– Сжалься, Господи, твой я…
Такой получилась его первая вымученная, выстраданная молитва, сознательное обращение к Тому, кто послал его в эту юдоль земную непонятно пока зачем, кто звал и протягивал руку, стоя на сломленных вратах ада. Наступила звенящая тишина, время остановилось. Образ скрюченного тела на полу на невесомом невидимом облаке молитвенного дыхания поплыл ввысь, выше крыш, облаков и звёзд. Витька слышал тишину, слышал стук своего сердца и боялся шевельнуться, а огонь неугасимый, плач и скрежет зубов отошли от него, притаились по углам. Так лежал до рассвета, периодически вздрагивая от не уходящей жизни, пока в шесть утра не задребезжал будильник.
Еле поднялся, в голове шумело, всего трясло. Взял бутылку от крещенской воды, вышел на кухню, налил туда воды из-под крана, всю тотчас выпил прямо из горлышка. Потом умылся и поехал на работу, где, однако, понял, что трудиться не сможет. Руки противно дрожали и наваливалась неподъёмная усталость. Он пошёл к завхозу и написал заявление, чтобы уйти с половины дня, аргументируя тем, что необходимо забрать соседа из больницы – больше некому. Витька действительно туда поехал, договорился со скорой и привёз бедолагу домой, сам доволок его до кровати и уложил. Мойша – лёгкий, глаза – испуганные. Витька переодел больного, к кровати придвинул столик, на него поставил лампу, воду, положил памперсы, лекарство.
– Надо тебя покормить. Лежи, пойду, овсянку сварю.
Витька почти никогда не готовил, но теоретически представлял себе, что овсянка готовится очень просто: кипяток, соль, крупа. «Только сколько варить? Наверное, как пельмени, минут десять? Или как сосиски, две минуты хватит?», – разгар его размышлений раздался звонок в дверь. «Неужели Рита вернулась? Ключи, что ли, забыла?», – подумал Витя и открыл дверь. На пороге стояла Катя.
* * *
Катя с утра чувствовала угрызения совести, но не понимала их причину. День шёл, тревога разрасталась. Она отучилась, заехала домой, потом – к Виктору на работу. Ждала его долго и напрасно, подошла к воротам, постучалась; выглянул мужик – сторож, она спросила: «Где Виктор?». Мужик ответил, что тот проработал только полдня и уехал в больницу забирать соседа. Катя вернулась домой: «Что ж, завтра встретимся». И села пить чай. Пришла мама, такая милая, заботливая, всё понимающая.
– Зайчик, ты сегодня дома, как удивительно. Вы с Витей не поссорились?
– Нет, просто у него дела.
– Вот как? Занятой мужчина, однако.
– … У меня странное нехорошее чувство, будто… что-то не так сделала. Наверное, потому, что вчера не помолилась за Витю, теперь грустно. Но перед сном обязательно помолюсь…
– Я сварила варенье из тыквы – оригинально. Хочешь попробовать?
– Я почему-то ничего не хочу… Мне почему-то хочется плакать, даже рыдать – странно, ведь вчера я чувствовала себя такой счастливой…
– Да? А что произошло вчера?
– Витя меня поцеловал.
– Что?!
– Ну, наверное, пожалел меня, ведь я липну к нему. Да-да, мама, к тому же всё время говорю, что некрасивая – вот он поцеловал, чтоб я так не думала.
– Это Виктор сам сказал?
– Нет, он ничего не говорил, я говорила.
– О чём же, если не секрет?
– Ну, типа, пусть он не считает, что раз поцеловал, то обязан любить, что я ничего не жду, пусть всё останется по-прежнему, ведь он не по любви, а из жалости.
– Боже мой! Катя, всю эту галиматью ты ему в лицо высказала?
– Мама, но ведь так благородно, возвышенно, к тому же честно! Не надо жалости, я вполне смогу прожить старой девой и помнить его поцелуй как самые счастливые мгновения жизни!
– Доченька, но ведь… ты его обидела, я даже боюсь, что очень сильно обидела – разве не поняла, не почувствовала?
– П-п-почувствовала, – выдавила из себя Катя, полетев кубарем с вершины своего самолюбования, и слёзы покатились из её глаз градом. – Он теперь начнёт меня избегать?
– К сожалению, думаю, что да.
– Я поеду к нему.
– Куда?
– В коммуналку, он сейчас там, соседа из больницы привёз.
– Но, насколько я помню, Виктор не хотел, чтобы ты появлялась у него дома.
– Да, очень не хотел.
– Тем не менее, ты едешь?.. Адрес знаешь?
– Знаю.
– Подожди, вдруг…
– Если нетрезв – то моя вина. Мама, я его очень люблю, – и Катя с решимостью сорвалась с места, не утерев слёз и не поправив причёску.
Сердце стучало бешено, кровь приливала к щекам. Он выгонит её? Пусть. Там будет эта… женщина? Пусть.
* * *
Витя открыл дверь. На пороге стояла Катя, растерянная и взъерошенная. Мужчина вышел на лестничную площадку, прикрыв дверь в квартиру.
– Зачем ты здесь?
– Я… тебя обидела. Витя, прости, пожалуйста.
– Не за что. Ты верно вчера всё сказала. Это у меня крыша поехала, а ты меня на землю грешную вернула. Надо знать своё место.
– Нет!!! – у Кати сделалось очень испуганным лицо. – Ты всё неправильно понял, Витя, нет!
– Не кричи так… Хорошо, заходи, раз приехала, посмотришь во всём великолепии быт обыкновенного российского пьяницы, – почти равнодушно мотнул головой.
– Ты не пьяница. Я ведь боялась, что…
– Я пьяный? Вполне мог, но не получилось…
Они вошли. С момента выписки Вити из больницы квартира чище не стала: те же облезлые обои, затхлый запах, грязь вдоль плинтусов.
– Ты привёз соседа? – всё ещё робко спросила Катя.
– Привёз, а вот Рита, похоже, сбежала. Сейчас варю ему кашу, но не очень-то умею. Сколько овсянка кипеть должна?
– Три минуты достаточно, потом лучше потомить под крышкой.
Прошли на кухню, тоже убогую и грязную, но Катю сейчас это мало интересовало. Из приоткрытой двери соседа послышалось громкое мыканье.
– Нет, Мойша, это не Кралечка. Это ко мне. Ждёт он её. Сколько крупы хватит?
– Чуть побольше. Давай, я насыплю и соли добавлю. Сам ел что-нибудь?
– Каша сварится, заодно поем, – он бросил едва заметный испытующий взгляд на девушку и глубоко вдохнул.
Катя покрылась румянцем, стала рьяно подмешивать в кастрюле.
– Ну вот, теперь выключим. Пусть постоит минут пять-десять…
– Давай поговорим, Катя… Я не могу стать тебе хорошим мужем. Именно здесь, на этой кухне, я занимался паскудными делами, совесть меня не обличала – я кормил её водкой, терял человеческий облик, получал от этого кайф. Вчера… Я почти вернулся на сей путь, я жаждал его – одним словом, ломало нехило. Господь побил меня, поставил опять на ноги, чудом удержал на грани… Но рано или поздно сорвусь – посмотри, руки до сих пор трясутся, даже работать не смог.
– Тебе стало плохо, потому что я не молилась, – её голос почему-то дрожал, срываясь на непривычный писк.
– Пора самому делать выбор, ты ни в чём не виновата… И куда я тебя приведу? В эту коммуналку? Или жить с твоими родителями? Я слишком горд для этого… Катя, Катенька, любимая моя девушка, неужели ты пойдёшь замуж за такого, как я?
– Ты мне пока не предлагал…, – зашептала еле слышно.
– Верно, ты права. Хорошо. Катя, выходи за меня замуж. Мне нечего тебе предложить, кроме своего сердца, но я люблю тебя и очень желаю, чтобы ты стала моей женой…
Девушка зачем-то опять открыла кастрюльку с кашей, помешала её, хотя до сих пор не сводила глаз с Вити.
– Я… согласна.
Тогда он обнял и поцеловал эту глупую девочку, но не так, как в первый раз – нежно, ласково, а крепко и сильно, по-хозяйски, так что у Кати перехватило дыхание, и всё поплыло перед глазами. Уткнувшись ему в плечо, прошептала:
– Я даже готова жить с тобой в этой коммуналке.
– Нет! Исключено. Это слишком унизительно для тебя. Видно, придётся мне смиряться, в чужой монастырь без своего устава въезжать, – попробовал пошутить.
Потом они пошли кормить Мойшу и, удивительно, это занятие казалось им бесконечным счастьем.
* * *
Катя вернулась поздно. Маша спала, а родители ждали. Девушка не могла прятать полёт чувств: щёки пунцовели, глаза сияли, припухшие губы улыбались, и главная новость сорвалась с уст сама: «Витя приедет просить у вас моей руки, как только вы сможете принять его».
Родители, в общем-то, ожидали такого разрешения ситуации, хотя понимали опасность заиметь подобного зятя.
– Ты, Катюша, согласилась?
– Да.
– Он сам сделал предложение или ты спровоцировала?
– Я только приехала к нему, потому что не видела целый день и накануне обидела, а там уж как-то всё само собой получилось.
– А если выпивать начнёт, Катя? Такой крест не всем под силу.
– Будь что будет.
– Всё-таки надо с его судимостью разобраться, – это уже папины мысли вслух.
Витя приехал воскресным вечером, на сей раз с букетом цветов (Катя подсказала, что мама любит герберы). Благословение молодые получили. После этого обсуждали место и время свадьбы. Родители спрашивали и о том, где пара собирается жить. Витя высказал единственное желание: венчаться у отца Виктора. А Кате хотелось, чтобы на свадьбе поменьше народа собралось, она стесняется громкого празднования. Сроки определили по условию батюшки: «Когда он скажет, тогда и будет». Впереди маячил Великий пост, а молодые люди не знали, венчаться до или после него.
Пригласить решили только своих братьев с семьями, да крёстных. Для жилья молодым предложили комнату в пристройке (Вите всё же пришлось знакомиться с устройством дома). Изначально в доме было четыре жилых комнаты и одна общая. При увеличении семейства достроили часть с двумя комнатами, отдельным санузлом и верандой. В основном доме жили родители и дочери, мальчишки ютились в отдельной комнате вдвоём. А гостевая теперь предназначалась молодожёнам. Витя смирился с тем, что придется жить у родителей Катти.
Осталось благословиться у отца Виктора, к которому они отправились на следующий день. Подойдя к исповеди, притихшие и смущённые влюблённые обрисовали ситуацию, а батюшка велел им остаться после службы поговорить, ибо вопрос непростой. В храме вдоль северной стены стояла лавочка, на которой сидели во время Литургии немощные и дети, а после неё – все остальные дожидались своей очереди для беседы с батюшкой. На ней и присели обладатели бьющихся трепетно сердец. Отец Виктор вышел, оглядел ждущих, потом подсел к Кате с Витей, велел остальным либо потерпеть, либо обратиться ко второму священнику, который с недавних пор получил назначение на приход и готов выйти знакомиться с прихажанами. Молодым же сказал:
– Венчаться, значит, желаете? Что ж, честно скажу: ждал этого, ждал. Очень рад, но сначала неплохо бы с каждым побеседовать. По одному, – и велел Вите первому отойти в сторону.
То, что они не сели на лавочку, а направились к аналою, где проходила исповедь, испугало Катю. О чём мужчины говорили, будущая невеста не слышала, но серьёзное лицо батюшки и странное поведение Вити, которого она видела со спины, повергло девушку в тревожное недоумение. «Боже мой, что же случилось?», – волнение замерло у Кати в душе; горячие слёзы мгновенно набежали на глаза, когда Витя внезапно рухнул на колени и поцеловал епитрахиль. Ей почему-то показалось, что священник ругает любимого, она стала молиться за обоих, чтобы Господь укрепил их, дал силу будущему мужу не возвращаться к пагубным привычкам. Наконец, Виктор отошёл от батюшки, совсем бледный, но Кате ничего не сказал, только сжал ей руку. Теряя сердце в пятках, девушка подошла к отцу Виктору и неожиданно обнаружила, что тот улыбается.
– Что-то вы, Екатерина, будто расстроены?
– Мне показалось, батюшка, что вы чем-то Витю напугали – простите…
– Да уж, такого напугаешь! Как же… Но давайте о вас. Скажи, по доброй воле замуж собралась?
– По доброй.
– Не любишь ли другого? Не давала никому обещание?
– Нет. Что вы! Мне, кроме Вити, никто не нужен.
– Мечтаешь, наверное, что будете жить с родителями, будешь о нём заботиться, молиться, всегда вместе – и всё наладится, он ведь добрый, хороший…
– Да… Именно так и думаю.
– Вот только воля Божия, похоже, другая, поэтому веду разговор с вами прежде венчания. Я Виктора дольше, чем ты, знаю, не одну исповедь у него принял – знаю, что он порой невозможное для своих духовных сил совершал, но и без падений не обошлось, жизнь его изрядно потрепала – не нам судить, почему. Это – присказка, сказка начнётся сейчас. Помнишь, когда вы впервые в нашем храме вдвоём появились? Встали вон там, у иконы Царственных Страстотерпцев? Я кадить вышел. Стою на амвоне и понять не могу, что за гости у нас: иерей в пасхальном облачении с матушкой стоят и за руки держатся? Какие галлюцинации? Боже упаси! Когда дошёл до вас, смотрю: это же Виктор с девушкой, и никакого иерея. Но священникам просто так не привидится подобное. Вам я тогда ничего не сказал, не дозрели, а вот с отцом духовным посоветовался. Он мне велел сугубо помолиться, чтобы Господь открыл свою волю. Сегодня вы вошли – оба в белом – иерей и невеста. Виктору надо поступать в семинарию. Возможно, он не скоро станет священником, но вам, Екатерина, важно решить сейчас, сможете ли пойти за ним по этому пути. Назад дороги не будет. Путь сей может оказаться не по силам девушке тепличного воспитания: могут послать в деревню, а с вашей автобиографией точно пошлют. Да ещё куда-нибудь в глубинку, где ни гимназии, ни больницы, и клозет на улице, а зимой топить, да топить – я сам через это прошёл, знаю.
– Батюшка, а Витя как, согласился?
– Ему тяжело. Только жениться решился – непростой шаг для него, а тут ещё семинария. Жизнь меняется кардинально. Но, думаю, он уже давно понял, что Господь зовёт его. Но речь сейчас о тебе, Екатерина. С Виктором лёгкой жизни не получится. Только если ты согласна на сопутствующие тяготы, на матушкин подвиг, который не увидит и не оценит никто из окружающих, даже вряд ли поможет, тогда только соглашайся. В отказе нет греха! Лучше не идти по этому пути, чем свернуть с него, когда образуются семья, дом, дети, когда придётся оторваться от родных и положить жизнь на алтарь креста жены священника с дамокловым мечом пагубного пристрастия.
– Батюшка, вы так хорошо говорите, что у меня сердце замирает! Неужели Господь дарует мне такую радость? Я усердно молила Бога, чтобы он послал мне подвиг, крест, потому что чувствую себя неблагодарной, а Он посылает счастье – ведь это же счастье…
Отец Виктор улыбнулся и подозвал Витю.
– Что ж, решено венчаться. До поста три недели, вот через неделю и повенчаемся. Чего тянуть? У вас обоих впереди работы много: Виктору надо готовиться к экзаменам, да работу не бросать, Екатерине – быт обустраивать. Живите пока с родителями, а дальше – Господь устроит.
– Батя, сомневаюсь. Кто ж меня с таким «послужным» списком в семинарию пустит?
– Господь пустит, а мы похлопочем.
– Надо ли дело с судимостью пересматривать?
– Попробуй. Оно тебе ни к чему. Ни тебе, ни детям твоим. Но брата не засуживай – ожесточится.
Мать Кати как узнала о том, что свадьба через неделю, переполошились. Ведь платье не готово, Витя не одет, гости не оповещены, комната не обставлена! Однако делать нечего – благословение. Засуетились. С костюмом другу помог Максим – у него договор с модельным агентством и ателье, что шьют для спортсменов, там подобрали ему чёрную троечку. Кате тоже нашли платье, так как шить уже времени не оставалось.
