– Это радует. Выкладывайте, что вас ко мне привело. Я должен знать все. Конфиденциальность гарантируется.
Выбор ее шефа, Филиппа, возможно, достоин удивления. Вокруг полным-полно молодых художников, интересных, подающих надежды, согласных на все. Почему же Филипп ухватился за Николу Рейша, непонятно. Да это и не обсуждается. Филипп – личность известная в мире искусства. Коллекционер, меценат, совладелец нескольких арт-галерей, не только в России, но и в Нью-Йорке, в Лондоне. Никола – амбициозный молодой живописец, можно сказать, никто; пока, во всяком случае. С Николой будет заключен договор. Филипп считает целесообразным использовать присущую Николе тягу к мистицизму, привязать его к себе неким магическим способом. Это важно в свете предстоящей раскрутки молодого дарования, предполагается вложить в этот проект значительные средства, и не хочется, чтобы амбициозный автор вдруг позабыл о своем покровителе; а подобное происходит, увы, слишком часто.
– И вот еще что, – Амалия застенчиво улыбнулась. – Никола, как и полагается художнику, весьма эмоционален и к тому же достаточно наивен, он безусловно поверит в силу магического спектакля или ритуала, не суть, как этот процесс назвать, главное, чтобы он был художественно убедителен, если вы понимаете, что я имею в виду. Например, черной петух – красная кровь. Конечно, резать петуха не надо, все можно сделать понарошку. Так можно?
– Разумеется, – подтвердил колдун своим невыразительным голосом. – Понарошку, как вы изволили выразиться, можно. Но это не ко мне! Матвей Ранев приворожит не понарошку, а всерьез и навсегда. И никто этот приворот не снимет. А что до петуха, то он, представьте, бывает очень даже нужен, и это ничуть не игрушка. Курицу в магических ритуалах частенько используют в качестве вольта, помогает защититься от оборотки.
Маг говорил негромко и равномерно, ноль эмоций, речь его журчала словно струйка воды из крана. Он поведал об особенностях предстоящего обряда, в котором используется сила мира мертвых. Чтобы предотвратить откат или оборотку применяют церковные свечи, зеркала, специальные колдовские символы, пентаграммы. Но лучше всего помогает вольт (или кукла) – чтобы перевести на него возможный ответный удар. Сам Матвей Ранев вместо вольта предпочитает курицу.
Амалия утонула в глубоком кресле и слушала мага. Она, безусловно, не спала, но, казалось, плыла в густом, как сироп, тумане. Маг-колдун с многолетним стажем использует гипноз, отчетливо подумала она.
У меня недавно был клиент, журчал маг, очень известный человек, медийная личность. Проблемы с любовницей, молодая женщина стала вдруг чахнуть, врачи не могут поставить диагноз. Я сказал ему, тебя, мол, ангелы послали ко мне, чтобы спасти твою подругу. Ее хотят извести, ее фото положили во влагалище умершей женщины. Не знаю, смогу ли ее отмолить. Но, если смогу, порча бумерангом вернется к тому, кто ее наслал. В итоге девица поправилась (она некоторое время носила переданный мной поясок), а жена вдруг умерла. Повысилась температура, увезли в больницу, и человека не стало. Я все это рассказываю, чтобы вы и ваш шеф понимали, что черная магия – это очень опасно. Черная магия всегда направлена на достижение желаемых перемен, в том числе, получения власти над людьми. В итоге этот ваш Филипп получит безраздельную власть над молодым художником…
Долго ли еще слушать эти песнопения? Амалия не отказалась бы от чашки чаю.
– Хотите чаю? – произнес Матвей Ранев. В его равномерной речи вопросительная интонация едва угадывалась. – Или кофе?
– Вы читаете мысли? – Амалия мгновенно вынырнула из тумана.
– Да, конечно, – просто подтвердил маг. – Но не в данном случае. Вы подумали про чай, я предложил, это совпадение. Чтобы читать мысли, требуется определенный ритуал, все не так просто.
* * *
Ехали на трех машинах, впереди Матвей Ранев на новеньком пафосном «порше», следом Амалия с Николой Рейшем, за ними Филипп со своим неразлучным Серегой, водителем и охранником в одном лице. Ангар, где должен был проводиться ритуал, располагался на территории коттеджного поселка. В квартире ритуалы не проводятся, снисходительно объяснил маг-колдун, это совершенно невозможно. Кажется, прошло не меньше сорока лет, прежде чем добрались до места; наконец, приехали, было уже одиннадцать вечера. Внутри ангара полумрак, свет от фонарей снаружи проникал сквозь небольшие окошки под крышей. Горел костерок, трещали сложенные пирамидкой сырые дрова, дым поднимался вверх и терялся под высоким потолком.
– Ннгама! – позвал Ранев. – Где ты? У тебя все готово?
Из полумрака возник молодой чернокожий мужчина. Голый по пояс, в черных в обтяжку штанах, курчавые волосы заплетены в дреды. Неудобный противник для дуэли на пистолетах; если станет боком, в него не попасть – такой тощий. Он приблизился и почтительно склонился перед колдуном, выглядело это словно тщательно отрепетированная сцена спектакля.
– Все готово, господин!
– Мой помощник Ннгама, – представил чернокожего колдун. – Будем начинать! Вы располагайтесь, отсюда все отлично видно. А нам с Николой надо переодеться.
Амалия и Филипп с Сергеем послушно заняли места для зрителей – складные пластмассовые стулья вокруг низкого столика из толстого прозрачного стекла с хромированными ножками. Само же действо должно было развернуться прямо перед ними. Амалия с любопытством разглядывала декорации: внутри круга, очерченного почему-то рассыпанным по полу белым порошком, высился дубовый стол, пять массивных стульев с высокими спинками; четыре из них заняты застывшими фигурами людей с птичьими головами – манекены, завернутые в длинные, до пола, черные, расшитые серебром плащи. На лицах маски, вероятно, из жести, но выглядят как старое, потемневшее серебро. Острые длинные клювы, птичьи перья, черные провалы глазниц… И повсюду свечи, свечи, помощник Ннгама порхает вокруг, зажигает все свечи подряд, сцена предстоящего ритуала уже ярко освещена, в воздухе острый запах какой-то ароматической смеси. Амалия только сейчас замечает ритмические звуки музыки, даже не музыки, конечно, не музыки, а просто ритмичное постукивание барабанов, россыпи перкуссии или чего-то похожего, и, кажется, некто монотонно приговаривает: тара-тара-тара…
Позже Амалия попытается вспомнить, когда, в какой момент ей вдруг сделалось страшно. Вначале ничего такого не было, только отчетливое ощущение театральности, ожидание предстоящего действа, представления. Было любопытно. Ннгама тощий, плоский, с длинными тонкими руками; как же должно быть неудобно его сердцу, легким и прочему в этой грудной клетке, словно в тесной, малогабаритной квартире. Вот он приволок небольшого черного петуха и ловко привязал его к ножке стола. А вот и сам потомственный маг-колдун, в черной судейской мантии, длинные девичьи волосы связаны в пучок и прикрыты отложным воротником. Колдун вводит в круг немного смущенного Николу, усаживает его на свободный стул, становится рядом, положив пациенту руки на плечи. Никола также одет в мантию, на глазах у него черная повязка. «Арр… барр… арр… армм…» – рычит Матвей Ранев, ритмический аккомпанемент становится громче, и вдобавок тощий помощник начинает ладонями отбивать на большом, коническом барабане, зажав его босыми ногами. Так продолжается довольно долго. Николе вся эта процедура, по-видимому, не нравится, он порывается встать, но колдун тяжелыми своими руками придавливает строптивого художника к стулу. Амалии тоже не нравится, она ощущает страх, будет что-то такое, ей не хочется, чтобы все это продолжалось. Ритм ускоряется, звук становится громче…
– Иска-тонга-фин! Иска-тонга-фин! – Колдун выкрикивает заклинание, заходится в крике.
Ннгама перестает барабанить, встает, направляется к столу. Черный петух, словно почувствовав неладное, начинает метаться, хлопает своими короткими, неприспособленными к полету крыльями. Ннгама небрежно, словно бутылку, берет петуха за горло, поднимает над столом. В руке чернокожего помощника будто по волшебству появляется длинный нож или, скорее, короткий меч, и Ннгама одним ударом отсекает голову птице. Кровь заливает стол, брызги летят во все стороны, у Николы лицо в крови, достается и одной из молчаливых фигур с птичьей маской.
– Господи, – шепчет Амалия. – О, Господи!
Она украдкой смотрит на Филиппа, его муви-стар профиль невозмутим. Но ему-то легко, он, как, впрочем, и сама Амалия, хотя и рядом со сценой, но, все-таки, на безопасном расстоянии. Никола же, который оказался в центре событий, не издал ни звука, сидит бледный, обалдевший. Один из манекенов, тот, которому кровь петуха залила маску, вдруг ожил. Вероятно, кровь подействовала на него так же, как поцелуй царевича на спящую красавицу. Манекен встрепенулся, поднял голову и отчетливо произнес: «Ку-ку-реку!». Потом, вспоминая все это, Амалия посчитала ситуацию вполне комичной, но тогда, видимо, никто так не думал, во всяком случае, никто не рассмеялся.
* * *
Когда этот экспонат пошевелил клювом и прокричал свое «ку-ку-реку!», Николай готов был рассмеяться. Но, понятно, не смог. Нет, не зря ему не хотелось пить эту микстуру, которую так настойчиво совал ему Ямайка. Теперь Никола как бы вышел из своего тела и наблюдает за всем происходящим сверху. Он видит себя, сидящим за столом, приторможенным, прибитым, этот кудесник, Матвей, склонился над ним, вцепился в плечи.
– Я, Матвей Ранев, – вещает он, – повелеваю тебе выполнить сказанное, а не выполнишь, жди смерти. Я, Матвей Ранев, тебе приношу кровь черной птицы, а ты мне выполни сказанное. Когда старая липа за окном потеряет все листья, тогда и успех придет к Николе Рейшу.
Сейчас июль, механически отмечает Николай, листья с липы осыпаются не позднее ноября, ждать осталось всего ничего, если, конечно, правда. Но он верит, что все получится. Спросите, почему он верит. Потому что его напоили раствором какого-то вещества? С самого начала он потерял контроль над ситуацией. Он разделся догола, позволил уложить себя в ванну, наполненную ароматной пеной. Матвей, этот уверенный в себе коротконогий крепыш, обмыл его, потом натер маслом, при этом откровенно касался гениталий, потом тщательно вытер и, наконец, напялил на голое тело Николы черную мантию. Во всем этом не было ничего эротического, скорее это походило на медицинские процедуры. Матвей завязал ему глаза, черная повязка.
– Не больно? Нигде не давит? Не волнуйся, тебе ничего не надо видеть.
– Это обязательно?
– Это для твоей же безопасности. Как скорлупа для цыпленка. Ограничивает, приносит некоторое неудобство, но защищает. Цыпленок в итоге непременно преодолевает скорлупу.
А затем черный паренек, помощник Матвея, вынудил Николу выпить какой-то вонючий напиток. Он как-то назывался, этот паренек, но имя трудное, Николай предложил присвоить ему кодовое имя Ямайка, никто не был против. Черный парень – кудряшки, косички, болезненная тощая бороденка и сам тощий, как стебелек, с пропорциями что-то не то. Николай понюхал напиток, не понравилось. Сначала ты выпей, пошутил Никола. Ямайка энергично отказался. Ну, ладно, белые начинают и выигрывают! Запашок, конечно, тот еще, но у художника все идет в дело: запахи, ревность, чувство голода, боль – все питает эмоции. А дальше все в каком-то полусне, в оцепенении. Ничего страшного, для Николы, опытного потребителя разных веществ, даже интересно. Негромкий, монотонный голос Матвея:
– Представь, что стоишь на сильном ветру. Ветер уносит все негативные эмоции. Не думай о предстоящем ритуале, он уже давно начался. Тебя обволакивает дымом: ладан, шалфей, розмарин… Я окропляю тебя соленой водой… Граница магического круга обозначена рассыпанной мукой. Окружность поднимается куполом наверх и также сферой уходит вниз. Дух Востока – воздух, дух Юга – огонь, дух Запада – вода, дух Севера – земля… Людей истинно ищущих принимает Сила. Ифа Ориша. Пало Майомбе. Повинуйся Бакуко. Сиди спокойно. Чтобы не попасть под власть вызванного существа, ни в коем случае нельзя выходить из круга. Один, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять. Девять!
Никола хорошо помнил, как Матвей усадил его за стол, а потом – вид сверху – суровый Фил, бычара Серега, Амалия…
Амалия…
Николай видел самого себя за столом и одновременно мог наблюдать себя же сидящим на скамье возле приготовленной Матвеем ванны. Он, Никола, совершенно голый, в помещении не холодно, но член почему-то так съежился, что смотреть на него не хотелось, хотелось поскорее прикрыть его полотенцем. Никола занимается онанизмом. Старается не думать ни о ком, ни вообще о какой-либо женщине. Говорит себе, что делает эту в общем-то скучную работу исключительно ради здоровья. Плохо, если все подолгу бездействует, застаивается, всякий орган нуждается в упражнении. Ничего не получается. Казалось, можно дергать себя часами, и безрезультатно. Член сдувался, делался противно мягким. Приходилось воображать каких-то абстрактных красоток – и все равно толку никакого. А вот стоило подумать про Амалию, и гадская сосиска сделалась вполне себе крепкой палкой. Черт, наваждение! Он вдруг понял, что это никакой не член, что он крепко стискивает жилистую шею немолодого человека в военной форме. Николай немедленно ослабил хватку, человек судорожно вздохнул, его красное лицо казалось смутно знакомым.
– Кто вы? – ошеломленно вымолвил Николай.
– Я полковник Сандерс! – с достоинством ответил военный, поправляя очки в старомодной оправе.
– И… и что вам надо?
– Я прошу вас, не трогайте моих цыплят!
– Что? Каких еще цыплят?
– Черного петушка!
Николай в растерянности провел рукой по лбу.
– Кровь! – укоризненно говорит полковник Сандерс. – У вас на лице кровь.
Это какое-то недоразумение. Никола разглядывает свою ладонь. Никакой крови нет. Рука затянута в железную чешуйчатую перчатку. Такое впечатление, что он видит себя на экране. Камера отодвигается, и Николай обнаруживает, что на нем рыцарский доспех. Понятное дело, он видит себя всего сверху, он сидит на могучем коне, который, как и положено, одет в броню. Всадник в раздумье стоит перед серым валуном, вокруг невзрачный пейзаж, знакомая иллюстрация сказки, указатели: направо пойдешь… налево пойдешь… прямо пойдешь… Естественно, Никола движется прямо, стрелка с надписью «Путь к успеху». Всаднику, возможно, и невдомек, а вот если взглянуть сверху, становится понятно, что путь к успеху не прост, перед ним лабиринт; ничего особенного, обычный такой лабиринт, какой изображают в компьютерных играх. И у входа монстр. Ясно, что рыцарю предстоит сражаться с чудовищем. Вблизи чудовище просто огромно, в густой шерсти легко заблудиться, конный рыцарь продирается в ней, как в лесу, он совсем крошечный, словно блоха.
5
Галерея «М2» занимала обширное подвальное помещение. Над входом – низко – массивная коварная балка, обозначенная красными и белыми полосами, как шлагбаум. Надпись «Берегите голову!» на русском и английском. И далее повсюду надписи на двух языках: «Залы современного искусства», «Продолжение осмотра», в туалете – подробное перечисление, чего не следует бросать в унитаз, и благодарность за понимание и сотрудничество, у выхода, естественно, надпись «выход», предупреждение – «ступенька, берегите ноги» и приглашение приходить снова.
Филипп Арбенин обошел все залы, терпеливо ожидая, когда появится владелец галереи, тот наверняка зарегистрировал появление гостя с помощью камер наблюдения.
– Какие люди! Какие люди к нам пожаловали! – Чебыкин, владелец галереи «М2», уже спешил навстречу Филиппу с неискренним дружелюбием.
– Кстати, все забываю поинтересоваться, а почему, собственно, «М2»? – спросил Филипп, ласково задерживая протянутую для рукопожатия ладонь и разглядывая перстень – внушительное золотое изделие с монограммой «М», выложенной бриллиантовой крошкой.
– А ты не знал? Это в честь отца. Я по батюшке Мстиславович. Мстислав Мстиславович. Давненько мы с тобой знакомы, а ты и не знал. Ну, ладно. Что, все-таки, тебе надо?
– Хочу приобрести кое-что у тебя.
– Ой, Филипп, не смеши! Я же знаю, что тебе нужно. Леонор Френи, Барлах, возможно, Вистлер. Ничего этого у меня нет. Давай, колись, что у тебя на уме?
– Никола Рейш.
– Никола? – удивился Чебыкин.
– Это возможно?
– Нет вопросов. Но я продаю его дорого. Прошу ко мне в кабинет, за стол переговоров.
В кабинете Мстислава Чебыкина на стенах вперемешку висели плакаты, картины, гравюры, на старинном поставце теснилось несколько фигур из золоченой бронзы, здесь же – самовары, матрешки, хохлама и прочий хлам, который принято дарить иностранцам.
– Итак, Никола Рейш. Что именно тебя заинтересовало?
– Все. Все девять полотен, – объявил Филипп, усаживаясь в кресло.
Чебыкин невозмутимо кивнул, словно официант, принявший самый обычный заказ, и стал рыться в своем ноутбуке.
– Это будет, – сказал он, – двести тридцать пять тысяч баксов.
– Странная цифра, не находишь?
– Картины разные, и оценены по-разному, это ж не апельсины. Определяющим, сам понимаешь, является размер; художественные достоинства современной живописи оценить мудрено. Рейш здесь мало кому известен, но у меня на него стабильный спрос. Голландия, Германия… Последнюю его работу я втюхал за тридцать тысяч. Впрочем, торг, естественно, возможен.
– Мое предложение: сто двадцать тысяч.
– Я, конечно, заинтересован в том, чтобы ты продавал моего автора, но не до такой степени.
– Понимаю. Сто пятьдесят. Выше подняться не смогу.
– Оплата наличными?
– Чеки.
– По рукам!
Картины были сразу же упакованы в пупырчатую пленку и загружены в машину. Это заняло меньше получаса. Получая чеки, владелец галереи заглянул в бумажник Филиппа.
– Ого! – воскликнул он. – У тебя еще куча чеков. Похоже, я продешевил.
– Серьезно? А мне кажется, что это я свалял дурака. Можно было заплатить поменьше, так ведь?
– На самом деле мы оба знаем, что сделка удалась! – умиротворенно рассмеялся Чебыкин. – С тобой приятно иметь дело.
– Да, вот еще что, – вспомнил Филипп, уже на пороге. – Никола теперь будет работать со мной.
– Увы, ничего не получится. У нас с ним договор, нотариально оформлен.
– Договор?
– Ну, да. Договор должен исполняться.
– Pacta sunt servanda.
Чебыкин насторожился:
– Что ты сказал?
– То же самое, – усмехнулся Филипп, – только на латыни.
– У меня договор, – упрямо повторил Чебыкин, понимая, что иллюзии тают. Плохо, ему не хотелось расставаться с иллюзиями. Он поискал на лице Филиппа признаки сочувствия. Но не нашел.
– Я понял, у тебя договор, – Филипп задумался о подходящем случаю тактичном эвфемизме, ничего не приходило на ум. – Засунь договор себе в жопу. Все. В цирке погасли огни.
* * *
В документе, который Филипп накануне подписал с Николой Рейшем, имелся пункт о том, что все прежние договоры, подписанные художником, считаются недействительными, а претензии со стороны третьих лиц, если таковые возникнут, будут адресовываться к Филиппу. Это был типовой контракт, вполне солидный, грамотный текст, рассчитанный на то, что Никола поставит свою подпись, в присутствии адвоката (авокадо, как упорно произносил Никола), будучи в ясном сознании, восстановив свой фармакологический баланс после процедуры в ангаре. Именно так все и было сделано. Единственное, что удивило видавшего виды адвоката, да, признаться, и самого Филиппа, это то, что Никола во что бы то ни стало захотел подписать контракт своей кровью.
6
Группа художников, объединившихся вокруг Савелия Моисеевича Зарайского в кружок «Немолодые живописцы», была довольно разнородной. Собирались, как правило, в огромной запущенной квартире Альберта Давыдова, еженедельно, а то и чаще; иногда – у кого-нибудь в мастерской. Впрочем, не всякая мастерская могла бы вместить всех. А ведь помимо собственно живописцев приглашали поэтов, артистов, музыкантов. Бывало шумно; горячо обсуждали, спорили, выпивали, расходились обычно далеко за полночь.
– Зарайский со своим кружком выставляется в манеже в октябре. Возьмут четыре твои картины, Филипп обо всем договорился. Но ты должен понравиться Савелию, – Амалия дотронулась до своих губ черной помадой. – Думаю, с этим проблем не будет.
– Савелий видел мои работы? – удивился Никола.
– Все, кроме «Петуха». Специально посетил галерею «М2». Сам отобрал три картины. Четвертой, естественно, будет «Петух».
«Смерть черного петуха» – последняя работа Николы Рейша. Он сделал ее сразу же после подписания контракта с Филиппом. Получилось неплохо.
– Галерея может не согласиться, это ведь ее собственность.
– Доверься Филиппу, он с этим разберется. Я готова, – Амалии трудно было оторваться от зеркала, и ее можно было понять. – Нам надо выходить, к Зарайскому не следует опаздывать.
Дверь им открыл юноша в бескозырке, в тельняшке, на носу пенсне. Он близоруко сощурился, уставился, как завороженный, на грудь Амалии и зачмокал тонкими губами. Положение спас полный человек с обаятельной, жизнелюбивой улыбкой.
– Ах, Лешенька, спасибо, но дальше я сам, это моя обязанность встречать гостей.
