– Думаешь, это не дело рук твоего ордена? Возможно, элнариты справляли здесь свои делишки, обустроив себе пещерку?
– Мне кажется, что это были не они. Зеркальный портал не должен был вести сюда. Но это всего лишь догадки, и теперь сложно сказать, что же именно пошло не так…
– И какова толща земли над нами! Узнать бы: куда нас все же занесло и как глубока пропасть под нашими ногами!
Воронка в центре все продолжала расти и, словно в ответ на слова старика, бездна глядела из нее взглядом бесконечности. Эйстальд сделал шаг навстречу, или же ему это только показалось. Но затем, еще несколько мгновений спустя, он уже падал в ледяную тьму, уверенный в том, что на самом деле не сделал ни шага. Тьма окутала его непроницаемым коконом. Эйстальд потерял полное ощущение пространства и времени: ни друзей, ни врагов, ни самой жизни… Только холод, от которого пронзило иглами жара, наполняя его изнутри пустотой. И когда он, почти уверенный, что пора бы очнуться, попробовал пошевелиться, тьма свернулась мятой бумагой и сдавила его до боли, чтобы через секунду раскрыться иным окружением, иным пространством или, быть может, иным миром…
Придя в себя, он увидел обилие серого цвета, что, отражая свет звезд и яркую точку светила, пылал серебром. И это обилие, вспыхивая и мерцая в тенях, сплошным ковром устилало все до горизонта, а над головой, уходя бесконечно ввысь, раскинулась тьма безлунной ночи, усеянная искрами звезд. И в этой тьме высились горы, скрюченными пальцами они цеплялись за необъятную черноту, пылая вершинами жемчуга. Не ведая, бредет ли он в забвении или видит все это наяву, Эйстальд судорожно хватал ртом воздух. Воздуха он не нашел, но и приступы удушья так и не наступили. Не дышать и не задыхаться оказалось куда легче, чем он мог себе представить.
Видимо, все это было в порядке вещей, успокаивал себя скиталец, догадываясь, что логика здесь, как и паника, сейчас попросту бессильны. Страх не отнял его разума, но где-то, глубоко в груди, он чувствовал его касания. Найдя в себе силы оглядеться, скиталец понемногу стал понимать, куда его занесло. Высоко над головой, позади себя, он увидел сине-зеленую сферу, закутанную в полупрозрачную вуаль облаков, под которой синева чередовалась с бурыми пятнами. В знакомых очертаниях громадного пятна, не без труда, он узнал Эллрадан, тот самый, что видел множество раз на различных картах. Сомнений больше не оставалось: или он действительно упал в бездну в недрах Башен Изменения, или его видения обрели новую силу реальности, но он был готов поспорить, что его занесло гораздо дальше, чем можно было вообразить. Дальше самых высоких вершин, сквозь бескрайнюю тьму пространства, на поверхность чужого мира… Перед ним простирался лунный пейзаж! Лунное серебро! Сейчас это не звучало ни проклятием, ни надеждой – это было самой, что ни на есть реальностью!
– Как я мог здесь очутиться? – своих слов он не услышал. Скиталец вообще не слышал ни звука вокруг себя.
Беспомощно разведя руками, он попробовал оценить свое положение. Следующей мыслью были его друзья, но он был совершенно один. Никогда раньше скитальцу не доводилось испытывать столь сильного одиночества. Насколько хватало глаз, простирался пейзаж: чуждый и неприветливый его сознанию и все же, прекрасный в своей отрешенности. Увиденное завораживало. Редкие горы чередовались с покатыми склонами или крутыми, будто обглоданными эрозией холмами. Эти холмы возвышались на многие сотни футов, нередко соперничая с горделивыми пиками. Никогда раньше не встречая ничего подобного, Эйстальд догадывался, что видит перед собой древние следы бессчетных ударов, наподобие тех, что в однажды обрушились на Эллрадан. Только здесь кратеров, провалов и расщелин было великое множество. И едва ли не на каждом склоне и на поверхностях обширных плато ярко сверкал селлестил. Это был его мир. Столь редкий в родном мире скитальца, попавший в него по воле случая, здесь он являлся основой всего вокруг. Отражая свет и преломляя его, селлестил вычерчивал контрастные тени у основания горных цепей. В этом мире серебра различных полутонов, серый цвет был повсюду, и даже в самых глубоких тенях невозможно было укрыться от его власти.
Не доверяя увиденному и все еще не теряя надежды проснуться, скиталец брел, загребая ногами пыль, которая поднималась до колен, переливаясь алмазными искрами, и неспешно плыла следом. Далекий Эллрадан, который запросто мог уместиться в ладонь, был для него единственным ориентиром, хоть и сейчас, он прекрасно понимал, что, бредя в пыли, ему никогда туда не добраться. Мысли у него путались, и ни одна не помогала с ответами. Блуждая рассеянным взглядом, скиталец невзначай подметил одинокий холм, а может и пологую гору. Вид этой возвышенности насторожил его. Здесь все было чуждым, и разум Эйстальда почти смирился с этим. Но одинокий холм явно стоил более пристального внимания. Ему вдруг показалось, что у холма меняются очертания. Неожиданное движение в этом – казалось бы мертвом мире, совсем не понравились скитальцу. Все, что его окружало, даже и не пыталось прикинуться его домом.
Холм ритмично сокращался, вздымая тучи прозрачного серебра, и вскоре пополз исполинской змеей, извиваясь, в сторону Эйстальда. Скиталец оторопел – на ожившие горы он никак не рассчитывал. Необъятное тело ловко и быстро скользило по поверхности, изредка задевая стенки кратеров и осыпая со склонов огромные пласты руды и камней. Земля дрожала все ощутимей и пылинки вокруг скитальца пополнялись новыми, тревожно танцующими у его ног.
Судорожно сглотнув, Эйстальд остался на месте, опустив руку на Серебряный Шторм. Верный клинок, всегда приходивший на помощь, был теперь бесполезен. Бежать казалось бессмыслицей, чудовище двигалось проворнее любого зверя. Вскоре тень, затмив звезды, накрыла скитальца с головой. Длинное, бесконечно длинное тело, оторвавшись от земли взмыло ввысь и выгнувшись дугой, опустило к нему исполинское лицо. Глядя на него, скитальца пробирала дрожь. Холодные прикосновения страха гуляли по его спине, но он не отвел взгляда… В упор на него глядел величественный лик Изначального: казавшийся человеческим и все же лишенный всякого выражения, застывший, как у скульптуры в зале Великого Клыка.
Изначальный был весь из лунного серебра и только глаза выглядели живыми, придавив скитальца всей своей тяжестью. Усилием воли Эйстальд сохранял спокойствие, поймав себя на мысли, что размышляет о том, как удается сохранять баланс и грацию столь гигантскому телу. Краем глаза он заметил конечности, под нависающим телом, множество конечностей, напоминающих ему членистоногих скальпоров, только эти были другими. Всмотревшись в них внимательнее, скиталец похолодел. Они оказались руками, почти человеческими, рядами расположившиеся вдоль всего брюха. Только размер поражал. Каждый палец на такой руке был сопоставим со взрослым мужчиной и под тяжестью своей ноши, они вгрызались в лунный грунт будто когти. Руки, что доходили до самого подбородка (полноценной головы у чудовища не было), свободно свисали или же неустанно жестикулировали, будто желая подчеркнуть сказанное. Но кругом была одна тишина.
Бесконечно долго длилось мгновение этого созерцания, титана и человеческой песчинки, когда тишину разорвал голос, звучавший отовсюду и ниоткуда.
– Дитя селлестила, ты пришел раньше… Куда раньше, чем должен был!
– Я не должен тебе ничего. Не должен даже здесь находится: ни сейчас, никогда либо! Это все иллюзия, мне все это только кажется.
– Но ты здесь, даже если желаешь быть где-то еще. Ты вмешался в Цикл, но нарушил его течение. Главные врата должны были еще долго безмолвствовать.
Эйстальд говорил, не открывая рта, как и гигант над ним. Голос живущий повсюду звучал на древнем наречии, словами, которые не помнили даже Хранители и все же, Эйстальд понимал сказанное.
– Что есть Цикл?
– Цикл – это мера существования. Все во вселенной циклично… Однажды мы приняли его. Первый до меня не был первым, также как и я после него. Но тогда я не знал об этом. Я впитал дар Ударов, что низверглись с небес. Я назвал себя Первым. Я назвал себя Изначальным. Но я им не был, я был частью Цикла… Теперь и ты его часть.
– Что ты хочешь сказать? – мысли поддавались с трудом, будто приколоченные гвоздями. – Ты не Изначальный?
– Для вас я тот, кем вы меня называете. Но до меня были иные. Множество творцов впитали множество ударов в бесконечных глубинах эпох. Они собирали дары и, собрав, изменяли мир. Они творили. Я пошел еще дальше. Я сотворил то, что не удавалось никому за многие циклы!
– Ты не творец! Уродливые твари из-под твоей руки – омерзительны, лишь одно зло ведомо им!
– Было множество попыток, и вышло немало творений… Разве твой дар омерзителен? Разве в нем только зло?
– Я не твое творение. В моих жилах кровь тех, кто однажды остановил тебя, не дав исказить и низвергнуть во тьму весь мир!
– Меня прервали, но Цикл не остановить никогда, и я успел многое. Дар тех, кто завидовал мне, подарен был мною. Я показал им, как впитать лунную пыль, как владеть селлестилом. Твой орден – это глупцы и завистники, которые не поняв ничего, решили все уничтожить.
– Ты говоришь так, будто был спасителем. Человек, который получил великую силу лишь для того, чтобы разрушать и убивать, посылая орды безжалостных тварей к порогу невинных людей!
– Я никогда не был спасителем. Я принял Цикл и продолжил его. Я творил и улучшил его. Ты был всего лишь человеком, но теперь и ты часть Цикла.
– Нет никакого Цикла, а если он есть, я прерву его!
– Хорошо, что ты принял это. Цикл невозможно прервать, его можно только отсрочить. Но плата будет высокой. Оглянись вокруг себя: здесь, в этом пустом и мертвом мире, обитали все те, кто продолжил Цикл, преуспев или нет в попытках творения. Однажды здесь должен остаться и ты.
– Пока во мне все еще есть силы, я не допущу ни новых ударов, ни творцов-безумцев. В этом мире и без того слишком крепка власть хаоса и тьмы!
– Мир и есть хаос, только творцы способны придать ему форму. Но ты пришел слишком рано, ты еще не готов быть творцом. Главные врата ждут, их стражи пробуждены, но не ты пробудил их… Ты проник сквозь обломки, куда более древних врат.
– Выходит Великий Клык – это врата, как и Башни Изменения?
– Ваши названия нелепы для нас – творцов. Но я знаком с ними. Творение, что вы зовете Великим Клыком, это врата, воздвигнутые лично мной. Я вложил в них все свои мысли и желания, когда осознал, что готов вознестись, заняв место творца. Ты же отыскал обломки мыслей и желаний давно позабытого зодчего. На руинах этого фундамента старший народ воздвиг свои башни.
– Значит, творцы, вроде тебя, сбрасывают осколки этого мертвого мира, где селлестил всего лишь пыль, чтобы в нашем мире он обрел невероятную силу. Но зачем все это?
– Вроде меня нет никого. Я преуспел более всех остальных. Однако, дитя, ты прав. Я прибыл сюда абсолютно готовым, и все же вид старого творца поразил меня куда больше, чем я вижу трепета на твоем лице.
– Мне незачем трепетать. Ты огромен и безобразен, с этим не поспоришь, но если бы ты хотел убить меня, ты бы сделал это давно и без всяких разговоров. Мне кажется, ты и сам не знаешь, зачем нужен весь этот цикл, ты только готов его повторять, снова и снова, как бездумный механизм.
– Когда ты примешь Цикл, ты перестанешь сомневаться. В Цикле нет знаний или сомнений, он не цель, он – основа самой жизни. Без Цикла тьма сольется со светом, холод с жарой, вода с пламенем, все сомкнется в единую нить бесконечности.
Разговор был долгим и утомительным. Когда Эйстальд отвел взгляд в сторону, ему показалось, что никакого разговора и не было, что все это он знал уже давно, медленно поднимая из колодца своей памяти. Он, уже без всякого страха, разглядывал исполина, думая над этим. Безучастно застыв, и тот, казалось, ожидал решения. Все сказанное не укладывалось в голове у скитальца: он не хотел быть частью некого великого плана, не хотел усложнять и без того непростые события. Но больше всего его тревожила судьба друзей. Где они могли быть сейчас? Ведь он даже не мог с уверенностью сказать, где находится сам!
– Ты не должен быть здесь, – голос зазвучал вновь, вырвав его из раздумий. – Твои сомнения только в том, что ты не готов. Ты пришел слишком рано. Ты надеешься на других, ты боишься их потерять – в этом твоя слабость. Полноту творения не разделить с другими. Те, кто следуют за тобой – всего лишь обуза. Врата пробудила случайная нелепость, череда твоих ошибок и сомнений. Избавься от них, и ты станешь готов направить цикл. Будешь готов стать творцом!
– Что ты можешь понять? – горько усмехнулся скиталец, с вызовом взглянув в живые и такие бесчувственные глаза. – Ты, прячущийся на куске метрового камня, потерявший всю свою человечность! Что можешь знать ты о дружбе!?
Исполин взметнулся, подняв клубы серебра и серую пыль породы. Легко было догадаться, что сказанное скитальцем задело его. Необъятное тело угрожающе надвинулось на Эйстальда, и тому неожиданно стало жаль это жуткое, лишенное простых радостей существо. И почувствовав жалость, скиталец вдруг понял, что ни череда сложнейших циклов, ни какие-либо другие таинства вселенной не заменят ему компании друзей. И уж точно не заменят теплого вечера у камина вместе с одной, любимой его сердцу травницей и парой бутылок вина.
– Твоя жалость бессмысленна! – гигантское лицо отстранившись, взмыло ввысь. – Однажды я был тобой, и вся эта рябь: любовь, дружба, надежда – лишь игра замкнутого в клетке сознания. Но, приняв Цикл, исчезают страдания и уходят сомнения. Все заполняет жажда творения. Разум обретает то, чего ищет каждый с рождения.
– Я устал от твоих слов. Они бесконечно далеки и холодны от того, что еще согревает мне сердце. Да пропади оно все пропадом, если ты надеешься, что я по собственной воле стану червем, чтобы ползать в этой пыли и готовить подлость для тех, кого я люблю!
– Ты не готов! – голос загремел, и, будто всплеском невидимой волны, пыль разметало далеко в стороны, а ближайшие скалы, задрожав, покрылись трещинами и осыпались.
Выхватив меч, Эйстальд встал в защитную стойку. Время для разговора подошло к концу…
Старый Гелвин тормошил друга, пытаясь вернуть его к действительности. Огромная сфера раскрылась уже большей частью, из ее недр проглядывало нечто странное и не менее жуткое. Застыв, словно изваяние, скиталец неотрывно глядел в самый ее центр, и ничто не могло вырвать его из этого нескончаемого забвения. Прислонив писаря к камням неподалеку, бальтор все еще не терял надежды докричаться до друга. Он размахивал руками перед самым его носом и кряхтел от натуги, силясь повалить скитальца на землю. Все это было бесполезно. Эйстальд стоял, как влитой, а его мышцы, с вздувшимися венами, были напряжены до предела. Не видя другого выхода, бальтор в отчаянии старался оттащить друга хотя бы за ближайшие камни, когда звук, исходящий из сферы, заставил его обернуться.
Из бездны проглядывало лицо, то самое, что он не раз видел на страницах древних фолиантов и сохранившихся до этих дней скульптурах. Антропоморфное, оно несло на себе следы человеческого сознания, но под этим слоем проглядывало нечто далекое от понимания здравому рассудку. Огромными глазами навыкате, лик Изначального оглядел всю пещеру. Заметил Таркеля, который уже потерял всякое восприятие действительности, и вернувшись к скитальцу, перевел взгляд на бальтора.
– Хреново, как-то выходит! – только и нашелся, что сказать старый охотник, не пытаясь укрыться от беспощадного взора. По огромному лицу прошла судорога, и оно пронзительно закричало. В широко раскрытую пасть серебряным водопадом стекала сфера, будто поглощаемая сама собой.
Перехватив клинок, скиталец ждал, хмуро глядя на гиганта. Змееподобный гигант раскачивался над ним, и каждая его рука плела узоры, за которыми тяжело было уследить. Прекрасно осознавая свои шансы в этом бою, Эйстальд ни на что не надеялся, но был уверен, что вырваться из этого мира кошмаров он сможет только силой. В конце концов, Серебряный Шторм в его руках не ведал страха. Клинок сиял, звеня песней свободы. Этот мир его не пугал, здесь он был дома.
– Мы будем ждать, – голос звучал спокойно, хоть и накрыл весь окружающий мир, шелестом добравшись до сознания скитальца. Тень замерла. Бесчестные руки застыли в едином движении, рванулись вперед, и словно гигантский таран, Изначальный обрушился на Эйстальда.
Когда поток сферы иссяк, весь скрывшись в чудовищной пасти, крик оборвался невыносимой тишиной в затхлом воздухе. Захлопнув рот, лицо еще какое-то время удивленно взирало на бальтора, и затем взорвалось… Боль пронзила грудь Эйстальда, когда он пытался уклониться от удара Изначального. Казалось, все его кости перемололись в труху, и только кожа чудом удерживала их вместе. Закричав от невыносимой боли, скиталец зажмурился. Когда усилием он открыл глаза вновь, в надежде увидеть искру далекого Эллрадана, быть может в последний раз, перед ним оказалась прежняя пещера, только вместо сферы был разверзшийся хаос. Волной раскаленного селлестила Гелвина отбросило прочь от скитальца и накрыв с головой, заглушило его утробное рычание. Где-то рядом слабые вздохи Таркеля перешли в жалобный крик, когда останки сферы смыли его с камня, полностью поглотив серебряным потоком.
Один лишь Эйстальд не ощутил ярости волны, сметающей все на своем пути. Она обволокла его почти нежно, поднимаясь все выше, добралась до шеи, и ледяным, нет, гораздо более холодным, чем лед, потоком хлынула ему в горло. Он не мог закричать, не мог пошевелиться, ни даже вздохнуть. Буря, что рождалась внутри него, перемешивала его кровь с потоком лунного серебра: раздувая вены, наполняя мышцы и пульсируя огнем в голове. Ощущая себя на пределе возможного, когда еще капля, и от тела останется только пар, Эйстальд почувствовал, что вся мощь селлестила из чуждого мира, пройдя сквозь него, полилась дальше, в глубочайшие недра Эллрадана, и все же что-то задержалось в нем… Что-то навсегда смешалось с его кровью, осело в его венах, принесло с собой обрывки неосознанных знаний… А еще принесло силу.
Волна обмелела, жадно впитываясь в землю. Скиталец упал на колени, его лицо покрылось лихорадкой. Пот катился с него градом, а от плечей валил пар, словно от загнанной лошади. С трудом переведя дух, Эйстальд ощутил себя живым. Вырвавшись из портала, селлестил не убил его. Налитые кровью мышцы кричали о том, что он способен низвергать целые горы. Он еще никогда не чувствовал себя настолько могучим, полным силы. Это была даже не сила молодости; сейчас он был за порогом своего возможного предела.
Не успел он насладиться непривычным ощущением, как эйфория уже отпускала его. За ней следом наваливалась безмерная усталость. Склонившись к земле, скиталец облокотился на руки, чтобы не упасть лицом вниз. Единственное, чего сейчас он желал, это долгого и беспробудного сна. Но из всего этого недавнего водоворота событий он хорошо запомнил момент, в котором волна накрывала его друзей и уносила их прочь. Желанный сон не спас бы сейчас никого, и Эйстальд, превозмогая усталость, поднялся, обведя мутным взглядом пещеру.
Таркеля он заметил первым, его не отнесло далеко. Протянуло вдоль левой стены и затолкало между камнями. Бальтора унесло чуть дальше. Вдвоем лежали они неподвижные, покрытые бугристой и блестящей коркой. Пошатываясь, скиталец добрался до писаря и опустившись рядом, прикоснулся рукой к застывшему селлестилу. Даже под легким касанием корка лопнула и осыпавшись, освободила Таркеля, будто созревший плод. Ощупывая придворного в поисках сломанных костей или признаков жизни, скиталец к своему облегчению обнаружил, что бедняга все еще дышит. К дальнейшему изумлению, он также не нашел на нем ни единой царапины. Глубокая рана, которая пропитала тряпье насквозь и почти лишила Таркеля жизни, теперь была совершенно сухой. Скиталец быстро отдернул повязку и застыл, не веря своим глазам. Загадочный селлестил не убил придворного и не изувечил. Пройдя сквозь него мощным потоком, он оставил лишь небольшую серебристую метку, в том самом месте, где совсем недавно вошла насквозь стрела коварного жиника. Таркель открыл глаза и у скитальца кольнуло сердце – этот взгляд он запомнил еще когда впервые увидел чудаковатого придворного у врат Великого Клыка.
– Эйстальд, мой друг! А ты неважно выглядишь, тебе следовало бы как можно скорее отдохнуть! Впрочем, о чем это я? Мы ведь еще не добрались, разве только это не подвал Селлтирианда, где мне выделили довольно аскетичную комнату!
– Нет, Таркель, мы еще не добрались, – Эйстальд тепло улыбнулся, почувствовав себя гораздо легче и перевел взгляд на бальтора.
Упрямый старик, который ни в чем не тонул и, по-видимому, совсем не горел, уже шевелился, без устали обкладывая добротной руганью острыми, как ножи камнями, клятую волну из ошпаренного дерьма, и плешивого Изначального, что так не вовремя перданул из портала! Серебряная пыль сходила с него пластами и осыпалась крепкими высказываниями. Наконец, он поднялся на ноги и уставился на скитальца:
– Ну и что мы опять натворили, мой мальчик? Набедокурили в Великом Клыке так, что и за десяток лет не разгрести, а теперь вот и в Башнях отличились!
– Даже не скажешь, как я рад, что вы живы! Ярость портала предназначалась не вам, но такой сильный выброс непременно должен был убить всякого на своем пути.
– Вот и хорошо, что мы не «всякие там» на его пути! – бальтор задорно улыбался, и Эйстальд не мог понять, его глаза сверкали серебром благодаря освещению, или же частицы селлестила осели не только в нем одном.
– Таркель, а ты, кажется, не торопишься обнять старого бродягу. Ведь он, как никто другой, волновался за спасителя Эллрадана!
Счастливо рассмеявшись, Таркель вскочил, что изумило Эйстальда еще сильнее, и, подбежав к бальтору, радостно ухватил его за плечи. Радость теплым ветром пронеслась между ними, и все трое счастливо рассмеялись, но скиталец, помятый о недавней эйфории, первым взял себя в руки.
– Лунное серебро послало мне странные видения. Я побывал там, где разум просто отказывался верить увиденному. В двух словах не объяснить, да и место здесь не самое подходящее. Ясно только одно: мы пережили разрушение портала, и силы его истока обрушились на нас, каким-то образом изменив нашу сущность. К добру или к новым напастям, сказать сейчас сложно. Но ощущаю себя я сейчас и впрямь иначе!
– Да ладно тебе, Эйстальд, ты как всегда слишком подозрителен и готов бежать на край света, лишь бы вернуть все то, что получил столь неожиданным образом! Я вот чувствую себя весьма неплохо, гораздо лучше, чем чувствовал бы себя мертвым, и потому рад этому! В конце концов, разве не ради того я едва не спалил себе бороду, пока мы ломились в Башни в поисках знаний и силы, что мерещились тебе за каждым углом? Зато теперь мы добились своего. Как всегда, на волосок от гибели, и все же умудрились урвать больше, чем потерять!
– Полностью согласен. Я готов хоть сейчас ликовать, да из бурдюка пару раз приложиться, вот только нам надо уходить. Готов ручаться, что взрыв от портала и сильнейший выброс селлестила, эхом разнеслись по всему Эллрадану. Есть те, кто почувствуют это, найдутся и те, кто поймет, где искать.
За спиной послышался какой-то неясный шорох. Обернувшись, скиталец с напряжением всматривался в останки сферы, где еще недавно зиял портал в бесконечность. Собственно, никаких останков больше и не было, ничего, что могло напомнить недавнюю мощь селлестила, лишь несколько едва заметных пятен лунного серебра на камнях и почерневший грунт, в том самом месте, где вращалась сфера.
Облегченно выдохнув, Эйстальд мысленно упрекнул себя за нервозность. Бальтор был прав: все обошлось, как нельзя лучше, оставалось только отыскать выход. Вот только куда? Скиталец еще не совсем ясно представлял себе это…
Пещера вздрогнула, хотя скитальцу почудилось, что дрожат его ноги: обессиленные и взывающие к желанному отдыху. Но когда вибрация стала столь явной, что кругом затрещали камни, он понял, что ни ноги, ни желание скорейшего отдыха здесь совсем не причем. В том самом месте, куда он только что всматривался с нескрываемой тревогой, выросла призрачная колонна, в которой материализовался высокий силуэт. Неподалеку от колонны, прямиком из стены, показался второй, неровными гранями отделяясь от камня. Потревоженный селлестил послал зов всем, кто его мог услышать. Древние пришли первыми.
Колонна исчезала, завихрившись потоком энергии, и балахон на прибывшем трепетал сумеречными кошмарами. Крылатый шлем, некогда символ великого владыки давно исчезнувшего королевства, как влитой сидел на костях массивного черепа. Хагрэнд прибыл первым и, опершись на двуручный меч, который сиял светом угасающих звезд, медленно оглядывал пещеру. Второй задержался лишь на мгновение. Гранит, треснувший как скорлупа, высвободил Дурхура из-под венца, из которого, с камнем чернее ночи, выпадали блеклые пряди волос, никак не украшая жуткого вида и лишь подчеркивая мертвенную желтизну его костей. Последними гранит освободил по клинку в каждой руке. Лунное серебро в них давно отжило свое утро и теперь отражало только мутное искажение окружающего мира. Лишенные глаз, тем не менее, стражи могли парализовать взглядом любого, кто осмелился бы встать на их пути. Медленно, бесконечно медленно осматривая пещеру, они бесстрастно миновали скитальца, едва ли заметили бальтора, и оба остановили свои жуткие лики на королевском писаре. Пробудивший крепость был обречен уже тогда, когда самонадеянно или по глупости вернул к жизни силы, за гранью своего понимания. Бедолага, еще совсем недавно ликующий после своего исцеления, теперь полумертвый от страха, жался к камням, сожалея, что не остался лежать в беспамятстве.
Коронованные нашли того, кого искали, и похоже, все остальное их больше не интересовало. Гулко чеканя металлом, Хагрэнд направился к Таркелю. Его клинок волочился по земле, без видимого усилия прорезая борозду в грунте. Второй, извиваясь как воздушный змей, заскользил над землей, обходя друзей полукругом. Когда Хагрэнд проходя мимо, едва не задел скитальца своим тряпьем, Эйстальд очнулся, будто от тяжелого сна. В два быстрых прыжка он покрыл расстояние, отделявшее его от друзей, и выхватив Серебряный Шторм, рассек им воздух, направив острие меча на Коронованного.
– Вы не найдете здесь ничего, забытые, – спокойно сказал он, заслоняя спиной писаря. – Вы опоздали. Стоило явиться сюда чуть раньше, когда еще была возможность отправиться прямиком к своему хозяину!
Две зловещие фигуры окружили друзей, стоящих по центру. Молчание, повисшее в пещере, казалось пораженным самой глупостью, сказанной скитальцем; по-прежнему не нарушая тишины, Коронованные неумолимо и бесстрастно начали сокращать расстояние.
Эйстальд прыгнул, пригнувшись к земле, и едва приземлившись, качнул корпусом в сторону, в тот же миг ударив в обратном движении. Такой удар было невозможно парировать. Серебряный Шторм гулко звякнул о лезвие широкого клинка. Хагрэнд, отразив выпад, отступил назад, его череп уставился на скитальца:
– Не стой у нас на пути, потомок серебра. Твое время еще не пришло. Мы заберем только того, за кем пришли, – кости его челюсти двигались как заржавелые, и от этого становилось жутко.
– Вы не заберете никого! Сгиньте в дыру, из которой вылезли, или я вас сам туда затолкаю.
Сухим смехом, как шелест саванны по саркофагу, встретил слова Эйстальда Коронованный и, без лишних слов, тут же напал. Двуручник, описав широкую дугу, пары дюймов не достал до проворного скитальца и расколов камни у его ног, метнулся мгновенно вверх. Пропустив лезвие возле лица, Эйстальд ударил на всю длину рук, плетя клинком веретенообразные узоры. Уклоняясь и уворачиваясь, скиталец не парировал, изредка пробуя достать стража своим мечом. Это было непросто. Яростный селлестил кромсал балахон и пару раз скользнул по лезвию двуручника, прежде чем послышался хруст костей. Коронованный яростно зашипел, черным ветром закружив вокруг скитальца.
Бесшумно скользя в стороне, Дурхур не спешил ввязываться в бой, и только когда расстояние между ним и писарем сократилось вдвое, напал яростно и стремительно, будто и не заметив дрожащей руки с кинжалом. В тот самый миг, когда клинки искаженного серебра должны были распробовать плоть несчастного Таркеля, им навстречу метнулась секира, до того поскрипывая от нетерпения в руках у бальтора. Могучим взмахом отбросив лезвия, старик нырнул под костлявые руки и ударил коротким, целясь в кости под доспехом. Но Коронованный был начеку, и секира, урвав кусок тряпки, просвистела мимо.
Дурхур метнулся вслед за бальтором и неистово обрушил на него всю свою злобу. Гелвин дрался на своем пределе, но все же совладать с Коронованным было ему не под силу. Орудуя секирой как рычагом, он силился вырвать кинжалы из костлявых рук, но те никак не хотели покидать цепких пальцев, и первые их укусы оставили на нем кровавые следы. Круговой взмах, и следом обрушился удар такой силы, что бальтора отбросило спиной на камни, но старый воин тут же вскочил и прыгнул навстречу Дурхуру, с секирой над головой. Сталь звенела, и клинки сверкали косыми разрядами в смертоносных руках Коронованного, нависшего над бальтором. Таркель, пылая всем сердцем, все никак не мог заставить свои ноги сделать хотя бы шаг на помощь Гелвину. Да и потом, какую помощь он мог оказать в столь яростной схватке, где невозможно было сосчитать количество ударов, и каждый, для него самого, наверняка стал бы последним.
Эйстальд видел все. Видел и то, как нелегко приходится его другу. Мысленно обругав бальтора за его настырность и в то же время благодарный ему за это, Эйстальд всеми силами желал прийти на помощь, но Коронованный был слишком искусен в бою. Никому и никогда еще ни разу не удавалось одержать победу над ними – это были несокрушимые слуги Изначального. Совсем недавно скиталец скорее бы расстался с жизнью в этой безнадежной попытке, но теперь, несмотря на огромную усталость, он не собирался умирать и даже сражался со стражем на равных. Заходя то сбоку, то резко бросаясь вперед, он постоянно пребывал в движении, держась вплотную и не отставляя двуручного меча пространства для размаха. Улучив момент, он вдруг отскочил и мгновенно ударил снизу, но совсем не туда, куда обманным движением целил клинком. Загудела сталь нагрудника, не сдержавшая удар по касательной, и следом затрещали кости, когда Хагрэнд отпрянул назад. Коронованный пребывал в замешательстве или решил быть более осторожным.
– Ты недостоин этой силы! – взглянул он своими пустыми глазницами на скитальца, в которых невозможно было прочесть ничего. – Отвергая Цикл, ты идешь путем глупца, неспособного ни к чему. Ты уже внес хаос в размеренность. Я заберу твою силу без остатка. Ты недостоин, и я, впитав всю силу, открою собственные врата. Стану Первым, низвергнув Первого! Творцом, что продолжит круговорот вечного Цикла. А сейчас узри мощь того, кто не отвергает даров!
Расправив плечи, Хагрэнд буквально вырос на глазах. Из недр его балахона изливался свет, который поднимался от груди и призрачными касаниями отсвечивал на костях черепа. Добравшись до глазниц, он заполыхал огнем из этих пещер. Все это сияние, как призрачная саванна, накрыла Коронованного, и отсвечивая на камнях, охватило и лезвие его клинка.
Ощутив, как у него засосало под ложечкой, Эйстальд отчетливо осознал, что он не готов к подобному. Тень рванулась к нему, и спектральный след растянулся в пространстве, не поспевая за ней. Взмах, как порыв урагана, и скиталец едва увернулся, скорее на инстинктах, ведь он даже не успел разглядеть клинка. Следом еще выпад, и затем непрерывная серия, от которой не ушел бы никто из плоти и крови… и все же скиталец ушел. С глубоким рассечением от уха и вдоль скулы, которое, несомненно, в будущем не станет его украшением, если конечно он доживет. Сейчас же он и не думал об этом, двигаясь словно тень и все же проливая свою кровь на холодные камни. Он даже не думал о Гелвине, не думал ни о ком больше, только о грозном двуручнике, который на мгновения будто пропадал из материального мира. Только с его невероятной скоростью силился совладать Эйстальд, сражаясь за пределами своих возможностей.
Оступившись от нехватки сил, скитальцу показалось, что в полумраке этой пещеры его настиг рок. Все еще пытаясь устоять на ногах, он крутанулся, но земля уже уходила у него из-под ног. Упав на согнутый локоть, Эйстальд поднял Серебряный Шторм перед собой, и Коронованный занес над ним свой клинок. Скиталец видел его отчетливо, во всех мельчайших подробностях, и не отводя взгляда, со спокойствием, но непокорностью, принял неизбежный конец.
С криком страха и отчаяния Таркель с разгона врезался в Хагрэнда. В безнадежной попытке сбить стража с ног. Ударившись о него как о стену, не сдвинул того ни на дюйм, и сам, со стоном, осел на землю. Не найдя ничего лучшего, Таркель последовал за своим сердцем. Это было безумие, но только благодаря такому безумию роковой удар не обрушился на скитальца в последний момент.
Длинная рука, вынырнув из балахона, ухватила придворного за голову и подняв его над землей, железной хваткой сжала фаланги пальцев. Таркель заорал и задергал ногами, слепо размахивая кинжалом. Скиталец увидел налившийся кровью глаз несчастного писаря, который надуваясь, начал вываливаться из глазницы. Послышался чей-то истерический смех, и Эйстальд не мог ручаться, что не смеется он сам.
Пламя, взметнувшееся из груди, затопило сознание скитальца непокорным океаном, который ничего не прощал. Эйстальд не ведал сам, как он оказался на ногах, как сверкнул Серебряный Шторм светом, для которого отныне не существовало тьмы. Как бессильным обрубком страшная рука отлетела прочь, выпустив Таркеля с окровавленным лицом. Будто в тумане он ощущал происходящее вокруг, но остановить себя он не мог. Зайдя полуоборотом слева, скиталец скрестил двуручный клинок со своим лезвием. Под его тяжестью скользнул лезвием к низу и ударил наискось, по ногам в балахоне. Что-то хрустнуло, Коронованный захрипел и упал на колено. Широкой дугой на всю длину рук взмахнул Эйстальд своим клинком, помогая себе корпусом и вкладывая всю силу в этот удар. Кости затылка не выдержали, лопнули, и череп раскололся прямо на плечах. Тяжелый шлем гулко ударился о камни, и горделивые крылья сверкнули на нем в последний раз. Обезглавленные останки некоторое время подрагивали, какая-то неведомая сила удерживала их от падения. Воздух в пещере закрутился в шквальном порыве, и в его завывании, злобно и со страхом, слышались крики на позабытых наречиях.
Дурхур уходил, поглощенный камнем. Он не желал встречаться с гневом скитальца, не желал прямо сейчас. На том месте, куда вросла его фигура, еще виднелся след, который быстро затягивался.
Вокруг обезглавленного стража двигались, мерцая, полупрозрачные фантомы, заполняя все свободное пространство. Появляясь прямо из его останков, они не несли в себе угрозы, и каждый из фантомов был похож на другого. Занятые чем-то неведомым, они, казалось, проживали свое давно минувшее время, и не сразу ошеломленные друзья догадались, что видят некую хронологию жизни Коронованного – от младенчества и до самого развоплощения. Перед ними промелькнул молодой и красивый юноша в изящном камзоле ушедшей моды, с превосходным клинком у пояса… Скиталец завороженно наблюдал за ними, подумав о том, что и жуткие стражи Клыка однажды были другими…, любили, надеялись и мечтали. Пока не склонились перед Изначальным и не приняли его даров.
Все это длилось недолго, и когда гул неразборчивых бормотаний, множества голосов, стал стихать, некая сила принялась стягивать фантомов обратно. Они исчезали в останках Коронованного один за другим, и воздух над ними дрожал, пульсируя колоссальной энергией. Когда последний из них – обезглавленный фантом смерти исчез, волна силы ослепляющей вспышкой вырвалась из останков. Повалив остальных на землю, она сотрясла основы пещеры, и от Коронованного осталась только куча тряпья и клинок, который быстро ржавел и осыпался выгоревшим селлестилом.
Первым пришел в себя Эйстальд. Подхватив Таркеля, который с трудом понимал, жив он или мертв, ринулся на помощь бальтору. Гелвину изрядно досталось. Острые клинки разукрасили его кровавыми узорами, по всей длине рук и не раз прошлись по лицу. Несмотря на все это, старик чувствовал себя неплохо. Утерев кровь на лице, он подхватил котомку и заковылял навстречу скитальцу.
– Во, оно как! Здорово ты ему черепушку-то сбил! Прямехонько, как горшок с забора!
– Тяжело нам достался горшочек этот, я уж было подумал, что все здесь поляжем, как пить дать!
– Да я и сам так уж было решил, особенно когда костлявый Таркеля нашего скрутил, на манер колбасы кровяной… А все же здоров ты его! Я ведь даже и выпада твоего не заметил, что мне-то… Коронованный за тобой не успел!
– Повезло мне… Не в первый раз, надеюсь, и не в последний. А сейчас выбираться нам нужно. Пещеру вон всю сотрясает, и трещины в своде немного смущают!
– С потолком здесь явно не вышло, – Гелвин задрал голову, скептически оглядывая растущие на нем трещины. – Как только Хагрэнд освободился от головы, так он в отместку напакостить нам успел!
– Выброс силы был впечатляющим, да еще и портал уничтоженный – это слишком много для одной пещеры, – согласился Эйстальд.
– И куда нам теперь? Чего-чего, а окон и дверей здесь не видать.
Эйстальд пребывал в замешательстве, но в его голове уже зародилось некое подобие плана.
– Нам нужно попробовать отыскать следы от портала стражей, возможно крошечную лазейку в пространстве.
