Левсет Насурович Дарчев "История России. Свобода или смерть"

– Во-первых, я хочу вас попросить вывести людей на митинг 9 января и второе,– Гапон сделал паузу, как будто вторая просьба имеет большее значение, чем первая .-Во- вторых, я хочу вас попросить сшить два стяга: один красного цвета, другой белого.

– Не поняла.– сморщив лоб, сказала Анна. –К чему это и что за митинг?– Она недоуменно посмотрела на подругу.

– Дело в том, что комитет принял решение провести шествие к царю с Петицией. Если он примет делегацию рабочих, то мы пойдем с белым флагом, а если откажется это делать, то мы пойдем под красным флагом.

– Почему красный?

Гапон хмыкнул, помотал головой и улыбнулся.

– Вы не знаете, что красный цвет-это символ революции?– заметил Гапон.

– О какой революции вы говорите!– недоверчиво произнесла Анна.– Мне известны ваши взгляды.

Гапон посмотрел на своего партнера. Им оказался рабочий кузнец, с бородой и мощным плечами. Он молчал.

– Нам все известно. Вы с лета 1903 года возглавляете рабочий кружок, который основал начальник Особого отдела департамента полиции Зубатов,– произнесла Анна с сарказмом.– Только наивный не может догадаться, для чего он это сделал. Поздравляю: вы достигли больших успехов – в ваших рядах уже десятки тысяч рабочих, которых воспитываете в духе преданности монархии. Так?

– Нет, не совсем ,– парировал Гапон.– Все агенты Зубатва исключены из общества и им даже запрещен вход в наше учреждение. Мы сегодня находимся в состоянии, когда можем действовать неожиданно для властей.

Гапон замолк, ожидая восторга от Анны, раз выложил свой главный секрет. Но Анна молчала – думала, что может означать «неожиданно для властей».

– …сегодня утром, -продолжал Гапон тем же тоном,– я провел совещание со своими помощниками и «Собрание русских фабрично-заводских рабочих» приняло решение организовать 9 января массовое шествие рабочих к Зимнему Дворцу для передачи петиции Государю,..

Анна в голове пережевывала каждое его слово: не каждый день можешь слушать «вождя» рабочих и можешь быть полезной ему. Она все еще находилась под впечатлением событий декабря прошлого года, когда Гапон выступил в защиту уволенных четырех рабочих Путиловского завода. Он вместе с представителями революционных партий принял обращение к дирекции завода и петербургскому градоначальнику И.Фуллону с предупреждением о том, что он снимает с себя всякую ответственность в случае нарушения спокойствия в столице.

Но «на принцип» пошли и рабочие. Через два дня встал весь Путиловский. К нему присоединился Обуховский завод. Вскоре бастовала чуть ли не половина предприятий столицы. И речь шла уже не только об уволенных рабочих. Звучали призывы к установлению восьмичасового рабочего дня, который тогда был только в Австралии, к введению Конституции.

Гапон выполнил свою угрозу и три дня назад, 3 января прошла забастовка Путиловского завода, а день спустя к ним присоединились рабочие франко-русского судостроительного завода. Вот так столица охватила забастовка тысяч рабочих, а их требования вышли за рамки конфликта на Путиловском заводе. Начиналось что-то близкое к революции, о которой мечтала Анна. Свергнуть царя и установить в России новый порядок.

Но главную роль играл сам Гапон. На его речи шли, как на молитву. Он, можно сказать, стал рабочей легендой: в городе говорили, что вот, мол, нашелся народный заступник. Словом, батюшка получил все, чего желал: с одной стороны, влюбленную в него многотысячную аудиторию, с другой – полицейскую «крышу», которая обеспечивала ему спокойную жизнь.

Рабочие все чаще обращались к Гапону с просьбой помочь в решении своих проблем. Сначала это были, говоря современным языком, локальные трудовые конфликты. Кто-то требовал выгнать с завода дающего волю кулакам мастера, кто-то – восстановить на работе уволенного товарища. Гапон решал эти вопросы за счет своего авторитета. Приходил к директору завода и начинал светский разговор, мимоходом упоминая, что у него есть связи в полиции и в высшем свете. Ну а под конец ненавязчиво просил разобраться с «простым дельцем». В России человеку, который парит столь высоко, не принято отказывать в таких мелочах.

– …я сейчас нахожусь на нелегальном положении,– сказал Гапон.– Позавчера митрополит Антоний дважды вызывал к себе для дачи объяснений относительно моей деятельности не совместимой с саном священника. Я не пошел и не пойду.

Анна смотрела ему в глаза и не верила ушам. Ей не верилось, что он способен на это.

Человек, бросивший бога и царя и перешедший на сторону народа? Вряд ли.

Режиссер спектакля, сумевший вывести рабочих на радикальную политическую борьбу под полным контролем Министерства Внутренних Дел? Вполне возможно.

Ничего- нашей религией будет политика.

– Вы же знаете, что я не вхожу в ваше собрание- я революционер и у нас требования политического характера..

– Я тоже за это,– произнес Гапон,– народ должен сам подать петицию Царю. Текст обращения включает изменение системы государственной власти, созыв Учредительного собрания и отделение Церкви от Государства. Вы понимаете?

Анна сглотнула от нахлынувших чувств- она становится частью больших перемен. Перед ней стоит человек и просит делать то, о чем всю жизнь мечтала сама.

– Да. Я вас понимаю,– заключила Анна.– Если не врете и не предадите, сошью.

– Ну, Анна, это уже чересчур,– сказал Гапон, сбитый с толку.– Я не знаю, что я должен делать, чтобы люди мне поверили до конца. Я вместе со всеми написал петицию и она приемлема для либеральной части общества, левых партий и нашего Собрания.– Он достал из нагрудного кармана скомканный лист, расправил его.– Вот посмотрите, что тут написано. Зачитать отрывок?

– Да, если можно,– сказала Анна.

Гапон зачитал:» «Мы, рабочие г. Петербурга, наши жёны, дети и беспомощные старцы-родители, пришли к тебе, государь, искать правды и защиты. Мы обнищали, нас угнетают, обременяют непосильным трудом, над нами надругаются, в нас не признают людей… Мы и терпели, но нас толкают всё дальше и дальше в омут нищеты, бесправия и невежества, нас душат деспотизм и произвол… Настал предел терпению. Для нас пришёл тот страшный момент, когда лучше смерть, чем продолжение невыносимых мук…».

Она чувствовала плечо соратников, таких как Коллонтай и ей оттого легче бывало принимать решения. Она и сейчас рядом. Молчит. Видимо, у нее есть какие-то опасения.

– Саша, ты почему молчишь?– спросила Анна, попрощавшись с Гапоном.– Или ты не веришь всему этому.

– Я верю,– выдавила Саша.– Вопрос в том, нужно теоретическое осмысление того, что даст нам эта петиция. Не сомневаюсь в том, что польется кровь. Царь сбежит в село, чтобы потом сказать. что я ничего не знал.

Во дворе фабрики ветер вздувал снежинки. Мужик с булыжниками исчез.

– Саша, ты дочь царского генерала и зачем тебе все это?– спросила Анна.– Только честно.

Саша улыбнулась, продолжая с хрустом вдавливать снег каблуками.

– У меня есть глаза, уши, умею читать и общаться,– начала Саша.– И в итоге вышло так, что я решила посвятить себя борьбе за свободу русского народа от самодержавия, от богатства одних и нищеты других, от войны, где погибают русские солдаты.

В 1890 году я вышла замуж за дальнего и бедного родственника, своего троюродного брата Владимира Коллонтая, с которым познакомилась во время поездки в Тифлис. Среди беззаботной молодежи, окружавшей меня, Коллонтай выделялся не только выдумкой на веселые шутки, затеи и игры; не только тем, что умел лихо танцевать мазурку, но и тем, что я могла с ним говорить о самом важном для меня: как надо жить, что сделать, чтобы русский народ получил свободу.

Анна слушала с открытым ртом.

– И что дальше?

– Два года я уговаривала родителей, чтобы они согласились. Свадьба состоялась- родился сын и через три года рассталась, хотя любила его.

– Почему?

– Я хотела быть активной участницей революции, а семья мешала.– Она подняла голову, устремив взгляд в небо.– как тебе объяснить о состоянии моей души? Как только засыпал мой ребенок, я бралась читать Ленина. В августе 1896 года я покинула Россию и стала изучать трудовую историю в Цюрихском университете. Я много читала и была впечатлена сочинениями Георгия Плеханова, Розы Люксембург и Карла Каутского.

– Ты большевичка?

– Да.

– Ты можешь объяснить какая разница между большевиками и меньшевиками?

– Я была членом социал-демократической рабочей партии. На втором съезде в Лондоне в 1903 году возник спор между двумя его лидерами, Владимиром Лениным и Юлием Мартовым. Ленин выступал за небольшую партию профессиональных революционеров с большим количеством беспартийных сочувствующих и сторонников. Признавал вооруженный метод борьбы с самодержавием. Мартов не согласился с мнением, что лучше иметь большую партию активистов и достичь целей партии путем переговоров. Мартов победил 28-23 голосами, но Ленин не хотел принимать результат и сформировал фракцию, известную как большевики. Григорий Зиновьев, Анатолий Луначарский, Иосиф Сталин, Михаил Лашевич, Надежда Крупская, Михаил Фрунзе, Алексей Рыков, Яков Свердлов, Лев Каменев, Максим Литвинов, Владимир Антонов, Феликс Дзержинский, Григорий Орджоникидзе и Александр Богдогове.

Те, кто остался верен Мартову, стали известны как меньшевики: Георгий Плеханов, Павел Аксельрод, Леон Троцкий, Лев Дейч, Владимир Антонов-Овсеенко, Вера Засулич, Ираклий Церетели, Моисей Урицкий, Ной Жордания и Федор Дан поддержали Юлиуса Мартова.

У меня были друзья в обоих лагерях, я была ближе по духу к большевизму с его бескомпромиссной верой в революцию, но личное обаяние Плеханова удерживало меня от осуждения меньшевизма». С Гапоном знакома с 1903 года.

В наступившей паузе Анна в прострации продолжала про себя читать ее мысли и сравнивать себя с ней.

– Понятно,– сказала она.– А я хочу, чтобы у моей Люси и таких тысяч детей как она было все хорошо. Кроме того, вопрос о равенстве женщин- нас нет и не видно.

– Мы делаем одно дело, Анна,– она дала пять.– Победа будет за нами.

– С Красным Знаменем,– уверенно заявила Анна, когда они вошли в здание цеха.

Люся, не обращая внимания на них, продолжала демонстративно накручивать нитку на барабан.

Анна разговаривала с Сашей и все время думала о людях, которых она уговорит выйти на митинг 9 января. А что, если это провокация, устроенная Гапоном. А что, если полиция встретит их свинцом и штыками.

– Анна, нужно поддержать это шествие,– сказала Саша, перебивая ее мысли.– Мы слишком много говорим и ничего для революции не делаем. Пусть это будет началом больших перемен. Ты согласна?

Ночью Анна заканчивала последние строчки красного стяга. Она разглядела его с разных сторон, потом повернулась к Люсе.

– Красота, правда, Люся?– она проверяла свои ощущения от красного пленительного цвета- цвета революции.

– Да,– ответила Люся грустным голосом.– Мне нравится.

– Что с тобой?– спросила Анна.– Откуда печаль?

Анна понимала, что печаль-это свойство всего живого и она может переполнить существо, если рядом кто-то страдает. Все во вселенной взаимосвязано.

Люся молчала: она не хотела говорить о своем личном, сокровенном.

– Молчишь?Люся с минуту держала застывший взгляд на женщине, которая стала для нее самым близким человеком на свете..– Мне вчера снилась мама,– начала говорить Люся. Потом поникла и опустила голову.– Я долго шла к ней и по пути видела всех, кого знаю…– Меня тоже?– Да,– Люся ответила бесцветным голосом.– Когда подошла близко к хате, у меня из глаз потекли слезы как дождь. Она обычно просиживалась возле печки, в углу и я ее там же застала. Увидев меня ,она начала вставать. Не дожидаясь, я ее обняла сильно, сильно. До сих пор чувствую ее тепло.Анна застыла с иголкой в руке. Ее глаза пожирали бедную девочку, которая не может забыть свою маму.

– И что она тебе сказала? – спросила Анна.

Анна помотала головой.

– Ничего,– проговорила Люся.– Я просто,.. я просто боюсь за вас, потому что я слышала, как тетя Саша сказала, что на площади солдаты могут стрелять.

В комнате воцарилась тишина. Слова Люси продолжали пылать в воздухе, хотя звуки уже растаяли. Люся поделилась со своими тревогами, а Анна осмысливала последствия.

– Ничего дорогая,– сказала Анна.– Если меня убьют, то у тебя останется еще одна тетя-тетя Саша Коллонтай. И она не даст тебя в обиду.

У Люси тут на глаза навернулись слезы и они безудержно потекли по щекам.

– Я тоже пойду с тобой!– в голосе Люси были нотки ярости, от которых слезы в один миг остановились.

Анна нагнула голову и начала продевать иголку с ниткой с большей настойчивостью, чтобы сделать последние узлы и увидеть законченный образец первого в России Красного Знамени.