Глава 3, Где не пойман – не вор
Тишину гостиной изредка прерывали выразительные тетушкины вздохи. Горестные, полные печали. У кого угодно испортился бы аппетит.
Я не исключение. Даже подумывала сказаться больной и запереться в комнате. Но вернувшаяся от родственников Глаша к ужину приготовила запеченную утку. Такую восхитительную, что от одного лишь запаха во рту непроизвольно скапливалась слюна.
Полагала, закончу со своей порцией и откланяюсь, надеясь избежать тяжелого разговора. Он назревал с того самого момента, как я вернулась из участка домой. Но мои планы перевернулись с ног на голову, когда на столе появился сочный и румяный расстегай.
– Сонечка, девочка моя, умница-разумница, да разве ж это дело, по заботам полицейским, в ночь, бог весть куда идти? – все же не выдержала, оторвалась от еды и взмолилась Инесса Ивановна. – Одумайся, миленькая. Неужто Гордей Назарович сам не сдюжит? Не женское это занятие, покойников разглядывать, да преступления раскрывать. Тебе бы вышивать, с подружками на санях по паркам кататься.
Все же зря я ей поведала о нашей с Ермаковым ночной вылазке. Сбежала бы тихонечко. Глядишь, никто бы не хватился до самого утра. А теперь…
Благо не уточнила – куда мы собрались. Узнай тетушка о Балагунихском рынке, чую, меня ждали бы не уговоры, а самый настоящий скандал.
– Инесса Ивановна, дорогая, молю, поймите, криминалистика – это мое призвание. Моя страсть, моя жизнь. Я не мыслю себя без нее. Вышивание, праздность – не дают мне удовлетворения. Другое дело – торжество справедливости. Я свято верю – только оно спасет наш мир. Что касается Гордея Назаровича, тут не поспорить, он настоящий профессионал. Но, как и любой мужчина, смотрит на некоторые вещи однобоко. Ему порой тоже требуется женский взгляд. Никакой опасности в этом нет. Я, как консультант полицейского сыска, всего лишь предоставляю посильную помощь.
– Но что скажут люди? Девица незамужняя цельными днями подле неженатого мужчины кружит… – не сильно проникшись моей пламенной речью, покачала головой тетушка.
От неожиданности, я застыла с открытым ртом.
– Это совсем не то…
– Да разве ж я спорю? Боюсь, только другим свои знания в голову не втемяшить. А ваше новое дело? По слухам, с тем убиенным расправился сам волколак.
Вошедшая в гостиную Глаша громко охнула и едва не выронила из рук поднос с чаем. Пришлось сорваться с места. Помочь избавиться от ноши. Усадить резко побледневшую девушку на диван.
Затем достать из кармана платок и, не придумав ничего лучше, помахать им перед ее лицом.
– Глаша, что с вами?
– Софья Алексевна, барышня, выходит – жизнь тихая кончилася? Волколаки в город вошли?
– Будет вам в небылицы верить, – проворчала я. – Сказки это. Не существует их.
– Да какие ж энто сказки, ежели взаправду все? Маменька еще сказывала про люд лесной, что в волков оборачиваются. Она своими глазами видала. Зверюшек, коренья не трогают. Но стоит молодцу заплутать в лесу – учуют, да живо съедят.
– А если заплутает не молодец, а, допустим… старик со старухой? Съедят? – немного подумав, Глаша кивнула. – А если девица?
– Девиц в жинки берут.
– Вот так и берут, всех без разбору? – усмехнулась я. – А что на это говорят волколаки женского полу? Я бы на их месте крепко возмутилась, оставшись не у дел.
– Да разве ж женщинам в таких вопросах слово дают? – захлопала глазами горничная. – Не много ли чести мужчине испрашивать позволения?
– Простите, Глаша, но ваши слова не выдерживают никакой критики. Кто в здравом уме, непонятно кого, из лесу, в жены брать будет, когда есть свои – родные, только руку протяни?
– Чего не ведаю, того не ведаю, барышня. Однако, кажный в энтой жизни свой интерес блюдет…
Какой такой интерес у волколаков к заплутавшим в лесу девицам, я так и не узнала. Наш разговор прервал совсем не деликатный стук.
Почему-то я даже не подумала о том, что для встречи с криминальными элементами Китежа, Гордею придется переодеться. Сменить сидевший на нем как влитой форменный мундир на повседневное. Заправленные в сапоги соломенного цвета штаны, пиджак, картуз и теплое пальто.
Впрочем, даже в простой одежде, он умудрялся выглядеть полицейским. Ведь она не скрывала ни военную выправку, ни внимательный, отмечающий каждую деталь прищуренный взгляд.
– Прошу простить, за столь поздний визит, – обратился Ермаков к Инессе Ивановне.
Тетушка расплылась в вежливой улыбке.
– Наши двери завсегда открыты для вас, господин пристав. Рады видеть в любое время.
И настроение, судя по хмурым бровям, довольно скверное. Не сулящее мне ничего хорошего. То ли до сих пор не простил наглого шантажа, которым мне пришлось воспользоваться, дабы настоять на своей точке зрения. То ли запах запеченной утки напомнил о скудном обеде?
Голод – не тетка, ужином не угостит. Зато я могу задобрить приглашением.
– Гордей Назарович, дело подождет. Не стойте вы на пороге, присаживайтесь за стол. Глаша, подай гостю тарелку, приборы. И чаю с малиной намешай.
Ломаться пристав не стал. Как и набивать себе цену. Устроился напротив. Наложил себе с горкой ароматного мяса. Пожелал нам с тетушкой приятного аппетита и принялся его уничтожать. С шумом, обычно сопровождающим прием пищи стаей голодных псов.
Не могу сказать, что в моей жизни было много поводов чувствовать умиление. Но вид идущего на поправку мужчины, который, не стесняясь, демонстрировал завидный аппетит, шевельнул женские струны в душе.
Опасаясь этой странной реакции, я поспешила не дать ей развиться.
– Что там Яшка, добросил жильцов?
– Точно так.
Потребовалось несколько минут, прежде чем я поняла – это весь ответ, не стоит ждать продолжения.
– Вы нонче в цивильном? – прервала затянувшуюся паузу Инесса Ивановна. В ее голосе слышалось ничем не прикрытое волнение. – Я полагала, вас с Сонечкой ожидают служебные дела.
– Точно так.
Прикрыв ладонью рот, я едва сдержала рвущийся наружу неуместный смешок.
– Тетушка, Гордей Назарович хочет сказать, что вы все верно полагали. Простите, не могу вдаваться в подробности – тайна следствия. Но там, куда мы направляемся, полицейская форма… ни к чему.
– К слову о форме, – обрел голос, утоливший первый голод Ермаков. – Я там в прихожей мешок с вещами для вас оставил, Софья Алексеевна. Будьте любезны примерить.
А вот это уже неожиданно. И дело не в одежде. Я и сама планировала одолжить у Тишки мальчишеский наряд. Но раз об этом позаботился сам пристав…
– Мешок с вещами? Но зачем? – захлопала глазами тетушка. – У Сонечки полный гардероб с новенькими платьями. Третьего дня с Глашей от модистки возвернулись.
– В полночь, в Борсуковском театре костюмированный прием дают, – бросил мне руку помощи Гордей. – Мне билеты удалось достать. Софья Алексеевна обещалась составить компанию.
– Эка новость! – внезапно воодушевилась тетушка, притворно пригрозив мне пальцем. – И молчит, негодница. Служба у нее. Дела. Неужто я бы запретила, милая? Такой-то повод. Маскарады – моя девичья страсть.
Пока она продолжала вспоминать свою бурную молодость, а Гордей вгрызался зубами в утиную шейку, Глаша успела принести из прихожей заплечный мешок. Взяв его, я, откланявшись, вышла из-за стола и направилась в свою комнату.
Не хотела заставлять себя ждать. Приставу для негодования только дай повод. Но стоило выйти в коридор, как до меня долетел полный заботы тетушкин голос.
– …не все же трудиться, Гордей Назарович. Мужчина вы видный, благородный. А все бобылем. Жениться вам надобно. Хорошая хозяйка и обогреет, и оденет, и накормит…
На весь дом раздался сиплый мужской кашель. То ли пристав еще не выздоровел, то ли переволновался, то ли костью подавился. Кто его знает?
– Дык на жизнь не жалуюсь, Инесса Ивановна. Служба не в тягость. Обедаю в трактире. Прачка за бельем ходит. Иных забот нет.
Услышав его оправдания, я не стала сдерживать улыбку. Не ведает бедный, что сопротивлением только подзадоривает старушку. Теперь костьми ляжет, но постарается его женить. Найдет молодую барышню на выданье, среди знакомых девиц. Устроит смотрины…
Внезапно перед глазами предстала странная картина. Ермаков в жюри конкурса красоты, выставляет оценки вышагивающим по подиуму полуголым красавицам. Сердце стянула неясная тревога. Настроение резко испортилось. Чего я вообще тут подслушиваю стою?
Ускорила шаг. Закрылась в спальне. Бросила мешок на кровать. Встала перед зеркалом. Потянулась к пуговицам на домашнем платье и… Едва не закричала, увидев в отражении материализовавшегося за спиной призрака.
– Вот черт, нашел же время!
Грозный свист пристава разбудил извозчика, мирно дремавшего на козлах пролетки. Заняв место рядом со мной, Гордей накрыл нас накидкой из медвежьей шкуры, насквозь пропахшей терпким потом. Холеная лошадка потащилась по мерзлому январскому снегу. Колеса, жалобно скрипя осями, заскакали по ледяным ухабам. И сколько «лихач» [1] не орудовал кнутом, скорости это не прибавляло.
Гордей заметно нервничал. То шапку на мне поправит, то верхнюю пуговицу старенького тулупа застегнет. Видимо, переживал, как бы маскарад наш раньше времени не раскрылся. Хотя, непонятно с чего?
Да, мужские штаны в бедрах оказались тесноваты. Обрисовывали изгибы. Но их отлично скрывали длинная шерстяная рубаха и серый тулуп до колен. Сапоги сели, как влитые. Подумаешь, на два размера больше. Зато не тесно и довольно тепло. Под шапкой ни волосинки не видать. А тетушкин пуховый платок надежно укутывал шею и верхнюю часть лица.
Призрак убитого парня, которого я с трудом прогнала из спальни, увидев меня, так высоко приподнял брови, что они затерялись в его призрачных волосах. Об Инессе Ивановне и говорить нечего. Судорожно сглотнув, тетушка схватилась за сердце. Глаша побежала за пустырниковым настоем. Дабы не усугублять и без того безнадежную ситуацию, я вытащила Гордея из-за стола и бросилась бежать.
Предвкушение во мне боролось с нетерпением, заставляя крутиться на месте, разглядывая незнакомые темные улицы. А моего недовольного соседа, шумно вздыхать.
– Господин пристав, – громким шепотом, чтобы быть услышанной, но не извозчиком, обратилась я. – Позвольте полюбопытствовать, где вы взяли эту одежду? Вам она, определенно мала.
– Яшка подсобил. Да вы не переживайте, Софья Алексеевна, чистое все. Прачка постаралась.
– Я и не переживаю, – заверила его. – Все в целости верну обратно.
Ветер, подхватив моей звонкий голос, донес его до извозчика. Мужчина, обернулся. Нахмурился. Завертел головой. Но быстро успокоился, решив, что показалось.
– Как прибудем, извольте придерживаться правил, – сквозь зубы процедил Гордей. – От меня ни на шаг. И не подавать голос. Он у вас уж больно… женский. Мигом вскроют.
Повернувшись ко мне всем корпусом, он взял меня за подбородок, приподнял его вверх и повертел в стороны. Затем достал из внутреннего кармана пальто жестяную коробочку с ваксой. Открыл, зачерпнул немного мизинцем. И поставил пару отметин мне на щеку и под нос.
– Тпру, залетные! – гаркнул «лихач» и остановился посреди пустой улицы. Повернулся к нам, схватился за шапку, потупил взгляд. – Не серчай, барин, но дальше я ни ногой. Балагунихский рынок дело такое – свистнуть не успеешь, как без коней оставят.
– Ладно уж, тут не далече, дойдем, – не стал с ним спорить Гордей и кинул двугривенный.
Действительно, стоило нам свернуть за первый же угол, как жизнь забила ключом. Темнота ночи, окутывающая прилегающую к рынку мрачную улицу, сменилась ярким светом газовых фонарей и масляных ламп. Народу на Балагунихе – не протолкнуться. Приходилось бороться за каждый шаг. А шум стоял такой, что и себя не расслышать.
Со всех сторон – пьяный мужской рык, звонкий женский смех, кричалки торгашей. Рот не разинуть. Опасно. Того и гляди – снесут с ног и не заметят.
– Подходите, подходите, на товары поглядите!
– Яблочки моченые, сочные, золоченые!
– Ложки, колокольчики, вилки, молоточки!
– Не товары, сущий клад, разбирайте нарасхват!
Жуткое место. Чарующее. Заставляющее позабыть кто ты и для чего сюда явился. Ноги сами несут к прилавкам с яркими побрякушками, которые хочется трогать и разглядывать часами. И если бы не крепко придерживающий меня за ворот тулупа Ермаков, растворилась бы в толпе и, как пить дать, пропала.
От городской, предновогодней ярмарки, на которой мне довелось побывать, этот рынок отличался атмосферой тревожности и специфическим контингентом.
И торговали, и покупали в основном мужчины, отталкивающей наружности. Заросшие, бородатые, в грязных одеждах. Окружавшие их женщины вели себя развязно. Явно не обременены моралью. В приличном – как мы с Гордеем – тоже попадались, но были окружены кем-то вроде телохранителей. И интересовали их лавки с товаром побогаче.
Чем глубже мы заходили в толпу, тем громче становились вопли, крики и споры. Драки тоже случались. Пока в отдалении. Будь я чуть менее любопытна и настойчива – качества, которые мой покойный дед Прохор Васильевич именовал не иначе как «вожжа под хвост попала» – давно бы бросилась обратно.
Где-то под ногами раздался писклявый детский голос:
– Спешите видеть! В Китеж с представлением прибыл цирк уродцев. Бородатая женщина, человек-лобстер, силачи, сиамские близнецы, человек-слон, гадалка, трехгрудая девица! Всего за четвертак…
Перед нами выпрыгнул мальчишка лет шести, держащий в руках стопку напечатанных листовок. Всучил парочку стоящим рядом мужикам и поспешил исчезнуть. Но пристав оказался проворнее. Схватил его за ворот худенького пальтеца. Шикнул, да поволок искать более-менее свободное от людей местечко.
Такое нашлось на удивление быстро. Позади хилого сарая. Всю дорогу до которого мальчишка пытался вырваться, звал на помощь, кричал…
И хоть бы кто-нибудь голову повернул, поинтересовался чем дело. Прав был Поль Маратович описывая этот вертеп. Ой, прав.
– Пусти, дяденька, – скривил чумазую мордашку пацаненок. – Деньжат у меня нет.
– Не надобны мне твои деньжата, – отрезав все пути к отступлению, отпустил его Гордей. – Ответишь на вопрос и ступай.
– Какой такой вопрос, дяденька? Не знаю я ничего.
– Где Игла?
В отличие от меня, мальцу странное имя было знакомым. Ныть перестал. Глаза хитро сузил. Листовки за пояс заткнул.
– А тебе он по какой надобности?
– Не твое то дело, – без всякой злости, ответил ему пристав. – Говори, давай.
– А коли ты из фараонова племени? Скажу, опосля Игла мне шилом в бок? Один риск, без интересу. Какая мне с того корысть?
Мальчишка, без сомнений, смышленый. Понял, что бить не будут. А значит можно и права покачать. Но с приставом не забалуешь.
– Интересом, – начал медленно закипать Гордей и схватил мелкого за ухо. – Считай то, что непоротым уйдешь.
– Ай, дяденька, все скажу! Токмо пусти!
– Веди к Игле.
– Да куды ж вести? Нет его туточки, – снова заныл паренек. – Сын у него народился. Почитай неделю уж в «Малиновке» гуляет.
