Картины иных миров
Юлия Цербер
Это история о талантливой девушке по имени Эмили, чье воображение и творческий потенциал нашли отражение в необыкновенных картинах. Ее мать Моника обеспокоена психическим состоянием своей дочери. Мрачные картины, бессонница и видения Эмили пугают ее. Не видя того, что открывалось глазам дочери, и страхе за Эмили, Моника отправляет ее в санаторий под названием «Огненный Феникс». Однако там, в заточении реальности и медикаментов, Эмили предстоит найти ответы на вопросы, которые волновали ее с детства. Встречи с существами из других миров, открывающиеся порталы в рисунках, заставляют ее сомневаться в своем рассудке. Эта книга приглашает вас в путешествие сквозь тонкую грань между реальностью и фантазией, сквозь мрак сомнений и свет творчества. Путешествие, в котором каждый из нас может задать себе вопрос: истинно ли то, что мы видим, или мир, который мы создаем своими руками, может быть реальнее нашей повседневности. Погрузитесь в этот мир и разгадайте тайну дара Эмили.
Юлия Цербер
Картины иных миров
Глава 1
Предисловие.
Пустой белый холст. Блокнот, который оказывается в руках, когда разговариваешь по телефону. Чистый лист бумаги, что попадает под руку, когда неожиданно накрывает волна вдохновения. Каждая линия кисти, штрих ручки и набросок карандаша превращаются в порталы направляющие нас в измерение безумных идей.
В нашем мире творчество – ключ к разгадке глубин мысли и чувств. Искусство становится мостом между видимым и невидимым, реальным и фантастическим. Каждая работа отражает кусочек души создателя, открывая перед нами окно в его особый внутренний мир.
Эта книга – попытка раскрыть тайны творчества и фантазии, показать, как каждая кисть, каждая рука, каждое слово могут стать ключом к миру, где возможно всё. Добро пожаловать, читатель, в мир вдохновения, где ключи к величайшим мирам находятся в ваших собственных руках.
Глава 2
Я не помню, сколько уже не сплю. Разум временами мутнеет, иногда я чувствую, как мой мозг начинает затягиваться сонной дымкой, когда я сижу дольше пяти минут и ничего не делаю. Все дни идут очень медленно, монотонно и очень долго. Хотите всё успевать и прожить по ощущениям целую «вечность», то просто не ложитесь спать никогда. Чтобы мозг не вырубил меня в каком-нибудь из углов моей комнаты, мне приходится постоянно его занимать. Поэтому я рисую каждую минуту своего времени. Хотя раньше, чтобы сесть и нарисовать хоть что-то, мне доводилось прилагать большие усилия, и я всегда находила себе оправдания по типу «да у меня времени нет», «завтра начну» и т. д. У меня всегда в голове было много идей, но я не знала, что прям настолько. Я завершала свою 15-ю картину за месяц, уже хватает почти на целую выставку. Вот что делает страх с человеком.
Разминая свои затекшие ноги и пытаясь хоть как-то доползти до своего шкафа с художественными принадлежностями, останавливаюсь у окна и пристально рассматриваю свою новую работу. На картине была изображена белокурая девушка, которая сидела на коленях, пытаясь укрыться от дождя, ютясь под зонтиком. Сам зонт был порван в клочья, и у милой, луноликой девушки выступали кровавые порезы на щеках. Глаза были плотно закрыты, а лицо искривлено от боли. Виной ее боли был этот стеклянный дождь. Да, именно. Дождь из маленьких стеклянных капелек, которым не терпится вонзиться во что-нибудь живое. А падают эти маленькие лезвия из бордовых туч, и при условии, что на небе появляется полумесяц. Это мое такое новое магическое природное явление. Хотя, честно признаюсь, сама бы я встретиться с такой природной аномалией не хотела. Чего не скажешь о моей героине, сегодня ей явно не повезло. Попала в самый разгар стеклянного ливня и получает небольшие, но болезненные увечья.
И чем дольше я смотрела на эту картину, тем больше белокурая девушка казалась мне живой. В какой-то момент мне показалось, что из ее правого глаза вытекла слезинка, которая превратилась в маленькое стёклышко, что пробежало по ее щеке вниз, оставляя за собой маленький кровавый порез. К моему горлу начало что-то подкатывать. Какой-то ком мешал мне вздохнуть, а глаза начали слезиться.
– Стоп! Я что плачу?!
Я с чувством жалости и сочувствия смотрела на свою работу. Почему-то я почувствовала себя виноватой перед ней, перед этой молодой девочкой, которую аккуратно, мазок за мазком, наносили мои руки на холст. Эти ощущения ввели меня в некий ступор, я буквально не могла оторвать от нее взгляд. Но мое оцепенение привал разрывающийся телефон. Несмотря на экран, я уже знала, что это Моника.
– Доброе утро, мам. Не спишь в такую рань? С тобой поделиться таблетками – по-доброму съязвила я.
– Утро недоброе, если ты сейчас скажешь, что ты еще даже не ложилась. Это так? – её тон был не очень приветлив. – Можешь даже не пытаться мне очередной раз соврать. Твоим сказкам о том, что ты не спала из-за Оззи, который выблевывал комочки шерсти, и ты всю ночь сидела возле него и переживала, я больше не поверю!
– А если он подавился шерстью и…
– Не каких И, моя дорогая. Все коты это делают, и никто от этого не умер.
Оззи укоризненно посмотрел на меня. Как будто я совершила что-то предательское, рассказала какой-то из его тайных секретов.
–Простииии. – сказала я коту, закрывая динамик телефона.
–Я заезжаю к тебе во двор. Поговорим уже с глазу на глаз. – в трубке прозвучали короткие гудки.
– Да что это с ней. – подумала я.
Походу, кто-то встал не с той ноги, или ее бывший мужчина опять начудил. В такие моменты я жалею, что единственный ребенок в семье. Сейчас бы всё внимание было переключено на младшего ребенка, а меня бы и дальше оставляли в своем тайном убежище сходить с ума.
–Оззи, боевая готовность! – крикнула я.
С этими словами я полетела в свою комнату, хватая свои цветные баночки. И вместе с ними влетая в ванную. Быстро откручивая им крышки и вываливая определённое количество в унитаз. Чёрт! Эти выписывали первыми. Сколько же дней я должна была пропить до смены. Семь? Девять?
–Оззи, сколько дней я должна была пить таблетки из синей банки? – кричала я из ванной.
Послышалось надменное мяу из комнаты.
– Десять? Я тоже так думаю!
Отсыпав десять штук в горсть, а потом и в унитаз, я взяла в руки оранжевый бутылек.
–А оранжевые?
Оззи больше не отвечал. Он забрался в свой домик на самый верх и, скорее всего, сейчас принимает самую убедительную позу для сна, чтобы мама решила, что он спит, и не тискала его. Я уже говорила, что он не любит гостей?
Звонок в домофон.
Я нажимаю кнопку на домофоне, не спрашивая даже, кто там. Сама опять бегу в ванную, продолжая судорожно уничтожать все «улики» моих бессонных ночей. В дверь постучали. Я пронеслась по всей квартире, держа в руках разноцветные баночки, и бросила их в шкаф. Вернулась к входной двери и с улыбкой на лице открывала ее. Моника стояла нахмуренная, но, увидев мою улыбку, не удержалась и улыбнулась в ответ.
– Пригласишь войти? – мягким тоном спросила она.
– Да, конечно, заходи.
Она смотрела по сторонам, как будто проверяла комнату на наличие кого-то постороннего. Так люди делают, когда хотят точно удостовериться, что находятся тет-а-тет и можно рассказать о чем-то секретном. Но моя мать это делала не для того, чтобы делиться со мной женскими секретиками. Она проверяла, нет ли в доме посторонних, перед которыми ей надо будет отыгрывать роль самой милой мамочки на свете. Очень уж любила она играть на публику.
Я, вскинув брови, смотрела на нее и ждала, что она выкинет на этот раз. Моника уверенной походкой направилась в ванную комнату. Там она подняла крышку унитаза и позвала меня к себе. Неужели я не нажала на слив?
Все содержимое моих многочисленных баночек безмятежно плавало в воде. Зрачки Моники сузились, а рука поспешила нажать на смыв. Вода зажурчала, и все таблетки поспешили удалиться из этой квартиры, только теперь уже бесследно.
Моника вышла с лицом, на котором совершенно ничего нельзя было прочесть. Только глаза как-то странно блестели. Она прошла в зал и пригласила меня жестом сесть в кресло напротив. Я настороженно выполнила ее молчаливую просьбу и виновато уставилась на журнальный столик.
– Как ты себя чувствуешь? – спросила она очень ласково и осторожно.
– Мам я…
– Хочешь сказать, что можешь все объяснить или скажешь, что все хорошо и ты в полном порядке? Не утруждайся, я теперь обо всем узнаю от Джанет. У меня теперь есть ее номер, так что на твоем месте, я бы сейчас просто молчала и слушала меня внимательно.
Ничего другого мне просто не оставалось.
Глава 3
Моника устроила мне двухчасовую лекцию о том, как мне надо жить в эту взрослую жизнь. По ее мнению, я халатно отношусь к своему здоровью, и что, если бы я пила назначенные таблетки, то не было бы всех кошмаров, неврозов и тревог.
Спорить с ней – это всё равно что рисовать кистью в воздухе. Бесполезно и невозможно. Поэтому я просто молча слушала ее, поглаживая Оззи, который был единственным живым существом, кто принимал меня такой, какая я есть.
– И тем не менее, я все расскажу твоему врачу. Если ты не в состоянии сама заботиться о себе, то я положу тебя в специализированный санаторий. На учебу ты все равно пока не ходишь. – Она, немного помолчав, давая себе отдышаться от непрекращающегося монолога. – Я сама позвоню миссис Дюваль. Скажу, что тебе нездоровится. А ты можешь потихоньку собирать свои вещи, я поеду в город за покупками. Напиши мне список, что тебе надо купить. Вернусь через пару часов. – она наконец-таки ушла.
Я опять пожелала, что я единственный ребенок в семье. Ее контроль иногда переходил все границы. С помощью меня она убегала от своих проблем, пытаясь создать или найти проблемы у меня и решать их с гордым упоением, что она хорошая мать. Иногда она звонила мне и рыдала в трубку, крайне негодуя, почему я не ценю всё то, что она для меня делает. И в то же время она могла напрочь забыть о моем существовании, когда у нее появлялся новый мужчина и она начинала с таким же самозабвением строить свою личную жизнь, забывая поздравлять меня даже по праздникам.
Я разговаривала с отцом по этому поводу, но он только разводил руками и предлагал мне переехать к нему в Лондон, от нее подальше. Так я поняла, что ему совсем ее не жаль. Если бы я переехала к отцу, она бы совершенно точно сошла с ума и начала прикладываться к бутылке. Именно поэтому я стойко переносила все нравоучения, влезания в мою личную жизнь и нарушения всех возможных границ.
Поначалу я правда пыталась ей помочь, даже переезжала к ней пожить на некоторое время, но моей нервной системы хватило только на неделю. После того как она попыталась перевести меня с факультета искусств на юридический без моего ведома, я быстро вернулась к себе в квартиру и не брала от нее трубки целую неделю. Помирились мы после этого случая только тогда, когда она согласилась пойти на терапию к психологу. Вот так мы дальше и жили: мать, которая ходит к психологу, и дочь, которая, кажется, прописалась у психотерапевта.
После того как Моника уехала, я смогла выдохнуть и настроить себя на новую волну ее упреков и стену из непонимания. Однако из-за моего постоянного затуманенного рассудка я и не замечала, что она мне говорит. Я очень хочу спать. Хочу уйти в спячку на пару месяцев, чтобы прийти в себя и снова провялиться на учебе и готовиться к выставке. Но недуг отражался и на моих работах. Картины стали мрачные и жуткие. Я больше не могла воссоздавать сказочные пейзажи, что ярко видела в своем воображении. Все оттенки в палитре стали красными и черными. Я рисовала мрачные небеса, стаи обезумевших в них ворон. Дожди из стекла, вихри из огня и существ, которых тяжело даже вообразить. Преподаватели не принимали такие работы. Мои оценки ухудшались, а после я вовсе перестала приходить на учебу. Сказав, что нарисую всю серию картин для экзаменационной выставки дома.
Раньше я была одной из лучших учениц. Миссис Дюваль пела мне дифирамбы о моем перспективном будущем. У меня был прирожденный талант к изобразительному искусству с самого детства, но талант – это всего пятьдесят процентов успеха. И я очень старательно оттачивала каждый день свои навыки. Я засыпала с листами бумаги и просыпалась, уже находясь у холста.
Мое воображение всегда бурлило, и я никогда не боялась пустого холста. Идеи приходили ко мне во снах. Персонажи моих еще не нарисованных картин рассказывали мне свои истории. Я просыпалась и сразу делала наброски, чтобы ничего не забыть. Но вот в какой-то момент сны стали мрачными. Все краски из них исчезли. Они превратились в кошмары, а затем появился он. Черный большой пес, который охотился на меня. Казалось бы, это просто кошмар, выпить снотворного, и сны сниться не будут. Но мне это не помогло.
Однажды этот пес поймал меня, схватил зубами за ногу и начал таскать меня по полу. Мне чудом удалось проснуться. Я ощущала боль в ноге, а когда включила свет, то увидела следы зубов на голени. И они были реальными. А значит, это все не сон, и он настоящий.
После пары таких инцидентов я перестала спать вообще. А если и засыпала, то у меня стояли будильники, чтобы я просыпалась каждые десять минут. Мое вялое состояние и красные глаза заметила моя мать. Тогда я совершила самую главную ошибку. Я решила ей всё рассказать. Конечно же, она сочла меня сумасшедшей и сразу же повезла меня в больницу. Врачи не нашли у меня никаких физических отклонений и посоветовали Монике успокоиться, потому что она зверела от всех, что я больна, а мне посоветовали поменьше смотреть фильмов ужасов и походить к психологу. Давление Моники не меня не прекращалось, и я все-таки пошла к психологу, но только для того, чтобы она наконец успокоилась и перестала меня терроризировать. Психолог по имени Джозеф Грейс дал мне визитку и сказал обратиться по этому номеру. Так я встретилась с Джанет, моим психотерапевтом.
Боясь, что меня опять куда-нибудь перенаправят и Моника будет давить на меня еще больше, я решила умолчать некоторые факты и не рассказывать прям всё. Я не стала рассказывать Джанет про огромного пса, который преследует меня. И о том, что мои картины иногда оживают, и я разговариваю с ними. Вместо этого я придумала историю про хроническую (хотя, скорее, хтоническую) бессонницу, что это у меня не первый раз и вообще у моего деда тоже было что-то подобное. Джанет прописала мне сильнодействующее снотворное и еще ряд других пилюль, которые мне нужно было принимать по часам. Мне долго и успешно удавалось просто смывать таблетки в унитаз. А потом Моника, которая начала следить за их количеством в банке, спалила, что я их не пью вовсе. Тогда она стащила у меня график приема таблеток и в любой удобный для нее самой момент она приезжает ко мне в квартиру и проверяет, выпила ли я таблетки и сколько штук осталось в банке. И будь я в рассудке и добром здравии, то она бы никогда не узнала о моих проделках с таблетками. Однако я постоянно забывала про график, путалась в часах и днях недели. Поэтому после инцидента с найденными в унитазе таблетками она забрала их себе, сняла квартиру в моем же жилом комплексе и приходит сама лично отдавать мне препараты и следить, чтобы я их пила. К счастью, в рот она мне пока что не закладывает, и мне удается незаметно вытаскивать их и прятать. Это было ее условие. Либо так, либо я еду в какой-то санаторий для психбольных.
Ко мне в комнату постучали, и, не дожидаясь моего разрешения, голова Моники просунулась ко мне в комнату
– Эмили, сейчас четыре часа, пора пить лекарства.
Вот так моя мать стала управлять моей жизнью, как будто я несовершеннолетний подросток, а не взрослая двадцатидвухлетняя девушка.
Глава 4
Моника просидела у меня до самой ночи, пока последняя таблетка из моего расписания не была мной «выпита». После чего она, явно довольная собой, ушла в свою квартиру. С ее уходом я выдохнула с облегчением, и Оззи тоже. Он перестал притворяться спящим или мертвым, стал активно придвигаться по всей квартире и возмущенно мяукать в ванной, потому что Моника передвинула ее лоток в совсем неудобное для него место.
–Да, Оззи, она везде пытается навести порядки, комфортные для нее самой. Даже в моей голове. – я вернула лоток на прежнее место.
Кот с сочувствием посмотрел на меня.
Следуя нашему ежедневному обряду. Я натаскала кучу сладостей на свою лоджию, заварила два литра кофе и включила радио с мистическими рассказами. Оззи сел в свою лежанку рядом со мной, и мы принялись за работу. Окинув взглядом еще пока пустой холст, я сразу же представила следующую картину на нем.
Темные постельные тона. Выжженные руины высочайших небоскребов, возвышающихся над темным и безжизненным городом. На переднем плане видны скорченные и сухие деревья, их листва переплетается с пустотой и темнотой. Вдоль улицы расположены брошенные автомобили, покрытые слоем пыли и ржавчины.
В небе нависает плотный туман, который придаёт загадочности и таинственности. Вдалеке видны высокие стены, за которыми таится определенная угроза и враждебные силы. В городе не слышно ни единого звука, здесь царит полное молчание – только жуткое и одинокое ощущение, будто воздух замер и время остановилось. В этом потустороннем мире, где сливаются страшное и прекрасное, сочетаются элементы магии и реальности.
Внизу холста изображена одинокая фигура, замершая в неподвижности, словно она давно ждет, а кого-то или что-то. Она одета в темные, почти черные одежды, и в руках держит необычный фонарь, из которого исходит неяркий свет. Глаза фигуры, полные загадок и тайн, смотрят прямо на зрителя, вызывая смешанные чувства изумления, страха и любопытства.
Я почувствовала, как у меня закололо кончики пальцев. Дышать стало тяжело, а сердце забилось быстрее. Было такое ощущение, как будто я побывала по ту сторону еще пока пустого полотна и увидела все это собственными глазами. Я не увидела там никого из других людей, это место выглядело, казалось, совсем безжизненным, создавая атмосферу только что прокатившегося по миру апокалипсиса. Тут я наконец отколола глаза.
Когда мне удавалось уловить дух картины, увидеть все ее оттенки и почувствовать ощущения, которыми она меня наполняет. Я смело могла браться за ее написание. Благодаря этой способности детально прорабатывать все тонкости картины в своей голове, работа всегда шла быстро. Я прибавила громкость на радиоприемнике и взялась за краски.
Ведущий на радио начал читать письма, которые отправляли ему на почту. Одна из историй очень привлекла мое внимание.
– И так, это письмо прислала нам Анна Луиза Хьюз. Давайте же окунемся в мрачную историю из ее жизни. – на фоне заиграла приглушенная жуткая мелодия.
***
