– Все должно быть естественно, Теарин. Я умею рассчитывать силу.
Обернулась на сестру Витхара: сейчас она казалась змеей, сбросившей кожу. Светлые волосы разметались в пыли, платье серебрилось под лунным светом.
– Я должна посмотреть, что с ней.
– Ты должна убраться отсюда раньше, чем Витхар опомнится, – произнес Янгеррд. – Нам предстоит очень долгое путешествие.
– Отпусти! – я стряхнула его руки. – Хеллирия…
– Стоять.
Приказ ударил с такой силой, какой мне раньше чувствовать не доводилось. Ледяное пламя ворвалось в сознание, не щадя, вспарывая мою волю острыми гранями льда.
– Дура, – процедил он, на миг оглянувшись. – У нас нет времени. Переоденься.
Подхватив вещи, которые сейчас валялись на земле, ледяной сунул их мне в руки. Одежда оказалась теплой, это я отметила равнодушно, когда обнажалась перед ним. Нырнула в объятия плотной рубашки, надела крепящиеся с помощью широкого пояса шерстяные штаны, такой же кафтан и грубую накидку. Дождавшись, пока щелкнет застежка, пока я натяну сапоги и перчатки, дракон произнес:
– Когда я обернусь, ты заберешься мне на спину, сожмешь руки так крепко, как только сможешь, и не отпустишь чешую до тех пор, пока я не опущусь на землю.
Больше не удерживая мой взгляд, Янгеррд отвернулся. Отошел достаточно далеко, оставив меня под тяжестью приказа, сломавшего волю. Из-под его дурмана я наблюдала за тем, как человеческую фигуру окутала белоснежная дымка, а мощь набирающего силу ледяного пламени ударила в мою грудь. Я содрогнулась всем телом, с трудом удержавшись на ногах. Пытаясь осознать случившееся, потянулась за отчаянно-важной мыслью, но ментальный приказ выключал все попытки пробиться к себе. Искра, вспыхивающая и гаснущая в груди, казалась далекой и бессмысленной, а после и вовсе стала неважной.
Мгновение – и на меня обрушился поток оборота: крик Янгеррда перерос в звериный рев, ввысь взметнулись снежно-серебристые крылья. Ударной волной меня тоже швырнуло в пыль, к Хеллирии, где-то вдалеке отозвался рык драконов Великой пустоши, земля дрогнула.
Ледяной пригнулся, вертикальные зрачки огромных глаз то сужались, то раскрывались от боли. Ведомая приказом, я поднялась и шагнула к нему, в странном оцепенении ухватилась за опущенное крыло. Дрожь дракона втекала в мое тело льдом, в сознании, им же затянутым, звучало: «Сожмешь руки так крепко, как только сможешь…» Усевшись на спине дракона, я сжала. До судорог в сведенных пальцах, пластины врезались в ладони, в висках пульсировали боль и приказ.
Зверь оттолкнулся и, подхватив крыльями воздух, взлетел. Виски сдавило еще сильнее, полыхнули огни Аринты, и земля начала стремительно отдаляться. Все быстрее, быстрее и быстрее, ветер свистел в ушах, дыхание перехватывало, и я пригнулась. Только руки, намертво сплавленные с чешуей, остались на месте. Не помню, в какой миг перед глазами потемнело еще сильнее, а потом полыхнуло холодными вспышками полумесяцев.
Впереди расстилалась бескрайняя пустошь, но мы ушли к ее краю. Все дальше и дальше от океана, разделявшего Огненные земли и Север. Стремительная мощь рассекавшего крыльями воздух дракона заставляла дышать через раз. У меня было чувство, что грудь сдавило тисками, и это чувство усилилось, когда мы поднялись еще выше. Сыпавшиеся из глаз слезы (те, что не успели застыть от пробирающего до костей холода и исходящего от зверя пламени) обжигали щеки. Плотная пелена облаков то сгущалась, то таяла разреженной дымкой, изредка в ночи метались тени алых драконов, которые вышли посмотреть на чужака, но напасть не пытались: он не собирался оставаться на их земле.
Сначала я перестала чувствовать руки (даже несмотря на грубую плотную ткань перчаток), потом впала в какой-то странный транс, а после утратила ощущение времени и реальности. Сознание выхватывало то клочок пустоши, то оазис города, то караван огоньков, то на глаза снова падала лента бесконечной темноты. Из нее выступали звезды, чтобы на миг подсветить небо, прорезались полумесяцы – и снова стирались.
До той поры, пока горизонт не начал светлеть.
Я смотрела, как вершины гор окрашиваются золотом, зажмурилась, когда солнце плеснуло в лицо. Какое-то время я летела с закрытыми глазами, а когда тепло и ослепительный свет перетекли со лба и щек на правую скулу, когда несмотря на плотно сжатые бедра и пальцы меня основательно тряхнуло, ресницы дрогнули.
Красота открывшихся мне земель, живущая в моей памяти, оказалась стерта огнем.
Некогда зеленая и полная жизни Ильерра была обожжена, изувечена, шрамы глубоких ожогов расчертили ее тело. Она стонала, заполненная льющейся отовсюду яростью, рычала множеством голосов. Один из которых раздался совсем рядом, справа: я успела только обернуться, когда стремительная тень дракона метнулась к нам. И содрогнулась, отпрянув, рык сменился надрывным животным стоном – в грудь зверя вонзилась мощная гарпунная стрела, обрушившая его на землю.
В ту же минуту ледяной стремительно ушел вниз, оставив позади Ильеррскую пустошь. В долину мы ворвались, если не сказать, упали: меня подбросило от удара о землю, но руки я все-таки не разжала до той минуты, пока дракон не сложил крылья. Не разжала бы и дальше, если бы не приказ.
Потому что навстречу нам в окружении хаальварнов вышел Горрхат.
Убийца моих родителей.
Осознание этого ударило в мигом заледеневшее сердце с той же силой, с какой несколько минут назад стрела – в чешую напавшего на нас дракона.
Мощь северного пламени пронеслась над опаленной долиной Ильерры, и спустя минуту передо мной и Горрхатом уже стоял Янгеррд. Выскочивший из-за хаальварнов прислужник с низким поклоном подал ему халат и стакан воды.
– Где мальчишка? – сухо спросил Горрхат.
– В Даармархе, – голос ледяного звучал хрипло.
– Мы так не договаривались.
– Мы договаривались, что я привезу тебе сердце Даармархского, и я его привез. Она беременна.
На лице Горрхата отразилось изумление: и без того небольшие глаза в прищуре стали еще меньше.
– Это правда?
– Истинная, – Янгеррд хмыкнул. – Я слушал их трогательные беседы с распорядительницей отбора через медальон. Впрочем, даже если отбросить медальон, сегодня она сама мне в этом призналась.
Он сунул стакан в руки прислужника, запахнул халат, и, наконец-то повернулся ко мне:
– Правда, Теарин?
Сейчас я при всем желании не могла бы ему ответить, и видимо, Янгеррд подумал о том же.
– Так совсем неинтересно. Свободна.
Меня выдернуло из-под власти приказа без малейшей щепетильности, так же болезненно, как туда швырнуло. Окутывающий сознание морок спал, я судорожно вздохнула, глядя в светло-голубые глаза. Поверить в то, что Янгеррд меня предал, оказалось гораздо проще, чем я представляла. Почему-то этот факт прочно лег на сознание, и я приняла его без внутренней дрожи.
– Забирай свою Теарин в таэрран, и ждем Даармархского, – хмыкнул ледяной, растеряв ко мне всякий интерес. – Если не ошибаюсь, он будет здесь очень и очень скоро, мне надо прийти в себя и набраться сил.
– Тебя проводят. – Горрхат кивнул, и от его сопровождения отделились двое хаальварнов.
Еще двое направились ко мне, но первым шел он.
Сейчас мне казалось, что не было всех этих лет, разделивших нас – Горрхат почти не изменился. Разве что стал еще более грузным и отвратительным. На мясистом лице выделялся крупный нос и глаза, глубоко посаженные под удивительно тонкими, изогнутыми бровями. Богатой бородой он никогда не мог похвастаться, поэтому, видимо, и не стал отращивать, оставил только контуры на подбородке.
Горрхат был с меня ростом, но от него веяло силой и смертью. Сколько драконов он убил, чтобы удержать власть?
– Соскучилась, Теарин? – В резком голосе звучала насмешка, толстые губы растянулись в улыбке.
– Во что ты превратил мою страну?
Хаальварны переглянулись, улыбка сбежала с его лица. Я видела, как сжались мясистые пальцы, но тут же расслабились: до появления Даармархского слишком опасно бить беременную женщину.
– Отведите ее в замок. – Ноздри Горрхата раскрылись и дрожали от ярости. – Останетесь при ней, пока не приду я. Если откроет рот – заткните приказом.
Хаальварны подтолкнули меня в спину, и я шагнула вперед. Шла по своей земле, гордо вскинув голову и глядя прямо перед собой. Все, чему меня учили родители, все, чему я научилась сама, сейчас позволяло держать себя в руках. Стоило нам выйти на дорогу, ведущую к замку, на нас посыпались взгляды. Взгляды людей, собирающих то, что осталось от урожая когда-то щедрой и плодородной земли. Я точно помнила, что раньше здесь была деревушка, теперь от нее остались лишь остовы обгоревших домов.
Не такой я помнила Ильерру, и сейчас сердце обливалось кровью. Мир, царящий в Ильерре (мы никогда не принимали участия в войнах), разлетелся брызгами пламени. Боль драконов обернулась болью людей, я читала на лицах изумление, недоверие и страх.
«Страх – то, чего должен избегать настоящий правитель, – всегда говорил отец. – Страх – это смерть. Боящийся никогда не станет твоим союзником, разве что слугой или рабом».
Две смотровые башни, пропустившие нас к крепостным стенам, были своего рода воротами. Судя по опаленному камню, им, как и замку, довелось многое пережить. Что я увижу в городе, даже представлять не хотела. Впрочем, гораздо хуже было представлять, что города я не увижу.
Родной замок, в котором всегда слышались веселые голоса и звенел смех, сейчас тоже встречал тишиной. Попадавшиеся нам навстречу служанки ахали и прикрывали ладонями рты, на серых недовольных лицах сквозила обреченность и узнавание. Поразительно, что столько лет сохранили обо мне память: Горрхат распорядился уничтожить все, что напоминало о нашей семье, а нас с Сарром объявили погибшими. Или же вести из Даармарха добрались и сюда, и он ничего не сумел с этим поделать?
На лестнице, ведущей под землю, один их хаальварнов грубо надавил мне на голову, заставляя пригнуться. Что же, со стороны Горрхата это было более чем осмотрительно: высота всегда была моим союзником, а каменные склепы подземелий – тюрьма гораздо более прочная.
Холодные, не пропускающие ни частицы солнца, стены. Давящие низкие потолки и узкие коридоры, капающая вода и тяжелые, хриплые стоны, доносящиеся из-за плотных дверей.
– Несогласные, – усмехнулся один из хаальварнов, когда я слегка замешкалась. – Из тех, что считают Горрхата недостойным. Думаю, казнят вас всех месте.
– Тебе не положено думать.
Этот голос раздался так неожиданно, что я вздрогнула. Немногочисленные факелы, подсветили шагнувшего к нам мужчину, стоявшего у открытой двери. Высокий, длинные волосы падают на плечи и спину. Густые брови и пристальный взгляд, глаза… светло-сиреневые, как летний закат в теплый день.
Бертхард.
С ним мы бегали по замку и прятались от хаальварнов, от няни, от воспитателей, за что потом отдельно получали нагоняи. Его отец был предан моему и казнен одним из первых.
Все это пронеслось перед глазами так отчетливо, что я на миг замерла. Чтобы услышать:
– Что застыла? Добро пожаловать домой, Теарин.
Открытая дверь оказалась дверью в мою тюрьму, а собственное, на миг открывшееся из-за воспоминаний, сердце, представлялось таким же черным, как опаленная властью Горрхата Ильерра. Поэтому когда мы поравнялись, я плюнула Бертхарду в лицо.
После чего просто шагнула вперед.
За дверью оказался каменный мешок: глухой, размером едва ли больше, чем виарий загон в шоу Наррза. Почему-то именно сейчас эта мысль вызвала смешок, сорвавшийся с губ. Я подумала о Дири, оставшемся в Даармархе. О Сарре, которого не взяла с собой, и тем самым спасла. О Витхаре, которого ждут Горрхат и Янгеррд.
Хеллирия сказала: «Он тебя любит», Янгеррд добавил, что привез Горрхату его сердце.
Грудь разрывалась от обжигающего ее огня. Ладони начало жечь, перед глазами сгустилась алая пелена.
– Простите, – донеслось до меня, – но мы не имеем права оставлять девчонку одну. Приказ Горрхата.
Шаги, захлопнувшаяся с лязгом дверь, отрезавшая меня от свободы.
Снова.
Сейчас бы впору рассмеяться, но я понимала, что остановиться уже не смогу. Ярость, отчаяние, боль сплелись в дикий клубок, способный свести с ума, поэтому я глубоко вдохнула. Выдохнула.
Снова глубокий вдох.
Выдох.
Потянуться, встать на носочки, взвиться сорвавшейся струной.
– Что она делает?! – раздался из-за спины голос одного из хаальварнов.
– Танцует. Совсем спятила девка, – это прозвучало почти сочувственно.
Я отбросила их слова и присутствие, как отбрасывала раздирающие меня на части мысли. Ушла в сторону, концентрируясь на движениях танца. Направляя всю силу, гнев, отчаяние в резкий выпад, а после в прогиб.
Грудь по-прежнему жгло, ладони горели, поэтому останавливаться было нельзя. Лишь на миг обернувшись, увидела, что руки хаальварнов лежат на оружии – и прикрыла глаза. Нельзя показать им свое пламя. Нельзя показать то, что во мне есть сила. Это единственное, что может меня спасти, когда придет Горрхат.
Поэтому я танцевала с закрытыми глазами, чувствуя близость предавших моего отца воинов – и отступая. Вскидывая руки, чтобы задеть пальцами холодный покрывшийся мхом и плесенью потолок, и опуская, чтобы развернуться.
Витхар не может меня любить.
Он не придет.
Нельзя любить одну и целовать другую.
Нельзя жениться на другой, если твое сердце бьется ради одной-единственной.
Нельзя.
Они просчитались.
Эта мысль снова собралась жаром в центре ладоней, и я с силой впечатала их прямо в пол. Накидка мешала, и я отстегнула ее, сбросила на пыльный тюфяк.
На миг приоткрыла глаза, делая глубокий вздох – и взмывая ввысь в беззвучном крике, который рвался из сердца.
Впервые в жизни охватившая меня безысходность оказалась сильнее меня, и горечь ее была словно сухие ветки в груди, заставляющее пламя ребенка разгораться все ярче и ярче. Уговаривать, просить, умолять сейчас было бессмысленно. Вместе со мной бился запертый, попавший в ловушку драконенок, чувствующий меня так же остро, как я его. Во мне же билась одна страшная мысль: не уберегла.
Я не должна была доверять Янгеррду.
Не должна была доверять Мэррис.
Никому.
Никогда.
Я всегда была одна, только так и спасалась, так что же изменилось сейчас?!
В отчаянии метнулась к стене, не рассчитав расстояние ударилась о каменный стык, отпрянула, сжимая пальцы в кулак и делая выпад.
Витхар был прав.
Любовь – это слабость. Это глупость. Это чувство, которое лишает рассудка и воли.
– Если любовь дает нам силу, – говорю маленькая я, глядя на маму, которая по-прежнему улыбается, закусив губу. – Почему я совсем не чувствую себя сильной? Ведь я люблю тебя, папу и Сарра. Еще няню, и Берта, и…
– Потому что сила, которую дает любовь, невидимая, и от того еще более несокрушимая, – мама притягивает меня к себе. – В каком-то смысле, Теарин, ты ничуть не слабее папы.
– Правда? – я широко улыбаюсь. – Значит, я могу все-все-все?!
– Правда. Ты можешь многое. Прислушайся к себе – и поймешь.
