И я застываю лишь на миг, чтобы услышать биение сердца. Оно отражается в том, кто должен жить. В том, кого я люблю, хотя еще ни разу не видела. В том, чья кровь сейчас подхватывает мой огонь, чтобы выплеснуться с ладоней в последнем резком выпаде, но…
Отступает.
Откатывает, как волна, затягивая под себя камешки сомнений и боли, страха, неуверенности, отчаяния.
Я справлюсь.
Справлюсь. Справлюсь. Справлюсь.
Я твержу это себе до тех пор, пока внутренняя дрожь не сходит на нет, пока огонь не перестает жечь сердце. Пока я снова не начинаю чувствовать холод, исходящий от стен, и только тогда раскрываю глаза.
Сколько времени прошло, я не знаю. Хаальварны по-прежнему стоят у дверей, не сводя с меня взглядов. Ладони сжаты на рукоятях мечей, которые они готовы пустить в ход в любой момент.
Я не умею обращаться с оружием, и сейчас искренне об этом сожалею. Равно как и о том, что доверилась Янгеррду, но о том, что нельзя изменить, сожалеть глупо.
Мой единственный шанс на спасение – Горрхат, и когда он придет…
Словно в подтверждение моих мыслей слышится скрежет металла по камню, и в тюрьму входит он.
– Выйдите, – следует короткий приказ.
– Нам ждать за дверью, местар?
– Нет, здесь вы больше мне не понадобитесь.
Хаальварны выходят, я же понимаю, насколько была права. Горрхат всегда был тщеславен, а после того, как я с ним разговаривала, он не упустит случая отыграться, упиваясь собственным превосходством.
– Вот мы и встретились, Теарин, – он приближается, но я остаюсь на месте. – Ничему тебя жизнь не учит. Такая же строптивая.
Сейчас мое преимущество – таэрран. Если Янгеррд слушал наш с Мэррис разговор с помощью кулона, который хранился в тайнике на балконе, он мог догадаться и про огонь. Но пламя ребенка – не то, что можно контролировать, не то, что будут принимать во внимание, поэтому Горрхату об этом неизвестно. Ни Горрхату, ни Янгеррду неизвестно, сколько времени я потратила, чтобы взять контроль над даром, который мне преподнесло предстоящее материнство.
– Что молчишь? Дара речи лишилась?
Его близость действует на меня, как ярость и боль сородичей на драконов.
Подумать только – один удар, ментальный, второй – физический. Даже если Горрхат сумеет поставить щит, его замешательства мне вполне хватит. Вытащить кинжал из его ножен, вонзить ему в грудь, и…
И его приспешники казнят меня раньше, чем я успею выйти из этой тюрьмы. Все это отчетливо проносится перед глазами, поэтому сейчас я лишь жестко улыбаюсь:
– Ошибаешься. Жизнь меня многому научила.
– Не научила главному, – он усмехается. – Что доверие – опасная штука.
Тяжелые пальцы ложатся на мой подбородок, я рывком сбрасываю их, за что тут же получаю пощечину.
– Твой отец был таким же, – цедит он, пока я облизываю кровь с рассеченной губы. – Наивным глупцом, полагающим, что все вокруг справедливы, добры и мудры. Для него это плохо закончилось, потому что звериный мир не признает слабостей. А ты… всего лишь глупая девчонка, которая решила, что может меня обыграть.
Палец, указывающий на меня, унизан перстнями, и один из них – перстень отца, перстень правителя Ильерры.
– Мой отец, – мне приходится призвать на помощь всю свою выдержку, – был тем, кем тебе не стать никогда. Что ты пообещал Янгеррду за то, чтобы меня получить?
Горрхат кривится, его и без того мерзкое холеное лицо становится еще более отвратительным. Мне стоит немалых усилий остаться на месте, когда меня рывком притягивают к себе, а мясистые губы почти касаются моего уха, рождая шепот:
– Тебя? Думаешь, мне нужна ты?
Дрожь отвращения втекает в меня волнами, толчками, как пламя, но я глубоко дышу и концентрируюсь, призывая всю свою силу. Всю силу малыша, которая мне сейчас понадобится, чтобы нанести один точный ментальный удар.
Горрхат сам выведет меня отсюда.
Сам отведет меня в город, а там… я найду способ затеряться. Мне не привыкать менять личину и подстраиваться под обстоятельства. Сбежала один раз – сбегу и второй. Главное избежать встречи с Янгеррдом.
– Даармархский. – Горячее дыхание продолжает жечь щеку, а потная ладонь – шею. – Мне нужно убрать его, и после ничто не будет препятствовать моему правлению в Огненных землях.
На сей раз мне даже не приходится притворяться: дрожь, сотрясающая мое тело, сейчас очень кстати. Смех.
Каким-то образом Горрхат чувствует это, отталкивает меня с такой силой, что мне чудом удается удержаться на ногах.
– Тебе это кажется смешным? – цедит он.
– Более чем, – мне нужно его спровоцировать, нужно сделать так, чтобы он утратил контроль и не успел выставить щит. – Даармархский не придет за мной, что бы вы там себе ни надумали. Но если бы вдруг такое случилось… Если бы вдруг он действительно пришел, ты действительно веришь, что тебе есть, что ему противопоставить?
– Ты так думаешь, Теарин?! – он почти рычит. – Кровь драконов, которую я себе вливал все эти годы, сделала меня еще сильнее. Гораздо сильнее. Сильнее, чем ты можешь себе представить!
Я вскидываю голову:
– Ты всего лишь ничтожество, Горрхат, не сумевшее сохранить даже богатства Ильерры.
Вторая пощечина оказывается такой, что у меня на миг темнеет перед глазами, а боль выбивает искру в груди.
Глаза Горрхата наливаются алым, пухлые губы сжимаются, ноздри дрожат. Перекошенный от гнева, он сжимает мой подбородок с такой силой, что наверняка останутся синяки. Этот миг – прекрасен, и я ловлю его взгляд, чтобы отдать приказ.
– Местар!
Горрхат стряхивает пальцы, словно касался чего-то мерзкого, разворачивается к дверям.
– Я разрешал тебе входить?!
В дверях Бертхард, который скользит по мне взглядом и снова смотрит на Горрхата:
– Дозорные уловили движение…
– Это Даармархский?!
– Пока непонятно. Волнения над пустошью.
Горрхат выдыхает ругательство, потом оборачивается ко мне.
– Уповай на то, чтобы он за тобой пришел. Потому что после его смерти я убью тебя быстро.
Он выходит первым, следом Бертхард, наградив меня очередным пристальным взглядом. Я дышу через раз, понимая, что он только что лишил меня шанса на побег. Он только что… отнял у меня все!
– Будь ты проклят!
В отчаянии пинаю тюфяк и кричу: догадываюсь, что этот крик догонит их где-то у лестницы и станет для Горрхата сладчайшей усладой. Падаю на пол, выбивая летящую в лицо пыль и грязь, с пальцев срывается огонь, ударяет в вонючую лежанку, и это на миг отрезвляет. Я сбиваю пламя накидкой, забиваю остатки тлеющих искр в пыль.
Тяжело дышу.
Не может быть, чтобы не было выхода. Не может.
Не может!
Скольжу пальцами по вискам, сжимаю волосы. Гулко колотится сердце, сбиваясь с ритма.
Мне надо успокоиться. Надо успокоиться прямо сейчас. Волнения улягутся, Горрхат снова явится ко мне, и тогда…
Что тогда, я додумать не успеваю: на меня обрушивается мощь пламени оборота, жгучая, огненная, черная – пламя Горрхата. Следом – вторая, знакомая, ледяная.
Эта мощь ударяет в меня, разметав остатки человеческой сути. Колени дрожат все тело пронзает страшная боль. Кажется, я снова кричу, или, скорее, уже рычу, срывая горло. Как раз в ту минуту, когда с резким лязгом распахивается дверь.
Глава 5. Танни
Зингсприд, Аронгара
– Через пару минут начинаем, – произнесла невысокая женщина с короткими волосами, так туго накрученными, что я даже подумала, не спросить ли у нее про средства для стайлинга. Может, посоветует, что делать с моими патлами в свободное от работы время, когда надо мной не прыгают Бирек и Гелла?
Лежать нормально они отказывались категорически, поэтому их либо в хвост, либо просто держать распущенными и расчесывать по десять раз в день. Впрочем, подумалось мне, если Бирек и Гелла говорят, что с ними ничего не поделать, то она вряд ли что-нибудь толковое скажет.
Хотя как знать.
Подобная чешуйня лезла мне сегодня в голову с самого утра – то есть такая вот придурь непонятно о чем, лишенная хотя бы маломальского смысла. Что, впрочем, неудивительно, потому что под утро мне приснился Гроу, стягивающий с меня шортики, и целующий везде, а потом в губы, и проснулась я от оргазма. После чего стояла под ледяным душем минут пять, пытаясь привести себя в порядок, потом сушила волосы, а потом поехала на родительского собрание, как его назвал Тергран.
Приехала за час, чтобы не опоздать, поэтому успела даже почитать Ильеррскую, а сейчас разглядывала обстановку.
Это место действительно напоминало школу, разве что парт не было, только стулья. Окна запечатали жалюзи, чтобы мы все здесь не сварились, потому что кондиционер поломался. На стене висел огромный экран, доска-не доска, но очень похоже.
Больше всего, здесь, разумеется, было пар. Они поглядывали друг на друга с ободряющими улыбками и вообще всячески показывали, что они вместе. Были двое мужчин, тоже пара. Был один мужчина без пары и еще одна женщина, которая что-то постоянно строчила в планшете. Последними влетели совсем молодые парень и девушка, держась за руки, и в этот момент я почему-то подумала о том, что было бы, если бы Гроу сидел рядом со мной в этом зале.
Дура как есть.
Приступ самоуничижения прервала та самая женщина с крутыми платиновыми кудрями. Настолько светлокожая, что впору начать подозревать ее в северных корнях.
– Насколько я понимаю, собрались все, поэтому начинаем. Во-первых, хочу пожелать всем доброго дня и представиться. Меня зовут Ильма Форган, и большую часть занятий у вас буду вести я. Кто я такая – психолог и социолог, уже пятнадцать лет работаю с детьми, оставшимися без родителей по той или иной причине. – Она обвела собравшихся взглядом и кивнула. Что удивительно, на ней был не деловой костюм, а просто легкое платье, лицо ее словно светилось изнутри. – Во-вторых, обозначим тему нашей сегодняшней встречи: знакомство. Да, я знаю, что всем уже надоело это: «Здравствуйте, меня зовут так-то, я здесь, чтобы», но в том, чем будем заниматься мы, очень важна сплоченность и теплая атмосфера. Поэтому для начала мы познакомимся, расскажем о себе и о том, кто и почему хочет усыновить, удочерить или стать опекуном ребенка, лишившегося семьи. Поверьте, сейчас вы думаете, что это не важно, что вы давно уже приняли решение и знаете, чего хотите и почему, но это не всегда так. Когда мы начинаем говорить вслух, проговаривать, вдаваться в детали, мы видим многое под другим углом. Именно поэтому к этому вопросу мы будем возвращаться не один и не два раза. Ну а теперь, пока вы все не уснули…
Из-за моей спины донесся смешок, больше напоминающий нервный.
– Начнем. Говорит тот, кто хочет сказать, и кто готов. Говорим со своих мест, вставать не обязательно.
Ладно хоть вставать не нужно, подумалось мне. Я приподнялась, чтобы поудобнее сесть и поправить юбку длиной чуть ниже колен (которую надела исключительно по такому случаю).
– Да, – с улыбкой сказала Ильма. – Кто-то всегда должен быть первым. Прошу, эсса…
Эм… Это она мне, что ли? Я вообще-то просто юбку хотела поправить!
Прежде чем я успела об этом сказать и вообще впасть в мандраж, на меня уставились все.
– Ладэ! – донеслось справа возбужденно-восторженное. – Эсса Ладэ! Она же играет Теарин Ильеррскую!
После этого на меня посмотрели уже более пристально. Даже в глазах Ильмы мелькнул совершенно иной интерес.
– Серьезно?! – раздался голос из-за спины. – Актриса?! Вот прямо оттуда?
Оттуда, да. Откуда не возвращаются… прежними.
Раньше, чем это приобрело совершенно невероятным масштабы, я поняла, что говорить придется. Иначе меня либо окончательно накроет ступором (что не исключено), либо вместо первого занятия состоится автограф-сессия, к которой я не готова, и вообще я к этому не готова.
– Поскольку меня уже представили с одной стороны, – я понятия не имела, как положено вести себя актрисам, – мне остается только представить себя с другой. В обычной жизни я просто Танни Ладэ, и я не собиралась становиться матерью. По крайней мере, в ближайшие десять лет.
Возбуждение, которое началось после заявления про Ильеррскую, оборвалось тишиной.
– Сказать, что для меня это было спонтанное решение? Нет, не думаю. На съемках я познакомилась с мальчиком, который играет одну из ключевых ролей в фильме, и он замечательный. Он учится в школе, ему одиннадцать. У него впереди было все самое интересное и крутое, но потом случился налет, и его родители погибли.
Вообще-то во время представления предполагается зрительный контакт, но я понимала, что если хоть на кого-то посмотрю, запнусь, онемею и уйду в глухую оборону, то есть закупорюсь во внутреннем бронированном флайсе. Потому что говорить вот так открыто о том, что внутри, я никогда не умела.
– Такое способно перевернуть жизнь любого взрослого, не говоря уже о ребенке. В свое время я тоже потеряла мать и, хотя это к делу не относится, мне хочется, чтобы Ленард никогда не чувствовал себя одиноким. Я знаю, что это будет непросто. По крайней мере, сестре со мной было…
Кто-то фыркнул.
– И мне с ней. Временами. Но я точно знала, что меня любят, и что мне есть, куда возвращаться. Я сейчас не о жилье, кстати. Мне хочется, чтобы у него было куда прийти. С любым вопросом. С любой проблемой. С любой радостью. Мне хочется быть для него другом и матерью. Ну и… это, наверное, все.
– Этого более чем достаточно. – Ильма внимательно на меня посмотрела. – Спасибо, Танни.
Я это не для аплодисментов говорила, поэтому чувствовала себя крайне неловко и вообще хотела заползти под стул, что для меня в принципе редкость. Хотя заползающая под стул актриса – отличный контент для соцсетей и СМИ, поэтому пришлось остаться на месте.
– Продолжаем. Кто следующий?
Следующими оказалась та самая молодая пара. Они признались, что хотят подарить дом и любовь сразу нескольким детям: разумеется, взять их не сразу. Или сразу, если получится, что это будут родные братья и сестры. Потом были остальные, и причины у всех находились самые разные. Например, мужчина и женщина, которым было уже за сорок, признались, что слишком увлеклись карьерой, а теперь собственный ребенок не самый лучший вариант по медицинским показаниям.
Того, что я боялась, не случилось: на меня особо не пялились и не пытались сфоткать. Атмосфера собрания вообще была очень теплой и доброжелательной. Женщина, которая пришла одна, призналась, что у нее не получалось выносить ребенка, поэтому от нее ушел муж. Тем не менее она хочет быть матерью, и достаточно состоялась, чтобы сделать это одной. Пара мужчин признались, что пока не уверены в своем решении и хотят пройти курс, чтобы понять, готовы ли они к совместному отцовству. Еще одна пара оказались несовместимы, у другой женщины не получалось забеременеть, несмотря на все самые ультрасовременные методики и курсы лечения.
Слушая эти истории, я чувствовала себя как-то странно.
