной главврача уже толпились ее помощники, понятые, две медсестры, тюремные охранники. Пуэла сидела в кресле в углу приемной и безразлично наблюдала за происходящим. Юста поздоровалась со всеми и, минуя секретаршу, вошла в кабинет.

В большом помещении за столом в белом халате сидел хозяин, рядом с ним за столом заседаний расположились двое: молодой парень, в котором она узнала Ньюку, и пожилой седой мужчина.

– А вот и наш обворожительный начальник, – вставая из-за стола, произнес главврач. – Прошу познакомиться. Это внук, – и он назвал генерала по имени и отчеству, – а это его адвокат.

Она поздоровалась кивком головы и, ожидая приглашения сесть, остановилась посредине кабинета.

– Проходите, проходите, – засуетился врач. – Присаживайтесь, прошу.

Юста села напротив Ньюки и пристально, стараясь не моргать, посмотрела ему в глаза. Ньюка выдержал ее взгляд, но чувствовалось: ему это дается трудно. Она не стала дальше его испытывать и обратила внимание на адвоката.

– Порфирий Петрович, – не вставая, представился адвокат и, обращаясь к главврачу, произнес: – А, собственно, чего мы ждем? Все в сборе – можно начинать.

Юста кивнула головой, встала из-за стола и, обращаясь к главврачу, предложила:

– Я сейчас расставлю всех по местам, а вам я предлагаю оставаться в палате. Вы у нас сегодня побудете генералом.

– Я? – как-то беспокойно произнес главврач. – А впрочем, вам видней.

Все вышли из кабинета в приемную. Юста первой прошла вперед и попыталась незаметно понаблюдать, как реагирует

Ньюка на присутствие Пуэлы. Он мельком посмотрел в ее сторону и перевел взгляд на окна приемной, Пуэла же не отрываясь смотрела на него.

Минут двадцать Юста с помощниками расставляла всю команду, участвующую в эксперименте. Первым через проходную госпиталя прошел Ньюка с адвокатом. Помощники по минутам фиксировали его передвижение. Затем в соответствии с записью в журнале охраны вошла Пуэла. В длинном коридоре первого этажа она встретилась с Ньюкой и адвокатом.

Юста при свидетелях спросила Пуэлу:

– Вот видите – вы не могли не встретиться! На допросах вы говорили неправду. Зачем?

Пуэла молчала. Ньюка стоял в стороне у стены и делал вид, что его этот вопрос не касается. Юста, не услышав ответ от Пуэлы, обратилась к нему:

– Вы также на предварительном следствии сообщили, что с Пуэлой не встретились. Вы подтверждаете свои первые показания или хотите их изменить?

Порфирий Петрович, до этого не проявлявший никакой активности, жестом руки как бы оградил Ньюку от Юсты и ответил за него:

– Сейчас это не имеет никакого значения, встретились они или нет. Молодой человек от волнения мог быть и неточным. Так что я не думаю, что это незначительное изменение, как вы выразились в показаниях, меняет суть дела.

Юста поняла, что этот Порфирий Петрович не даст Ньюке и слова сказать, но она сделала вид, что адвоката и не слышала.

– Ньюка, скажите: а где вы были почти полчаса после того, как покинули деда?

Ни адвокат, ни Ньюка не ожидали такого вопроса. Адвокат вопросительно посмотрел в сторону Ньюки и, поняв, что допустил промах, тут же четко заявил:

– Мой подшефный может и не отвечать на этот вопрос. Эти полчаса могут быть истрачены куда угодно. Молодой человек мог зайти в туалет. В задумчивости после свидания с дедом мог заблудиться в здании, тем более что он любил деда и желал ему скорейшего выздоровления, но, видя, что генерал пока что не идет на поправку, мог и расстроиться. Мы с вами должны понимать, что значит тяжело больной человек в семье – родной, любимый человек, отдавший жизнь свою, положивший здоровье на алтарь будущего счастья своих детей и внуков. Мы же с вами, в конце концов, не черствые люди, не сухари какие-то. Мы живые, нормальные, не злобные функционеры, и должны видеть за поступками людей положительное начало, а не подозревать всех и вся. Молодой человек мог расстроиться? Конечно, мог.

Порфирий Петрович вошел в образ и говорил, и говорил. Юста заметила, что он, как профессиональный актер, умел держать аудиторию. Статный, высокий, худощавый, с прозрачными серыми глазами, он как будто и не обращал ни на кого внимания, но опытный наблюдатель смог бы увидеть, как эти серые глаза, отмечают всё, что происходит вокруг.

Длинную речь адвокат закончил уже не раз произнесенной фразой:

– Молодой человек мог расстроиться? Конечно, мог.

– Да, конечно, мог и расстроиться, – согласилась Юста, – тем более что внук успел за это время накоротке переговорить с главврачом.

– Пусть это подтвердит сам главврач, – предложил Порфирий Петрович.

– А ему незачем это подтверждать. Их видели вместе в коридоре возле палаты. Об этом в деле есть свидетельские показания. Именно поэтому Ньюка и встретился с Пуэлой – задержавшись из-за главврача.

Порфирий Петрович молчал. Юста подумала: