– Чем ближе человек к концу своего пути, тем чаще он оглядывается назад. Живет воспоминаниями, сожалеет о многих поступках. Знаешь, о чем я жалею, Дамла? – спрашивает меня Амалия Ратмировна.
Она сидит ко мне спиной. Я не вижу ее лица, но живо представляю, что сейчас оно полно печали.
– Нет, – отвечаю, продолжая расчесывать ее волосы. – О чем же?
– Жалею, что испугалась родить. Выбрала сцену… – она замолкает, уходит в себя.
Откладываю расческу на тумбу. Разделяю волосы женщины и медленно заплетаю их в косу. Не тревожу ее вопросами, даю возможность мысленно отправиться путешествовать в прошлое. Она часто во время беседы замолкает, теряя связь с реальностью. А после может и не вспомнить, о чем был разговор.
– Я думала, что все ещё впереди. Что успею родить, создать семью. Юноша, в которого я была влюблена, не твердо стоял на ногах. Я считала, что он недостоин меня, ведь уже тогда у меня были поклонники и слава…
Каждый раз, когда женщина рассказывает мне о сцене и концертах, её голос меняется. В нём появляются теплые тона. По выходным в актовом зале она играет для других постояльцев на пианино, а иногда даже поет. Но сейчас в ее голосе слышна грусть.
– Эмир был моей школьной любовью. Он перебивался с одной работы на другую. Я думала, что ребенок помешает моей карьере, – снова следует пауза и тяжелый вздох женщины. – Он узнал о моей беременности и не простил решения, которое я приняла, – её рука ложится на живот, от чего у меня пробегают мурашки по коже. – Он женился на другой спустя время. У него большая семья… Шесть детей и пятнадцать внуков, представляешь?
– Да, действительно большая, – вырывается из меня сухой шёпот. – Вы поддерживаете с ним связь? Откуда вам известно, как сложилась его судьба?
Женщина часто вспоминает Эмира. Про то, как он задирал ее все школьные годы. Амалия Рамировна рассказывала, как удивилась, когда он признался ей в любви в выпускном классе. Но чувства были взаимны, и они начали встречаться. О том, что она была беременна от него, я слышу впервые.
– Это могла быть моя семья. Сейчас я была бы окружена любовью, а не гибла бы от одиночества, – словно не слыша мой вопрос, продолжает она. Её голос выдает слезы. – Какой же глупой я была. Как могла так поступить с нами?
Она обернулась и посмотрела на меня глазами, полными влаги, отчаяния и безысходности.
– Мы все о чем-то сожалеем, – отвечаю ей.
Ее боль откликается во мне. Сердце щемит от собственных ошибок и потерь.
– Амалия Ратмировна, к сожалению, время нельзя обратить вспять… Ничего нельзя изменить.
Перед глазами встает картина, как изо дня в день Мураз Низами пил принесенное мною кофе. Я встаю, делаю глубокий вдох, отгоняя прочь это видение.
– Да, это так, – утомленно соглашается женщина и опускает голову.
Расправив покрывало, она ложится в постель. Я укрываю ее одеялом и по привычке провожу рукой по ее волосам. Когда мама болела, я расчесывала ее и ухаживала за ней. Амалия Ратмировна так напоминает мне ее.
Я поворачиваюсь и направляюсь к выходу из палаты, но голос старушки останавливает меня:
– Дамла, ты придешь снова?
– Да, мы увидимся через три дня, Амалия Ратмировна, – обещаю ей.
Две недели назад я и представить не могла, что увижу ее вновь. Что вернусь в стены «Пристанища» после всего, что произошло.
Уже на следующий день после того, как я предложила Рустаму стать его домработницей, он перевез все мои вещи в свой дом.
В течении двух дней Луиза объясняла, что входит в мои обязанности. Ничего сложного в них не было – ежедневная уборка, готовка, закупка продуктов. Отдать и забрать вещи из прачечной, гулять с псом и следить за его питанием. Обычные домашние дела, которыми занимается каждая женщина.
Разместилась я в небольшой комнате возле гостиной, в которой раньше жила Луиза. Этот дом мне нравился больше, чем загородный. В нем было уютнее, и тут был Куно. Пес действительно оказался не таким злым, как мне показалось в нашу первую встречу. Он следовал за мной всюду, и я быстро привыкла к его присутствию. Порой даже беседовала с ним.
С Рустамом я старалась как можно меньше общаться. Соблюдала субординацию. Приходил он поздно, уходил рано. И меня это радовало.
Но на третий день Рустам приехал домой в обед и велел мне собраться. Сказал, что нам нужно ехать, но не уточнил куда. А я не стала задавать лишних вопросов. Молча собралась, села в его автомобиль и за всю дорогу не произнесла ни слова. Я неприятно удивилась, когда машина остановилась у ворот дома престарелых.
– Что мы тут делаем? – не скрывая раздражения, спросила я.
Рустам вышел из машины, обошел ее и, открыв мою дверь, сказал:
– Восстанавливаем справедливость. Вылезай.
Подавив желание послать его ко всем чертям, я вышла и поплелась за ним.
– Тебе необходимо проходить социальную службу в этом учреждении. Вне зависимости от твоего желания, Дамла, – он говорил со мной так, словно я заартачившийся ребенок.
– С чего ты взял, что они возьмут меня обратно после того, что случилось? Они думают, что я воровка! – когда я сердилась на мужчину, то неосознанно переходила на «ты».
Иногда мне казалось, что у Низами серьёзные проблемы с памятью.
Как он может требовать, чтобы я вернулась сюда?!
– Проходи, – сказал он и открыл передо мной входную дверь, пропуская вперед.
Его способность игнорировать мои вопросы выводила меня из себя. Я сцепила зубы, дабы не высказать ему это вслух.
Я поднималась по лестнице на второй этаж и не представляла, как смогу здесь находиться. Меня и раньше не особо жаловали. А после произошедшего наверняка будут плеваться в мою сторону, пряча свои сумки и кошельки подальше.
Мы подошли к кабинету заведующей, около которого столпились работники. Они заметили нас и расступились. Когда я оказалась у открытой двери, то заметила внутри полицейских и плачущую медсестру, обвинившую меня в краже.
– А вот и пострадавшая, – заметив меня, произнес один из офицеров.
Я не сразу поняла, что он имеет ввиду меня, но мужчина продолжил:
– Ну что, госпожа Озаки, будете подавать судебный иск за клевету на Эмелию Тахмаси?
Я плохо соображала, что происходит. Посмотрела на Рустама, который стоял рядом со мной, затем снова на Эмелию. Она лила слезы и повторяла:
– Нет-нет, я не могу. Не могу потерять работу.
– При желании вы можете привлечь к ответственности администрацию этого учреждения, – игнорируя её, офицер вновь обратился ко мне, а потом перевел строгий взгляд на заведующую и сказал: – Вы тоже ответственны за случившееся. В первую очередь вам необходимо было проверить запись с камер, а уже потом выдвигать обвинение.
Он повернул ноутбук, который был перед ним, в мою сторону. Я увидела на экране Эмелию со своим кошельком в руках. Она стояла возле моего рюкзака.
– Да, я виновата, – утвердительно кивнула заведующая. – Мы так давно не просматривали записи, что я и не вспомнила о камерах.
– Пусть госпожа Озаки решает, как поступить. Она имеет полное право заявить на вас.
Заведующая побледнела после слов офицера.
– Простите, Дамла, мы обвинили вас, не разобравшись во всем. Но кто же знал, на что способна Эмелия? – она покачала головой. – Подкинуть кошелек в чужую сумку, а потом поднять шумиху и обвинить невиновного в краже…
Меня повергло в шок от осознания происходящего. Я не видела в комнате для персонала камер и до сих пор была уверена, что они установлены только в коридорах. За спиной слышались оханье и шушуканье работников.
– Что вы все тут собрались, приступайте к своим обязанностям! – сердито произнесла заведующая.
– Почему вы так поступили? Какой у вас мотив? – обратился офицер к Эмелии.
– Это женщина плохо обращалась с одной из подопечных, а Дамла стала свидетелем этого, – произнес Рустам, взяв инициативу в свои руки. – Вот и вся причина. Мы не станем подавать в суд только при одном условии, если ее уволят по статье. Таких нельзя допускать до работы с уязвимыми людьми.
После его слов и этого «мы» – впала в ступор. Я смотрела на Рустама и не могла поверить, что он защищает меня.
Что не так с этим человеком?
Казалось, что мой мозг сейчас раскрошится.
– А таких, как она, можно? – зло произнесла медсестра, вскочив на ноги. – Она сидела в тюрьме за убий…
Женщина не успела договорить. Она встретилась с холодным взглядом Рустама и замолчала. Я прикрыла глаза. По моей спине прокатился озноб. Я ни на секунду не забывала, кто я такая и что сделала. Но слышать об этом от кого-то постороннего в присутствии Рустама было невыносимо больно.
– Эмелия! – воскликнула заведующая. – Ты уволена! Другого исхода и быть не может!
Медсестра села обратно и вновь заплакала. Ее слезы не вызывали жалости, они казались наигранными.
По разговору, завязавшемуся между Рустамом и полицейским, я поняла, что именно Низами рассказал им про камеры и настоял, чтобы они просмотрели их.
Заведующая еще не раз извинилась передо мной и сообщила, что я могу продолжать посещать их учреждение в рамках социальной помощи, а ещё напомнила про свое предложение о работе. Я отказалась и сказала, что уже нашла другую вакансию. Но была рада возможности бывать в «Пристанище».
Все обвинения с меня сняты, и никто больше не будет думать, что я воровка!
Обратно мы с Рустамом возвращались в полной тишине. Всю дорогу я думала, что сказать ему, но не находила слов. Я не знала, откуда он узнал про камеры и почему был так уверен в моей невиновности.
Он довез меня до дома и сразу уехал. Я так и не смогла заставить себя поблагодарить его за помощь. Решила, что сделаю это вечером. Приготовила его любимые блюда и закуски из списка, что написала Луиза, и накрыла стол к его возвращению. Но он не появился той ночью, и в два последующих дня – тоже.
Это было странно. Я несколько раз набирала ему сообщение. Хотела узнать, когда он вернётся, но не отправляла. Решила, что у него может быть женщина, у которой он и остаётся.
Я ведь не его жена, а всего лишь домработница…
Когда Рустам появился спустя три дня, мне хотелось спросить, все ли у него в порядке. Но я сдержала своё любопытство.
Меня не должно волновать, где он был все это время и почему не возвращался домой. Я всего-навсего работаю на него, черт возьми!
И с этой установкой я и продолжала выполнять свои обязанности по сей день. Никаких личных вопросов, соблюдение границ и чёткое понимание, кто есть кто.
Я возвращаюсь с «Пристанища» и удивляюсь, увидев машину Рустама возле дома. Сегодня он вернулся намного раньше обычного.
Он встречает меня, когда я вхожу в гостиную. По его влажным волосам и голому торсу понимаю, что он только что вышел из душа.
– Здравствуйте, – приветствую его и отвожу взгляд в сторону Куно. – Привет, боец, – смеюсь, когда доберман выбежал из другой комнаты, услышав мой голос.
Присаживаюсь перед ним и поглаживаю его черную блестящую шерсть.
– Привет, – отвечает Рустам хмуро, берет футболку с дивана и быстро натягивает на себя.
Видимо, он тоже не ждал моего скорого возвращения или вовсе забыл, что я работаю на него.
– Извините, я не думала, что вы будете так рано. Мне накрыть на стол сейчас или попозже?
Очень непривычно видеть его в обычном домашнем образе: в спортивных штанах и футболке.
– Тебе пора определиться, как ко мне обращаться, Дамла. На «Ты» или на «Вы», – говорит он с кривой усмешкой.
– Как прикажите, – отвечаю покорно. – Так что насчет ужина? Вы предпочитаете сейчас или позже?
– Я предпочитаю, чтобы у меня дома ко мне обращались на «Ты».
Я мысленно перевожу дыхание. Как прикажите соблюдать дистанцию с этим человеком?
– Я – обслуживающий персонал, вы – мой работодатель. Мне комфортнее на «Вы».
Он смотрит на меня цепким взглядом. Мне становится неуютно, хочется куда-то деть себя, только бы не подвергаться внимательному изучению его глаз.
– Я вот думаю, не был ли я пьян, когда согласился, чтобы ты стала моей домработницей? – уводя глаза в сторону, спрашивает он.
– Что скажете насчет ужина? – оставляя без внимания его самоиронию, вновь спрашиваю я.
– Скажу, что я сейчас собираюсь на прогулку с Куно и предлагаю тебе составить нам компанию.
– Простите? – шокировано смотрю на него.
– У тебя проблемы со слухом? – он подходит настолько близко, что мне приходится запрокинуть голову назад. – Повторяю. Я хочу, чтобы ты составила нам с Куно компанию.
