– Вставайте говорю! Выдвигаемся минут через десять. Мы внизу будем. Как готовы будете – берите рюкзаки, и идём, – инструктировал её Аркадий.
– Чё так рано-то? – возмутилась она.
– Надо. Всё, буди мамку и подскакивайте. Костян, возьми рюкзак.
Я не стал спорить, поняв, что так Аркадию будет спокойнее, и что времени на разглагольствования о том, возвращаться ли нам в кинозал после дельца внизу или нет, не было.
– Хорош уже, пошли быстрее! Они минут пять назад уже от своей ночлежки отошли, сюда идут, – торопил нас обоих Юра.
Мы взяли рюкзаки со всем, что запасли вчера вечером, и вслед за Юрой направились в холл первого этажа. Там уже стояли люди: Юрин отец, ещё четыре человека, которых ему вчера удалось убедить составить ему компанию, и, к моему удивлению, Тоха, сжимавший в руке нож.
– Идут! – объявил Юрин отец, увидев толпу экипированных странников с рюкзаками и сумками наперевес, и с внушительным разнообразием холодного оружия в руках.
Вид этих людей всех вместе вселял ужас. Не такой, конечно, как вид одичалых заражённых, стремительно прущих толпой и стремящихся разорвать и сожрать всех на своём пути, но близкий к этому.
– Чё, как делаем? – спросил кто-то по нашу сторону баррикад, – Запускаем их и тут базарим или как?
– Нет конечно! – ответил Юрин отец, – Сами выйдем, нефиг им тут делать, сволочам. Пошли!
Он открыл центральные двери, и мы вышли на парковку перед торговым центром, где встретились лицом к лицу с теми, кто уже решил, что Радуга теперь в их руках, и это вопрос решённый. Впереди них шёл тот же человек, который вчерашним вечером приходил сюда и держал речь на фуд-корте. Он и заговорил первым:
– Все что ли? Остальные свалили уже?
– Никто не… – голос Юриного отца дрогнул. Он прокашлялся, чтобы прочистить горло, а затем продолжил, – Никто не свалил никуда. Все внутри.
– Чё, только вы уматываете, получается? Ну, в добрый путь! С нашей стороны бакланов этих полудохлых вроде не было. Коли туда подадитесь – тихо всё будет.
– Никуда никто не уматывает. Все остаются. Вы – назад идёте, откуда пришли.
Было видно, что Юрин отец ждёт подходящего момента, чтобы достать из-за спины свой главный козырь в этой партии, но с каждой секундой терпение и выдержка его таяли, и он уже почти был на взводе. Человек из Восхода усмехнулся и вполоборота глянул на тех, кто был у него за спиной. Они тоже ухмыльнулись, и ухмылка на их лицах больше походила на хищный оскал.
– Ну-ну. Чё, махаться будем? Десять на сколько? Раз, два, три…
– На столько же. Нас тут девять, а десятый – вот.
Юрин отец достал пистолет. Чувствовалось, как люди из Восхода напряглись, хотя внешне они и никак не выказали своего трепета перед усилением наших переговорных позиций.
– Чё, стрелять будешь? – осторожно, уже без усмешки спросил человек из Восхода.
– Понадобится – буду! – ответил Юрин отец.
– Ладно, понял, всё. Ты расслабься, я вкурил. Можешь опустить.
– А ты отойди!
– Отойду. Ты только не тычь в меня, а то нехорошо такие вещи на людей направлять.
– Давай-давай. Дальше! Вот так. И ещё дальше. А теперь – все развернулись, и спокойно идём на…
– Чё стоишь, не тупи, кончай его, – сказал человек из Восхода убаюкивающим тоном – так, что почти никто сразу и не понял, к чему он это, и кому эта фраза была адресована. Никто, кроме одного.
Вы-то, дорогие читатели, уж наверняка сразу до всего догадались. Не стремлюсь умалить ваши незаурядные детективные способности – просто расскажу, как так получилось, и почему ни я – дурак, – ни кто-либо другой, находившийся в центре всего того многостраничного повествования, с которым вы, надо думать, уже ознакомились, не додумался до всего сразу так же быстро, как это сделали вы. Вот, какая штука: вы читаете дневник того, кто описывает произошедшее с ним, уже делая акценты на всех тех деталях, которые будут важны для всего, что вы прочтёте после. Проще говоря, по отношению к реальной цепи событий, всё читаемое вами – это вторичный продукт моего осмысления пережитого и соединения всего этого в стройную и последовательную историю. Рискну предположить, что, находясь на моём месте и проживая описанные события сызнова, минуту за минутой, во всей их пестроте и многообразии тех деталей, которые я предпочёл опустить, даже такие незаурядные шерлоки холмсы как вы могли бы упустить из виду всё то, на что не обращал внимания и я, находясь в моменте. Переложив все прожитые мною события на бумагу, я дистиллировал их, избавив от примесей, благодаря чему вы получили эссенцию в виде линейной истории, в которой уже соединены воедино все ключевые связующие звенья. А уж следуя от звена к звену, читая всё это, вы, конечно же, без труда поняли, кто среди нас всё это время был, так скажем, агентом полууголовного сообщества странников из Восхода. Зачем я так разошёлся, и для чего я всё это вам тут рассказываю? Чтобы вы не думали плохо обо мне или о ком-либо ещё из числа фигурантов моего предсмертного повествования: что я – дурак, что полицейский – дурак и балбес, что Юрин отец – непроходимый тупица, не видевший дальше своего носа, и что все мы были просто кучкой идиотов, не заметивших очевидное. О мёртвых либо хорошо, либо – ничего, поэтому отбросьте пожалуйста все ложные предубеждения и наслаждайтесь кровавой баней.
Через несколько долгих секунд после того, как прозвучала команда человека из Восхода, Тоха подошёл к Юриному отцу сзади и ударил его ножом в шею. Тот, наверное, и не понял ничего сразу – только дёрнулся и издал тихий звук, похожий на непроизвольное икание. Тоха, в свою очередь, действовал чётко и быстро. А может, это нам так казалось на фоне нашего замешательства и неспособности делать вообще что-либо. Он отпустил нож, схватился за руку Юриного отца и точно по канату взобрался по ней от плеча к кисти, вздёрнутой чуть выше головы. Затем он выхватил пистолет, разжав ослабшую хватку его прежнего хозяина, и отскочил.
Уверен, Юра в тот момент не думал совершенно ни о чём и сделал всё импульсивно. Он бросился на Тоху, который тут же направил на него пистолет и, не став размениваться на окрики и предупреждения, выстрелил дважды ему в грудь. Гром стрельбы раскатился по округе, а затем откуда-то издалека последовало уже приглушённое эхо. Юрин отец, в панике вытащив нож из раны, устремился к своему убийце, держась за кровоточащую шею. Он намерен был сделать что-то, но в его глазах потемнело, земля ушла из-под ног, и он забыл уже обо всём на свете, по инерции двигаясь неровной поступью к Тохе. Тот оттолкнул его, и Юрин отец упал на землю, и больше уже никогда не поднялся.
«Раз-два. Бам-бам», – прокрутилась несколько раз в моей голове незатейливая мысль, которая послужила ключом к ясному осознанию того, что делать дальше.
«Раз-два. Бам-бам!»
– Быстро! – крикнул я Аркадию, схватил его за одежду и утащил за собой. Когда я отпустил его, мне было уже всё равно, бежит ли он где-то там, сзади, или нет.
– Стоять! – окликнул голос то ли Тохи, то ли того человека из Восхода – всё равно. Ни у кого из них не было больше заряженного пистолета, и никто не мог выстрелить мне в спину. Я это точно знал. Что до остальных четверых, оставшихся в живых – не знаю. И никогда уже не узнаю.
Я бежал к своему дому и не думал о том, следует ли кто-то за мной или нет. Я вообще ни о чём не думал – просто бежал, бежал и бежал, пока не оказался у двери своего подъезда. На крыльце я дрожащей рукой вытащил из кармана ключ и открыл магнитный замок. Вместе со мной в подъезд зашёл кто-то ещё. Этот кто-то был слишком близко, и я развернулся, чтобы толкнуть его посильнее и выиграть себе время для того, чтобы взобраться по лестнице на восьмой этаж. Аркадий с грохотом ударился о ровные ряды металлических почтовых ящиков. Поняв, наконец, что он – это он, я смог только повторить то, что уже кричал ему когда-то там, в прошлой жизни – несколько минут назад:
– Быстро!
Мы взлетели вверх по лестнице, я открыл дверь своей квартиры, в которой не был всего-то десять дней, и всё, наконец, закончилось.
Долгое время мы ничего не могли сказать – могли только смотреть друг на друга, и взгляды наши говорили обо всём без слов. Мы всё ещё были в паническом ужасе, но одновременно ликовали, радуясь тому, что нам удалось уйти живыми. Прошло полчаса, может – больше, прежде чем Аркадий проронил первую фразу во внезапно настигшем его озарении:
– Блин, они же… Они же там все! Блин!
Блинами, конечно, в его речи в тот момент и не пахло. Но сути это, полагаю, не меняет.
– Да… – только и смог ответить на это я.
– Надо это, слыш… Надо назад!
– Сдурел?
– Чё сдурел?! Они там щас… Блин!
– Погоди, погоди малёх. Остынь. Всё нормально, они – те, кто внутри – не при делах. Отпустят с миром.
– Ага, с миром! А если это… Блин, там же этот стрелял! Там же щас… Щас эти набегут!
– Уже всё. Если и так, то уже набежали. Поздно.
– Какой поздно-то, ё-моё! Они…
Аркадий вдруг осознал, что и ему к Радуге никак не пробраться, если мертвецы сбежались на выстрел и снова облепили её.
– А если нет? – просиял надеждой он, – Если ничё нет? Мент их увёл всех! Нет там никого!
– Если так, то их отпустят, и они придут сюда. Сядь говорю, остынь. Давай подождём сначала, потом будешь уже пороть горячку.
– Тебе легко!.. Ай-й!.. Блин!
Он сел на пол и схватил себя за голову, не выпуская из рук топор.
Успокоиться и прийти в норму нам обоим вскоре помогла бутылка дорогого и роскошного шнапса из его рюкзака. Аркадий пил со знанием дела, я – кряхтел и морщился, но воспринимал поило как лекарство и подливал себе ещё и ещё. Мало-помалу алкоголь вместе с частичкой рассудка забрал и сковывавший нас ужас от пережитого, и мы оба, если уместно будет так выразиться, пришли в адекватное состояние. Часы тикали на кухонной стене, а мы всё пили и ждали, пока придёт Ангелина с её матерью, и мы услышим звонок домофона. Но никто так и не приходил.
– Капец… – бормотал Аркадий, осознавая, что с каждой минутой надежды на лучший исход у него становится всё меньше.
– Да ладно ты! Времени ещё – десять часов. Они, видать, уснули тогда снова и спят до сих пор.
– Хорош уже, а! Ясно же всё. Что-то нечисто. По ходу… Блин, а чё они могут сделать, как думаешь? – спрашивал он.
– В смысле «сделать»?
– Ну там, не знаю. Ты вон, как-то про рабство чё-то говорил.
– Да я же так, шутя. Какое рабство? Мы ж не в Древнем Египте.
– Ага. Ну всё равно, они же черти, блин! Ещё и злющие щас, как чёрт.
– Да ну, брось! Ну чё они вот, а? Чё? Там из тех, кто даже уходить планировал, половина мужиков здоровых. Чё ты думаешь, они зайдут и всех насиловать будут, а?
Аркадий вздрогнул. Был видно, что я озвучил его худшие догадки. Я поспешил исправить положение:
– Насиловать мужиков, прикинь? Х-ха! Да расслабься. Всё окей будет, вот увидишь.
– А если нет?
– А если нет – тогда и подумаем. Давай ещё по одной.
К полудню бутылка опустела. Я чувствовал себя мертвецки пьяным и вместе с тем живее всех живых.
– Надо туда идти, слыш, – сказал Аркадий, тоже уже заметно окосев. Он курил прямо в кухне, но я не возражал.
– Куда ты щас пойдёшь? – ответил я, – Дороги не найдёшь, заблудишься. У тебя есть чё ещё?
– Да, я ещё винца брал.
– Давай разопьём. Ужрёмся так, чтоб совсем, и ляжем отсыпаться. А как проспимся – так и будем решать. Ну, ты будешь: я-то никуда не пойду, не обессудь.
– Тупая идея. А если они придут?
– А если придут – мы откроем. Ты чё, звонок не услышишь?
– А вдруг не услышу?
– В прихожей на полу ляжем, как свиньи. Так точно проснёмся, если позвонят.
– Позвонят! Бл… Телефон!!! – озарило вдруг Аркадия.
Он вытащил из кармана мобильник и набрал, по всей видимости, номер Ангелины. Первые три долгих гудка он слушал с надеждой. Потом, с каждым новым, надежда таяла в его глазах, и я вдруг вспомнил себя, дозванивавшимся в первые дни до матери с отцом.
– Не отвечает, – прокомментировал он, нажав на сброс.
– Тогда не знаю, – ответил я, и впрямь не зная, что ещё ему сказать.
– Так, всё, я пойду, – решительно сказал он, вскочив со стула. У него тут же закружилась голова, и он закачался, едва не рухнув прямо на стол.
– Ну куда ты такой пойдёшь?
– Пойду! Надо это быстро решать, иначе – капец.
– Да может… Может ну его, а?
– В смысле «ну его»?
– Ну, нафиг? Ты сам целый, чё тебе ещё надо? Погоди, отдышись, проспись, там уже подумаешь свежей головой.
– Чё думать-то? Это ж не левые люди какие. Мы с ней… Не знаю уже, сколько.
– Да это понятно. Но сам-то… Ты ж сам там пропасть можешь. А так хоть… Не знаю, блин. Так хоть сам живой останешься, стопудово.
– А нафиг мне самому живому быть просто так, скажи?
Сказав это, Аркадий посмотрел на меня плывущими, беспросветно пьяными глазами. Но за блестевшей в свете кухонной лампы пеленой алкогольного одурения в его взгляде читалось что-то настолько трезвое и ясное, что я, как ни старался, не смог придумать к этому подходящего описания. Он был подавлен, был в смятении, но несмотря на это, он точно знал, что составляет смысл его существования даже в этой новой, бессмысленной реальности и ни секунды не сомневался в том, что ему нужно делать дальше.
– Только слыш, это… Я многого прошу, наверное, а ты и так много сделал. Но я всё-таки попрошу, потому что иначе никак… – Аркадий взял долгую театральную паузу, которая, несмотря на всю свою внешнюю наигранность, в сущности своей была бесконечно искренней.
– Ну чё? Говори.
– Мне, наверное, бабло нужно будет. Или драгоценности какие. Чтоб откупиться. Они по-любому там, если держат их, просто так не отпустят. А я перебить всех не смогу – я ж не Рэмбо. И не этот… Как его? Джеймс Бонд. Типа, прокрастс… Прокрстк… Про-красть-ся я не смогу тайком и их выкрст… выкраскс… Ну, ты понял, короче.
– Понял, – ответил я.
У матери с отцом был тайник с валютой и драгоценностями, местоположение которого я знал, хотя они сами мне о нём никогда не говорили. Всё, что они сберегали на чёрный день, было в ящике комода в их спальне. В том самом ящике с нижним бельём, в котором не стал рыться лысый мужик в кожаной куртке, вломившийся в мою квартиру на пятый день и требовавший дать ему аптечку. Теперь и вы знаете, где находятся ценные вещи моих родителей, но, если вдруг вам захочется найти их и прибрать всё к своим рукам, спешу вас расстроить: там больше ничего нет.
Взяв всё, что я ему отдал, Аркадий направился в ванную, чтобы умыться холодной водой и намочить голову. Так он надеялся хоть немного протрезветь.
– Точно не передумаешь? – спросил напоследок я, когда уже открывал входную дверь.
– Нет. Давай, не томи.
– Ладно. Удачи тебе.
– Спасибо. Тебе тоже. Да может и увидимся ещё сегодня! А может, мы сразу ко мне пойдём – не знаю. Но ты в всё равно хотя бы щас пока, первое время, будь у домофона.
– Буду.
– Ну всё, я погнал, давай.
