– И как мне это сделать?
– Я проведу обряд изгнания чужероди. Ты здесь, как неупокоенный дух. Хоть и пребываешь живьём. Как инородное тело в организме этих мест. Ведь тебя здесь никогда не было. Сразу скажу, ты можешь умереть или сойти с ума, вернувшись. Такая вероятность есть.
– Три процента? – усмехнулся я.
– Может и три, – флегматично согласился шаман и затянулся трубкой.
– И ещё. За каждый переход нужно платить. Если ты появился здесь целым, значит ты что-то отдал там. Теперь тебе нужно отдать что-то здесь, чтобы вернуться обратно.
– О, нет… – выдохнул я, вспомнив про восемь точек, вместо девяти.
Я вспомнил свою стаю, своих лаек. Я люблю каждую из них, и не готов смириться с потерей даже одной. Как же я давно их не видел! Кажется, гулял с Альфой не вчера, а сто лет назад. А по тайге мы с Айо блуждали будто бы в прошлой жизни.
Внезапно у меня изо рта вырвался вопрос:
– А как я сюда попал?
Шаман немного помедлил перед ответом, будто обдумывал, рассказывать мне об этом или нет. И всё же решил рассказать:
– Ты, как бы тебе сказать, расфокусировался со своей реальностью. Попал в положение, когда мир не видит тебя, а ты не видишь мир. Почему тебя занесло именно сюда, я не знаю. Может что-то или кто-то выдернуло тебя сюда. Только память о тебе всё ещё держит тебя там. Твой Контур в настоящем мире. Здешняя реальность тебя отторгает, а твоя реальность тебя не отпускает. Пока что.
На последней фразе шаман слегка покачал ладонью.
«Значит меня помнят. Меня ищут», – подумал я и решился.
– Вот, это самое ценное что у меня есть, – я протянул ему фляжку, подарок моей матери.
– Хм… Ты уверен? – прочитав текст на фляжке, хмыкнул шаман.
Я поджал губы и кивнул.
Шаман взял чашку возле костра, добавил в неё какие-то травы и коренья, вылил воду из моей фляжки. Поставил чашу на камень возле костра и начал нашептывать на воду, ритмично покачиваясь. Когда варево начало булькать, он убрал его с камня. Перевернул над чашей свою трубку и начал что-то сыпать из неё. Я пригляделся и увидел, что это снег. Но снег не таял в этом отваре. Медведь за его спиной пошевелил носом, принюхиваясь во сне.
– Пей до дна, – сказал шаман и протянул мне отвар.
Я взял в руку и принюхался к парящей чаше. От неё шёл травянистый запах. Я начал жадно пить сладковато-горький отвар, силой проталкивая его себе в утробу. Рот, гортань и пищевод приятно обожгло. Затем тепло опустилось в желудок и оттуда разошлось по всему телу. Весь рот, а потом и лицо, начали неметь. К горлу подступил тошнотный ком, и меня начало рвать прямо в чашу, из которой я пил. Меня стошнило какой-то желчью в вперемешку с кровью и кусками полупереваренной тушёнки с гречкой. При очередном порыве тошноты в чашу что-то шумно плюхнулось. Я присмотрелся в ярких сполохах костра и увидел собственный язык! Он даже ещё изгибался в этом бульоне, словно пытался что-то сказать отдельно от тела.
Дыхание перехватило, а шаман поспешно забрал чашу у меня из рук. Покачал в ладони, что-то наговорил на неё и вылил в костёр. Полуобгоревшие головешки зашипели, будто он разворошил змеиный дом. В нос ударил запах трав, железа и жареного мяса. Пламя стало слабее, дав возможность окружающей тьме подступить ближе.
Своим увядающим сознанием я ощущал, что шипение костра складывается в шёпот, а потрескивания в некоторые буквы.
Треск полешек сопровождался всполохом голубых искр. И эти искры, перемешиваясь с дымом, взлетали в небо к самой луне, не переставая светиться. Из-за чего весь дым местами переливался лазурью. Ветер перемешивал в воздухе снежинки, но столб дыма не сбивал.
Бесконечная пуповина извивалась, скручиваясь об воздух. Состоящая из чего-то бездонного и тёмного, изредка моргая голубыми всполохами, казалось, она пробивалась из глубин земли и протыкала звёздное небо, сплетаясь с чем-то неизвестным и необъятным в недрах вселенной.
Заворожённый этим зрелищем я пытался что-то сказать, но не мог. Получалось только гортанно мычать и тянуть гласные. Я не мог поверить, что это мой язык догорает в костре. До последнего я надеялся, что всё онемело во рту, и поэтому пока не чувствую ни языка, ни щёк, ни дёсен.
В этот момент мне показалось, что у меня текут слюни по подбородку. Я вытер их и посмотрел на ладонь. По ней размазана кровь. Тогда треморными пальцами я полез в рот, чтобы потрогать язык. В ротовой полости было непривычно просторно. Я не обнаружил его. У меня не было языка! Шаман забрал его. Мой дар речи. Неужели, такова плата?
Я зарыдал. На меня накатила волна истерики. Сжавшись в позу эмбриона, я выл как маленький мальчик. Когда не знаешь никаких слов, не умеешь говорить. Изо рта текла кровь на еловый лапник. Я уже ничего не хотел. Никуда не хотел. Я устал.
Из тьмы вокруг ко мне медленно подступала красная дымка.
Мой вой подхватил чей-то чужой вой. Каким-то потусторонним дуэтом вторил моему. Я поднялся и посмотрел в сторону, где сидел шаман. Он пропал. На его месте стоял серый сугроб, очертаниями напоминающий шамана. За сугробом лежало несколько валунов. По виду эта каменная композиция походила на спящего медведя. Потрескивая голубыми искрами, костёр продолжал нашептывать. Глазами я пытался сфокусироваться в том месте, откуда был слышен вой. Ветер неприятно бил снежной крошкой по глазам.
Я попробовал повторить это ещё раз и завыл. Что-то, словно с нетерпением ожидая, завыло прямо за моей спиной. Скрипя сухожилиями, я развернул своё переломанное и измученное тело.
Моему взору предстал величественный волк, сияющий голубым светом в плотной холодной лесной тьме. Он стоял на холме вдалеке и, задрав голову к луне, выл. Только сейчас этот вой показался мне знакомым. Я присмотрелся к волку и подумал: «А разве у волков хвост колечком?»
Меня прошиб пот. Я вскочил, едва не упав снова, и завопил:
– Ауо?!
На секунду задумался, почему не получается выговорить правильно. Сердце забилось часто, но впервые по-доброму.
Волк на холме увидел меня сквозь тьму. От этого взгляда потеплело на душе. Он завилял хвостом.
Я ломанулся на встречу моей верной спасительнице. Продирая своё обшарпанное тело сквозь ветки и буреломы, я радостно вопил навзрыд:
– Аио! Ааааиоооо!
Айо неслась ко мне навстречу, а за ней тянулся шлейф голубого света. Она ловко перепрыгивала мёрзлые кочки и ледяные овраги, не забывая радостно лаять на ходу.
Мы встретились. Я сел перед ней на колени и крепко прижал к себе. Я чувствовал её тепло и, ослеплённый слезами, целовал собаку в её шерстяную довольную морду, оставляя на шерсти красные разводы. Она в ответ радостно облизывала своего заблудшего хозяина, продолжая озарять всё вокруг своим светом.
Я рыдал от счастья. Голубая тонкая нить надежды в моей душе распустилась тысячами плотных соцветий. Я наконец-то глубоко и спокойно вздохнул.
«Айо, прошу, отведи меня домой», – мысленно попросил я её.
Она, будто, прочитав мои мысли задорно тявкнула, переминаясь с ноги на ногу, и повела меня в грот в глубине леса. И тьма перед ней уважительно расступалась.
Эпилог
Я, протискиваясь сквозь ущелье, вышел из темноты. Предо мной предстал зал грота, освещенный холодным светом прожекторов. Всюду тянулись провода, и стояло какое-то оборудование. Крутился маленький локатор. В нос ударил запах бензина, а в уши дребезжание электрогенератора. Айо обнюхивала окрестности, а я упёрся взглядом в человека. Он легко одет, сидит, облокотившись на стену грота и бормочет что-то себе под нос. Глаза у него сильно покраснели, под ними темнели фиолетовые мешки. Сам он немного посиневший. Я даже поежился от его вида. Здесь было довольно холодно.
Айо заметила человека и строго гавкнула на него. Человек вздрогнул, поднял глаза на собаку, а затем перевёл на меня.
– Кто-то… Здесь, кто-то… Удержать и сохранить… Кто-то? – доносилось до меня его бормотание.
Человек встал и двинулся в мою сторону. Айо предостережительно зарычала и встала в боевую стойку. Я сделал пару шагов к человеку. Внезапно, что-то запищало в том месте, где стояли технические устройства с локатором.
– Кто-то… Я уж… С возвращением! Я уж думал, там… никогда… ты никогда не вернёшься. Там! – закричал он мне и резко вскинул руку. – Стой там!
Айо заметив резкое движение начала рычать и подступать к странному человеку. Я мысленно обратился к лайке: «Не надо».
– Не приближайся! – крикнул человек и закрыл рот воротом футболки. – Лежит… Там возле ущелья лежит респиратор и комбинезон… кто-то… Надевай!
Он немного заторможенно направился к аппаратуре и нажал несколько кнопок. Писк прекратился. Локатор перестал вращаться.
Я посмотрел вокруг себя, куда указывал человек и обнаружил герметичный завакуумированный пакет. Открыл его и начал надевать комбинезон и респиратор. На комбинезоне заметил значок радиоактивности. Айо села возле меня и не сводила глаз с человека. Тот, в свою очередь, не замолкал:
– Ты не в случае… Ни в коем случае не должен заразиться… кто-то… Не пугайся, я здесь, чтобы спасти тебя. Я несколько… не спал уже… путаются… несколько дней – мысли путаются. Хорошо, что на собак это не действует. Кто-то… К сожалению, накормить тебя и оказать помощь не могу сейчас. Кто-то… Я заражён.
Надев защитный костюм, я вопросительно посмотрел на моего собеседника, насколько позволяла защитная прозрачная маска комбинезона. Не знаю, увидел он мой немой вопрос или нет. Человек был явно не в себе. Зачем не спать так долго в ожидании моего возвращения?
– Хорошо… кто-то… что тебя не было здесь. С Тациты вырвался вирус, или бактерия, или… кто-то. Он… путём… передаётся воздушно-капельным путём. Мы пока не знаем всей его сути. Кто-то… – человек на какое-то время завис, уставившись на меня, его глаза начали медленно закрываться. Вдруг у него на руке что-то пикнуло, и его ударило током на секунду. С такой силой, что я услышал неприятный треск.
– О, чёрт! Так-то лучше. Я опять уснул. Спать нельзя. Подожди минутку, – он подошёл к импровизированной лежанке из спального мешка и одежды, взял из открытого чемоданчика небольшую трубочку. Замахнулся и воткнул себе в ногу. Трубочка коротко пшикнула и ввела инъекцию в тело. – Это боевые стимуляторы. Я дошёл до крайности. Кофеин, таурин больше не действуют. Восприимчивость организма ослабела к ним. Мне нужно поддерживать себя в сознании. Иначе…
Он махнул рукой, жестом подзывая меня к себе. А сам начал одеваться и собирать некоторые вещи, продолжая разговор. Я заметил ожоги на его руке, возле устройства, которое било током.
– Меня зовут Герман, кстати. Я здесь по заданию. По твою душу, можно сказать. Нас прислал Пандорум, чтобы исследовать твоё исчезновение. Точнее аномалию, в которую ты вляпался. Но никто не предполагал в штабе, что на соседней станции обнаружат нечто. Какой-то вирус, который вызывает термофобию и заставляет тело человека леденеть. Буквально даже в теплом помещении заражённый покрывается льдом. Знаешь, будто полярность сменили. Тело начинает генерировать не тепло, а холод. Из-за бурана мы не смогли передать образцы в штаб. Но пока назвали этот вирус «Крион».
Я не понимаю зачем он мне всё это рассказывает. Голова начинает болеть от такого потока информации.
Герман надел рюкзак, подошёл к оборудованию, отключил его. И повернулся ко мне:
– Выключи генератор, будь добр.
Я прошёлся по гроту и щёлкнул тумблером. Прожекторы тут же потухли. Возле меня голубоватым свечением озаряла темноту Айо.
– Занятное явление, – заметил Герман светящуюся собаку и включил фонарик. – Поехали.
Я шурша подмерзающим костюмом, двинулся к выходу из грота. Айо шла между мной и нашим новым спутником. Герман ступал впереди бодрее, чем раньше.
– Когда заражённый засыпает, температура его тела падает, и вирус переходит в активную фазу. Что-то там ломает в ДНК или в мозгу, меняя режим организма с «разогревание» на «охлаждение». Поэтому я не сплю. Но, к сожалению, без сна мозг и сам начинает разрушаться. Главное не допустить распространения этой заразы. Ну и тебя доставить живым. Так что, не снимай костюм. В туалет в штабе сходишь, – пояснил Герман и добавил. – Можешь не переживать за то, что я тебе наговорил. Мне просто очень хочется поделиться тайнами, они жгут меня изнутри, а в Пандоруме и так о них все знают. Так что, мы иногда рассказываем людям о себе, а потом стираем всё из их памяти. Получается, как бы и рассказал, облегчил душу, и в то же время, тайное осталось тайным. Так мы действуем на виду у всех, оставаясь в тени.
Меня, мягко говоря, шокировало его заявление. Я не хотел связываться с каким-то тайными фанатиками и обдумывал, как добраться до Ника и покинуть это проклятое место.
Мы вышли из грота. Нас встретила снежная звёздная ночь. Снег перемешивался со светом космических тел. Герман стянул заснеженный брезент со снегохода, стоявшего у выхода. Этим же брезентом укрыл какой-то туго перевязанный свёрток у выхода. И задумчиво оглядел нас с Айо. Остановив взгляд на моей сломанной руке.
– Собаку, значит, в корзину посадишь. Держитесь крепко, главное. Я буду гнать быстро – действие стимуляторов не вечное.
Герман отследил мой взгляд на свёртке и пояснил:
– Это Антон. Мы поехали встречать тебя вдвоём на тот случай, если одним из нас придётся платить за твой переход. Но он не дотянул – уснул. А ты, я так понимаю, уже чем-то заплатил.
Он завёл снегоход. Я посадил Айо в корзину снегохода позади себя. Погладил её лохматую голову, которая доверительно смотрела на меня. И мы выдвинулись в сторону базы. В сторону полярного дома.
* * *
Я вошёл в метеорологический блок. Всюду горел свет. Хором гудели трансформаторы, оборудование и сервера. Я с размахом открывал двери комнат, кабинетов, залов. Рядом шла Айо, изредка что-то вынюхивая. Кроме нас тут больше никого не было. Блок выглядел не заброшенным, а оставленным, как и все предыдущие. Будто все в один момент бросили свои дела и покинули это место. В столовой я увидел перед кассой подносы с посудой, на которых заплесневела и сгнила нетронутая еда. В душевой, в одной из кабинок текла вода. В некоторых комнатах работал телевизор.
В одной из комнат я случайно взглянул на себя в зеркало и отшатнулся: сквозь прозрачную маску комбинезона виднелись острые скулы, на одной из которых зарубцевалась царапина от медвежьих когтей; впалые исцарапанные щёки и мешки под глазами; взгляд пустой и отчуждённый; кое-где из-под шапки торчали серые волосы.
Я с ужасом прогнал из головы мысль, открыть перед зеркалом рот. Не хотел даже и думать, что я там увижу. Да и респиратор не хотелось снимать.
Дошёл до кабинета Ника. Включенные мониторы разгоняли полумрак кабинета. Комната пропахла запахом корицы – любимого чая Ника. На столе стоит его кружка с нарисованными красными рукавицами и хвойными ветками. Чай заплесневел. Кресло пустует.
По столу расстелены карты местности, папки с документами, ручки, циркули и маркеры, листки с распечатками вырезок из газет. На некоторых из них нарисованы йети, нло, ракеты. А на одной вместо картинки, текст статьи огибал табличку «КГБ».
Я взглянул на карту. На ней кусочек местности обведён в большой красный круг и написано: «Зона поиска». Внутри круга нарисован чёрный круг поменьше и подписан: «Зона исчезновения». В центре круга стоит жирная жёлтая точка: «Сигнал».
В радиусе красного круга маленькими синими кружочками обведены и пронумерованы ущелья и гроты. Ворох бумаг закрывал часть карты, и я отодвинул их. Случайно зацепил циркуль и уронил его на пол. Нагнулся поднять и увидел под столом на ящике надпись: «Для Майка».
Я открыл ящик под надписью и достал толстый ежедневник. Раскрыл его примерно посередине и прочёл:
Запись #111
Сегодня прибыл молодой парень на свою первую экспедицию. Такое редкое событие грех не отметить. Сегодня устроим ему посвящение. Ох, завтра голова болеть будет, выходной возьму.
Смотрю на него и вспоминаю свои первые деньки на станции. Ну как его, такого мальца зелёного, родители вообще сюда отпустили? Придётся за ним присматривать.
Нормально посидели, повспоминали свои первые экспедиции. Советов Мишке надавали. Парень, правда, ещё на середине гулянки уснул.
А мы это только под конец заметили.
Я пробежался глазами чуть дальше по записям:
Запись #123
Получили поставку с продсклада. Опять напихали этих ананасов. Достали, ну не ест их никто! Они потом на полках тухнут, вонь стоит страшная. Лучше б капусты столько тащили сюда, да молочки побольше.
Сегодня поедем с Мишей и Мишей по нашей пустыне кататься. Покажем ему наши маршруты и полярную красоту.
Запись #124
Короче, путаемся мы в этих Мишках. Особенно, если по рации разговор. Договорились, что кинолога будем звать Мишей. Собственно, как и всегда. А новичка будем звать Майк. А когда вырастет совсем большой, будем добавлять Тайсон, хо-хо.
А что, я тогда тоже буду зваться – Ник. Коротко и ёмко. А то Николас – это как-то серьёзно и по-стариковски. А я молод и
бодр. Ну, и добр, да.
