Михаил Белокаменский "Церковный сад"

Хотя, может я и не права. Может… может, все это и не тщетно вовсе… И мои слова, направленные прямиком в высь, тоже.

Слово пятое. День 4. Среда

Вечер

Господи, почему умирают люди? Сегодня… сегодня в соседней палате умер молодой человек – лет двадцати пяти, магистрант. Как я поняла, он не круглый сирота, но… однако в Москве у него никого и нет. Хотя нет, нет. Он имеет только тетку… А, не. Она ж в Воронеже живет – короче, считай, сирота. Умер в полной безвестности. Никто не приходил его навещать, никто… никто не пришел с ним попрощаться даже… Господи… даже жаль его как-то. По-человечески. В морг его в итоге утащили – и все. И все…

И вот лежит… лежит бездыханное тело сейчас в морозильнике. И вот… и вот для чего это тело жило? Скажи мне! Для чего? Ради какой цели? Почему так рано уходят люди!

Но… Мне кажется, что… что в этом… в этом и есть тайна Твоего существования: мы, к счастью или… или к сожалению, никогда не поймем многие твои помыслы. Многие. Задумки, мысли. Ты… ты так многосложен, ведь… ведь можешь столько всего удержать в голове. Твои планы… твои помыслы… они велики, верится мне. И я… и я надеюсь, что это стоит того. И… и всякая ранняя смерть не напрасна. Очень надеюсь.

Я, кстати, говорила с этим молодым человеком. Он… ну, как сказать. Неглуп. Он, помню, говорил мне, что… что пишет роман, который изменит… то ли миросозерцание, то ли… мировоззрение людей. Впрочем, это, по-моему, одно и то же. Ладно, не суть. Так вот. Изменит… мировоззрение по крайней мере тех, кто его прочитают. Говорил… говорил, помню, что это великая вещь. Горделив он был, однако, ничего… ничего не скажешь. Это, знаешь, немного… немного отталкивало.

И вот… вот недавно я спросила у него, верит ли он в Бога. Он лишь кашлянул и сказал: «Если бы он был, я бы не писал свой роман. И мать бы мою поезд не переехал, когда она во время очередной передозировки прыгнула на рельсы». Настолько ли он… он изверился, что Ты отправил его туда… далеко…

Впрочем… впрочем, не мне решать! На то есть причины. Наверное. И то если… если Ты есть. Много несовпадений всяких, знаешь. Иногда. Ну думается мне так иногда. Прости грешную. Это все размышления, но, как бы то ни было, все равно… все равно – Ты моя надежда, Ты моя вера. Единственная причем. Единственная. Получается, когда медицина бессильна… в дело… в дело вступает вера. У каждого она своя, но я верю… я верю, что не важно, какова вера, – важно верить настолько сильно, насколько ты можешь. Вот не знаю. Мне кажется, что тогда ты получишь то, что так сильно желаешь. Тот парень, быть может… быть может, и не хотел ничего. Закончить свой загадочный роман и… умереть. Хах. Но правильно ли это? Это… это воля, как-никак. Неужели, Господи, от нашей воли зависит… зависит вся наша жизнь? Во всех… во всех ее проявлениях?

Неужели… неужели… нет страшнее… страшнее ничего неправильного выбора?..

Слово шестое. День 5. Четверг

Сегодня, Господи… сегодня мне довелось прочитать рукописи этого студента. Знаешь… Это конечно, нечто. Нечто… нечто настолько глупое и жестокое, что… мурашки… Мурашки по телу от такого начали появляться… Нет, наверное, не глупое, но очень и очень нечеловечное.

Оказалось… оказалось, что он завещал передать незаконченный роман мне… Да, я сам удивилась. Мне – потому… потому что он верил, что я пойму смысл и… ту гениальность произведения, о которой он говорил. Если это и гениальность, то точно не от Тебя…

Ты знаешь, я вчера… я вчера ошиблась. Важно… очень важно то, во что веришь. Сильная… сильная вера – это правильно. Но если веришь во что-то… во что-то подобное тому, чему верил этот студент… Господи! То можно… можно в итоге… погрязнуть в этом и…

Я понимаю теперь, от чего он умер: это далеко не Твоя воля, но его. Он выбрал этот путь, он от него и умер. Неважно, что это за путь – мне и вспоминать даже не хочется, честно говоря. Но он… он сам пострадал от своего пути.

Я прочитала это произведение. Оно… оно сложное, оно… оно отчасти интересное… но… в нем… в нем нет ничего человеческого. Ничего. Все там настолько жестоко, настолько зверски… что мне стало тошно от такого… Такое не может понравиться человеку, я в это искренне верю…

Возможно… возможно, это не мое дело совсем… возможно… возможно, я не имею на это право… но… мне так плохо стало от этих слов… от этих слов, не имеющих никакого отношения к жизни… к каким-то простым истинам… Нельзя верить во что попало, потому что… потому что…

…Короче говоря, я уничтожила эту рукопись. Навсегда. Не место ей в нашем мире.

Слово седьмое. День 6. Пятница

Господи! Господи! Господи! Слышишь ли… слышишь ли Ты меня? Видишь ли? Ты знаешь, (наверное, знаешь); все как всегда. Тяжело… ой, тяжело! Ой, тя-яжко… Но… так, все, хватит. Слезами делу не поможешь.

Паша мой сегодня меня удивил. Прямо… прямо до слез. После сегодняшнего я… я, помню, я вышла из палаты и долго-долго плакала. Не знаю почему. Ну ты и сам видел…

Сегодня я столкнулась с такой… Дай я вкратце расскажу, сквозь радость и слезы. Я зашла в палату в послеужинное время – свет в палате горел еле-еле, врачи разошлись; ну, знаешь, спокойное такое время. Приятное. И вот что я увидела; ты представляешь, что я увидела?.. Паша мой… Пашка мой прижимал к своей груди что-то невидимое… И знаешь… Причем это «невидимое» витало ровно над моим стулом.

Я в испуге подошла к сыну и спросила у него, мол, что с ним такое и что он делает? Плохо ли ему? Спазмы? Господи! Как вспомню, сердце сжимается и режет вновь. А он мне, значит, говорит: «Нет, мам. Все хорошо. Ты знаешь, я перед школой частенько в храм заскакивал, который около нее стоит такой… величавый… золотой. Мне всегда там нравилось. Я всегда туда проскакивал промеж людей и постоянно к одному и тому же дяденьке подходил. И смотрел на него, знаешь. А он на иконе нарисован, на огромной такой. Волосы длинные его и густая-густая борода… как у деда Максима. Подбегал я к нему, смотрел на него и дальше в школу шпарил. А тут он сам ко мне пришел вдруг. Как я был рад его видеть! Очень! Он говорил шепотом, но я все понял. Мы с ним немного поговорили, он рассказал мне про рай. Говорит, место такое есть, и я там окажусь. Что это? Мы куда-то переезжаем? Очень милый дяденька… чем-то папу мне напоминает. Не знаю почему».

Я вышла, кх-кх, я вышла и начала плакать, просто плакать, Господи. По-матерински. По-женски. И не потому что от печали, знаешь, и не потому что от радости. Не знаю. Я вдруг, я в одночасье осознала, что все… все давным-давно предписано. Но и… но и… Господи, пожалуйста, не надо!.. но и то, что это знак, предвосхищающий смерть. Смерть… смерть… А-а-а! Господи, прошу! Нет! Нет! Нет! Не смерть, только… только не она! Господи!

Я… знаешь… я обрадовалась сначала за то, что Паша отойдет в рай, но сразу, сразу же опечалилась за то… за то, что смерть к нему все ближе и ближе подходит, мелкими такими шажочками, но такими… стремительными. Господи, упаси! Господи, упаси! Господи, упаси! Господи! Улучшений нет. Врачи все говорят одно: остались считаные дни. Господи! Неужели… неужели это так?… Я не верю, ну, знаешь… мне это помогает держать хват. Но сил не хватает, правда: я устала. Не сплю которую ночь. А теперь и не знаю вовсе: может… может, сын мой с пустотой говорит? И я, возможно, с пустотой говорю?

А… может… Это ли ты к сыну моему приходил, Господи?..

Слово восьмое. День 7.

Утро

Господи! Господи! Господи! Ты ли это отозвался? Господи! Сегодня ночью… сегодня ночью… приснился мне… ну… достаточно странный сон. Но он такой! Удивительный! Я сижу на лавочке: кажись, все страхи испарились и жизнь не знает уныния. Совсем. Умиротворение. Полное. Но все-таки… все-таки, знаешь, что-то одолевало меня в тот момент. Непонятно. Вроде кругом солнце. Пекло. Пение соловья. Помню пение соловья. Может, синицы. Но пение помню. Может, сверчков. Вокруг пустота – только я. Ни души… Ни души. Сижу я, и все вокруг есть – вода, еда, солнце, дом позади меня. Но никого. Полный покой. Полное умиротворение. Но что-то одолевало меня. До сих пор не могу понять, что именно.

Сидела я так по итогу несколько минут, во сне так точно. Почему я помню минуты – потому что… потому что они казались… такими длинными… И… с каждой секундой мне становилось все… труднее, тяжелее, и мир вокруг меня начал враз мутнеть. И все… и все из-за этого… что ли… пустого чувства. Пустота? М-м… может, она. Не знаю. Я сидела и страдала. Солнце сменилось мраком, тучи давили на сознанье. Холодало.

И вот я сидела-сидела, и в итоге ко мне подошла женщина. В платке. С крестом в руках. Немаленьким, кстати. Помню… помню он был золотым, но тонким. В правой руке, вроде… или в левой. Села на лавочку. Рядом со мной, помню. И красивая такая, скромная, кроткая, одновременно с тем… мудрая, что ли. Ну, мне так показалось. Мне в последнее время много что кажется. Я так, кстати говоря, и не поняла, кто это.

Начался ливень – но она не промокла. Я же дрожала от холода тогда, помню. Вдруг она развернулась ко мне и прошептала: «Ты, Господи, упование мое!» – и дождь вмиг прекратился, и мрак… и мрак вновь сменился солнцем. Немного недоумевающая… я сидела с открытым ртом от какой-то… неожиданной смены погоды… да… да и природы в целом… духа… И это – от одной лишь фразы! Одной!

Она представилась. Ее звали София, как и меня. Иронично и символично, не так ли? Она спросила меня тогда… ох, точно не помню, но что-то насчет самой моей главной… мертвящей черты… Почему черты и мертвящей кого? Меня? Почему не главный из грехов, пороков? Она ведь с крестом… Ладно… Я рассказала ей вкратце о сыне. О Паше моем… родном. И… и самое главное, что она меня ни разу не остановила! Ни разу! Все выслушала. И сказала мне: «Не в этом твоя немощь». Я… я удивилась вначале, сказала, что, дескать, иного не знаю… не вижу, возможно… Признаюсь честно, я до конца не поняла, о чем она говорила…

Но София лишь посмотрела на меня и мило посмеялась.

Спустя некоторое время молчания, кажись, пары минут, она… она вновь повернулась ко мне и сказала мне… читать… псалмы: двенадцатый, двадцать шестой, пятидесятый, девяностый и… и… по-моему… сто первый… Да! Точно! Точно! Сто первый! Именно он! Сегодня почитаю. И ведь никогда раньше я такого не читала. Псалмы… красивое слово…

Ты… Ты ли хотел мне что-то этим сказать, Господи?.. Ты ли? Меня переполняют эмоции…

Исповедь души. Слово девятое. День 7.

Вечер

Доколе, Господи?.. Не забудь меня до конца!

– И вправду, не надо!

Доколе будешь отвращать лицо Твое от меня?

– И почему Паше моему не лучше, Господи! Почему?

Доколе заключать мне помыслы в душе моей, печали в сердце моем день и ночь?

– Когда я прекращу страдать? Когда?

Доколе возноситься врагу моему надо мной? Воззри, услышь меня, Господи Боже мой

– Наконец-то! Услышь!

Просвети очи мои, да не усну сном смерти!

– Дай же сил мне! Господи!

Да не скажет враг мой: «Превозмог я его!»

– Ведь враг мой – уныние мое! Когда же… когда же… когда же я наконец перестану рвать клочьями волосы?..