Пока тело ее отца испускало дух, она танцевала на барной стойке, разливая ликер по всему полу и тому, до чего могла дотянуться. Когда мама позвонила ей едва в состоянии сложить два слога, девушка лишь отмахнулась и бросила трубку со словами «Потом уладим». Но уладить ничего не удалось. Кульминационный момент своей жизни, сломивший ее пополам, а после еще на множество частей, Фейт пропустила, как и то, что было после. Алкоголь помогал размыть контуры горя, но вместе с ним растушевывал и границы здравого смысла, за которые нужно было держаться обеими руками. Может, если бы Фейт образумилась, она бы осознала, какие последствия нанес матери пережитый ужас. Возможно, если бы ее взор не был затуманен высоким градусом, она бы заметила, как сильно осунулись плечи Ребекки, как кривой дугой изогнулась ее всегда идеально ровная спина, как скрючились ее длинные наманикюренные пальцы, а на лице натянулась белозубая улыбка, уж больно неестественная для их покореженных реалий.
После неудачного капиталовложения в биржевый фонд Майерсов, компания Алариуса Волынски лишилась всего, оставшись в непомерных долгах. Мужчина не выдержал подобного удара его детищу, которое он собственнолично взращивал из ничего. Если Фейт была для него занозой под ногтем, то Империал Инкорпорейтед была его святилищем, кровью от крови, его ребенком, творением и настоящей любовью. Лишиться ее было равнозначно смерти. Что он и выбрал, в конечном итоге, оставив семью не только с грузом утраты, но и с непомерными долгами, выплатить которые Ребекка была не в состоянии. Не только по причинам финансовой немощности (зарплата агентов по недвижимости не так уж велика), но и из-за психической невменяемости.
Это не было похоже на молнию посреди безоблачного неба или снегопад в разгар знойного лета. Предпосылки к будущей проблеме начали проявляться уже на похоронах главы корпорации, но Фейт не обращала на них внимания. Возможно, потому, что страдала от похмелья, а, может быть, оттого, что просто не хотела их замечать, пока не стало поздно. Пока бокал вина не разбился о деревянный пол. Пока голубые глаза Ребекки не закатились, фигура не дрогнула, стройные ноги не подкосились, а надрывной, истерический крик не отбился эхом от мраморных стен гостиной.
Шесть лет прошло, но по ощущениям целая вечность, за которую несостоявшаяся писательница успела изменить своим принципам, переломать линию характера и научиться подстраиваться под обстоятельства, запрятав вольнолюбие в долгий ящик. Именно это и происходит с людьми, потерявшими все: они ломаются, как старые ненужные игрушки, которые жалко выбросить. Чем упорнее заставляешь себя что-либо делать, тем короче становится полоса жизни. Чем сильнее на себя давишь, тем больше проседает граница между уничижением и собственным достоинством. Чем глубже засовываешь сокровенные желания, тем тускнее они становятся, пока и вовсе не растворяются в пучине безличного террора.
Сейчас, сидя на камне на вершине обдуваемой семи ветрами горы, девушка, которая давно не Фейт, понимает, как много она могла тогда изменить одним словом. Коротким замечанием, похлопыванием по спине, поддержкой, в которой так нуждалась ее бедная мама и которой так и не дождалась. А ведь все могло сложиться иначе. Прояви она хоть тысячную долю той заботы, которой с ног до головы покрывала Ребекка, она бы не потеряла голову, не угодила в психиатрическую больницу, не растеряла б остатки рассудка, не вскрыла бы себе вену гвоздем, и, возможно, сейчас до сих пор была бы с дочерью. В глубине души Кэт понимает: не она стала причиной гибели матери, а поступок отца и его последствия, с которыми та не смогла совладать. Но мысль о возможности изменить столь трагичный исход семьи Волынски не покидает девушку на протяжении многие лет. Она могла это сделать, как и предотвратить гибель Аллестера. Достаточно было утянуть его за собой под стволы, уговорить, удержать и парень был бы жив. Она ведь могла, но не стала. Как и всегда. Между чужим благом и собственной судьбой, Кэт всегда выбирает второе. Как бы тяжело это ни было, как бы справедливо ни казалось и сколько бы боли ни принесло. Потому что по-другому она попросту не умеет. Хотя менять уже что-либо поздно, а болезненные мысли лишь распаривают незаживающую рану, Кэйтин все-равно невольно возвращается к болезненным воспоминаниям. «Чтобы не забывать, кем я была» – раньше думала она, но вскоре поняла, что просто наказывала себя за ошибки прошлого, которые неизменно повторяла снова.
– Эй, ты в порядке? – интересуется Калеб. Его лицо заметно побледнело за последние несколько часов. То ли от холода, то ли от пережитого кошмара. Кэт быстро кивает, не вдаваясь в подробности своего эмоционального состояния. Если она чего-то и не может терпеть сильнее позерства, так это жалость.
После случившегося ни у кого из троицы нет желания долго задерживаться на месте и, хоть ноги тяжелеют с каждым движением, а сухожилья натягиваются проволокой сплошных нервов, Калеб, Ивейн и Кэт упорно продолжают свой путь. Невзирая на боль, отгоняя страх, вопреки смятению и природе, пытающейся поймать их своими незримыми руками. Они продолжают идти сквозь метель и вьюгу, отбиваясь от мороза и хлестких ударов ветряной плети. Они не сдаются, потому что знают: остановка сулит смерть, если не от рук Акли, так от естественных причин. Бездействие дает холоду зеленый свет. Тот пробивается через все слои одежды, просачивается сквозь кожу, разливается по венам, всасывается в кровь, превращая ее в подобие жидкого льда. Достаточно нескольких часов, чтоб человек больше никогда не смог сделать вдох. Поэтому двигаться в условиях Севера жизненно важно, даже, если это движение по кругу.
Кэйтин не помнит, как давно они уже в пути. Вроде бы ночь наступала всего трижды, но по ощущениям с момента, как отплыл паром, прошел не один год. Еще одно влияние окружающей среды. Под воздействием стабильно низкой температуры мозг дает сбой. Умственные процессы постепенно отключаются, связи слабеют, чувства замерзают, как капли воды, брошенные в стылый воздух. Постепенно мысли становятся бессвязными, слова – чужими. Все твое тело словно тебе не подчиняется. Оно принадлежит кому-то другому, кому-то твердому и неподвижному, кому-то жесткому и непоколебимому, кто лучше вписывается в этот промозглый насквозь мир. Скрипя ботинками по свежевыпавшему снегу, Кэт не перестает повторять свое имя. Так она не только напоминает себе, кто она, но и говорит острову: «Я личность. У меня есть своя история, свое настоящее и будущее, принадлежащее только мне. Я – Фейт Волынски из Нью-Йорка, и ты меня не получишь».
– Нужно передохну?ть, – громко выдыхает Кэйтин, усаживаясь на рюкзак. – Пять минут.
– Снова? Скоро стемнеет. Нужно найти укрытие на ночь.
– Всего пару минут!
Калеб обессиленно разводит руками. Психическое благополучие Кэт оставляет желать лучшего. Он это осознает и не давит. Единственное, чего парень не понимает, почему из-за ее злостных нападок должен страдать он сам. Случившееся с Аллестером подкосило и его мировоззрение тоже, но он ведь не бросается на остальных, скрипя зубами. Хотя, может быть, виной тому его противоварварский иммунитет? Трудное детство закалило характер Калеба, а суровые методы избавления от конкуренции Колдвотера-старшего показали, что есть вещи похуже смерти. И ни гибель знакомого, ни суровые условия выживания не должны позволять эмоциям Калеба взять верх над холодным расчетом. Только он в нынешней ситуации поможет юноше не потерять равновесия. Ведь как бы высоко они ни забрались, в какую бы передрягу ни попали, он не должен забывать о главной истине, которая уже не раз сберегала ему жизнь: переживать нужно только за себя.
Ивейн проводит рукой по щеке и тут же отшатывается при виде грязно-красных пятен. Кровь. Она все еще на ней. Девушка снимает перчатку и трет ею кожу до боли и даже когда злополучные капли стираются, ее все-равно не покидает ощущение, что ее лицо запятнала чужая смерть. Акли. Убил. Аллестера. Вот так просто. Взял и убил, забил насмерть его же видеокамерой, которую журналист берег, как зеницу ока. Как он мог? Неужели ему действительно на всех наплевать? Девушка пытается понять, что же толкнуло брокера на ужасный поступок, найти подтекст, просыпать все через сито логики, чтоб отыскать хоть несколько крупиц здравого смысла, но понимает, что это бесполезно. Либо ее умственный центр пострадал в борьбе за здравомыслие, либо она полностью и безвозвратно потеряла связь с реальностью. Теперь, когда все точки над и расставлены, а сомнения откинуты, Ивейн без зазрений совести может признать: парень ее лучшей подруги – настоящий монстр.
– Ты как?
Это Калеб. Чего он хочет? Если переживает, чтоб Иви не свихнулась от увиденного, то он слегка опоздал.
– Хочешь поговорить?
О чем? Акли прикончил Аллестера прямо у них на виду. На ее щеке и шарфе осталась его кровь. Разве есть, что обсуждать? Кроме того, что теперь они следующие. Эта мысль задевает в голове Ивейнджин напряженную струну, которая откликается тупой болью в висках. Нет, об этом лучше не думать. Только не сейчас, когда она так близка к разгадке маминой смерти. Иви показывает парню, что все в порядке, и поднимается, натягивая усыпанный снегом рюкзак, когда вдруг замечает смятение на лице Кэт.
– Ты чего?
Глаза цвета граненного оникса округляются до почти идеальных шаров, а губы подрагивают в такт раскатов. Валун под Калебом неожиданно вздымается, едва не оторвав парня от земли, которая идет под его ногами волной. Крик Кэт сливается с рокотом камней, изгибающихся над их головами сгорбленной спиной, из которой вырастает пара длинных рук.
– Спасайтесь!
По округе разносится рычание. Воздух сдувает с ног подобно порыву северного бурана. Оледенелая груда обрастает силуэтом, на котором возвышается голова с непропорционально большим носом. Заплывшие глаза застывают на Ивейн, определив свою цель.
– Иви, беги!
Крик Кэт возвращает девушке самообладание, заставив снова ощутить почву под ногами. Она бросается следом за Калебом, который уже успел немало отдалиться. Почва содрогается, словно от удара, и Иви понимает, что тролль устремляется прямиком за ней. Каждое его движение преследует оглушительный грохот, сливающийся с треском льдистого тела. Ботинки Ивейн тяжело проваливаются в сугробы. Лодыжки напрягаются, дыхание отдается в ушах дребезжанием собственного сердца, но она не перестает бежать. Ужас подталкивает ее вперед, заставляя преодолевать каждый шаг, каждый выступ и спуск, несмотря на немеющие мышцы.
Внезапный стук проносится над головой Иви так близко, что она едва успевает отскочить в сторону, прежде чем гигантская стопа не втаптывает в снег слетевший с ее шеи кулон. Ивейнджин не понимает, как снова оказывается на ногах, но тут же съезжает с горки за силуэтом Калеба. Она задыхается, спотыкается, больно ударяется коленями о ледяную корку озера, но не перестает бежать. Как и тролль, чьи ступни приземляются на твердую гладь подобно грому. У Ивейн возникает тревожная мысль, что он просто провалится в воду, утянув и их с друзьями, но деваться некуда.
Страх невидимым кулаком бьет в затылок, подталкивая Иви вперед. Благодаря ему она не только набирает немыслимую для ее состояния скорость, но и равняется с Калебом, когда ее ботинок налетает на камень. Линия гор на горизонте вздрагивает, и девушка катится кубарем, содрав кожу на подбородке. Снег, озеро, горный хребет: все вокруг сливается в белую дымку, в которой она может разглядеть лишь темное пятно, пронесшееся возле нее со скоростью грома.
– Калеб! Помоги!
Размытая клякса замирает. Тело подается вперед, но тут же останавливается, словно наткнувшись на невидимое препятствие. Голова покачивается из стороны в сторону перед тем, как окончательно скрыться вдали.
«Переживать нужно только за себя».
Ивейн не может вдохнуть. Не в силах окрикнуть, не в состоянии подняться. Все, что она может – это молча смотреть в спину парня, который, несмотря на зов совести, бросил ее умирать. Услышав утробный вопль, девушка успевает лишь перевернуться, чтоб встретить свою смерть лицом, когда чей-то голос врезается в ее сознание сотней льдистых кусочков.
– Нет!
Уродливая морда нависает над ней грозовой тучей, толстые пальцы касаются талии и… тут же рассыпаются на мириады осколков, остроту которых Ивейн ощущает на своих губах. Ее спасителем оказывается парень в белой накидке. Его рубаха отсвечивает серебром, мех цвета морской пены грациозно обвивает шею, ниспадая на плечо головой какого-то мелкого зверька. Незнакомец небрежно оттряхивает одежду. Такое легкое и непринужденное движение, от которого Иви отшатывается, словно от огненной стрелы.
– Нет причин для страха, – звенит хлесткий, словно удар кусочков хрусталя, баритон. – Я ведь спас тебя, а не ранил. Хотя, полагаю, учитывая характер моего появления, это вполне естественная реакция.
Он откидывает прядь серебряных волос за спину, потирает бледные пальцы, стряхивая с них пыльцу. Такие тонкие, изящные, блестящие… будто кусочек звездного неба оторвался от небосвода лишь для того, чтоб обволокнуть эти костлявые фаланги.
– С троллями нужно вести себя поаккуратнее. Стоит раз потревожить их сон, и они уже от тебя не отстанут.
Ивейнджин не знает, что делать: кричать, бежать или лежать неподвижно, надеясь на лучшее. На губах колотым льдом скрипит вопрос, но в силу обстоятельств задавать его глупо. Личность незнакомца ясна без слов. Кто еще мог создать заледенелых чудищ, чтоб потом самому же слить их с лицом этого безжизненного мира, как не… Калиго.
– Знаешь, – парень расправляет подол белесого манто, – вежливым жестом было бы поблагодарить меня.
– За создание этого чудовища?
– За спасение твоей жизни.
– Разве одного не было бы без другого?
Тонкие, как швейная иголка губы изгибаются в улыбке. Так легко, непринужденно, что на душе Иви вмиг становится теплее. Ей даже показалось, что в этот момент небо над его головой посветлело, а солнечные лучи пробились сквозь предсумеречный смог.
– Ты не выглядишь изумленной.
Ну еще бы, ведь Ивейнджин не просто удивлена. Она в ужасе.
– Видимо в твоем мире нападение ледяного тролля – явление привычное.
«Не то слово. Как вафли на завтрак».
– Не ушиблась?
Девушка качает головой из стороны в сторону, хотя подозревает, что это не правда. Бедро пронзила жгучая боль, ногу отняло от обжигающего мороза, а сознание так остро реагирует на звуки, что, кажется, будто они шипами вонзаются в мозг. Но показывать слабости тому, кто может превратить тебя в обмерзшую глыбу – не лучшая идея. Парень протягивает ей руку, но Иви лишь опасливо косится на нее. Пару минут назад одно касание этих переплетающихся линий на ладони превратило грозного Детрита[12 - Детрит (англ. Detritus) – персонаж книг серии по Плоскому миру Терри Пратчетта, типичный «скалообразный» тролль.] в призрачную пыль.
– Не беспокойся, – развеивает он страх, застывший бледными пятнами на ее лице. – Я не причиню тебе вреда.
– Почему я должна тебе верить?
– Потому что иначе я бы просто не стал тебя спасать.
Ивейн не может отделаться от мысли, что это тот самый Повелитель холода, которого страшатся все сааллы, но все равно позволяет ему поднять себя на ноги. Оказавшись рядом, Иви удивляется насколько он молод. На вид ему не больше двадцати, хотя, если верить местным легендам, он – та движущая сила, которая правит Саарге уже не одно столетие. Девушка так много слышала о Владыке Сапмелас саалла, о зле, которое он сотворил и жизнях, которые отнял, но даже представить не могла, что он окажется таким прекрасным. Если и был в мире человек красивее, то Ивейн Мёрси его не встречала.
Только спустя время она понимает, что до сих пор держит его руку, но ни его, ни ее это не смущает. Мир словно останавливается. Время прекращает свое течение. Ветер обрывает свое дыхание и все для того, чтоб этот момент продлился вечно. Рядом скрипит проседающий под тяжестью веса лед, но парень заставляет трещину исчезнуть одним щелчком пальцев. Словно заживляет рваную царапину на лице Саарге, придавая ей все тот же мертвенно-бледный, но по-своему чарующий вид.
– Я тебя уже видела, – неожиданно понимает Иви. – Во снах. Ты охотился на священного оленя и победил его.
Улыбка на лице парня угасает, а вместе с ней и солнце. Темные, словно осколки графита, глаза чернеют, небо затягивает предсумеречной дымкой, в которой грузнут все чувства Иви. Владыка семи ветров окидывает блондинку взглядом, затем наклоняется к ней так близко, что она буквально ощущает холод, исходящий от его покрытой инеем кожи.
– Я одолел его, а он меня. Мы квиты.
– Ивейн!
Юноша оборачивается на зов. Вдали Кэт с Калебом, уже мчатся ей на помощь.
– Что ж, – с заметным огорчением выдыхает он, – приятно было познакомиться и до новой встречи.
– С чего ты взял, что мы еще встретимся?
– Потому что мир цикличен. То, что однажды случилось, произойдет вновь, как стрелка часов, отмерившая полночь лишь для того, чтоб снова к ней вернуться. Жди своей полночи, Ива.
Ивейнджин готова поклясться, что меховой воротник на его шее зашевелился в такт его словам. Взмах мантии – и юноша оборачивается снежной пылью, оставив после себя лишь негодование, привкус крови на губах и дуновение ветра, скользнувшее по щеке невидимыми пальцами.
– Иви, ты цела? – хватает ее за плечи поспевшая Кэт, сжимая в руке огниво. – Что это было, черт возьми?!
Ивейн и сама задается подобным вопросом. Она не понимает ни что произошло, ни почему Калиго посчитал ее жизнь достойной спасения, но в этом призрачном касании девушка ощутила не только нестерпимый мороз, но и обещание скорой встречи. Встречи, которая изменит ее восприятие мира навсегда.
****
Кровь оказалась совсем не такой на вкус, как представляла Иви. В детстве она, конечно, ее пробовала, беря в рот ушибленный палец, но тогда она представляла, что пьет вишневый сок, и жидкость казалась слаще. На самом деле кровь намного жиже и соленее, с оттенком полированного металла, давно покрывшегося ржавчиной. Как-будто лизнула стальные перила на лестнице в больнице. Она ощущала этот привкус после гибели Аллестера, чувствует и сейчас, когда губы, не выдержав стабильно низких температур, покрылись паутинками трещин, выпустив наружу все ее страхи и опасения.
Горная акклиматизация продолжает свое течение, понемногу наращивая обороты. Если первые дни путников волновала лишь одышка, сонливость и умственная вялость, то сейчас головная боль вступила в исконные права, прихватив свою подругу «бессонницу» и близкую приятельницу «тошноту». Как оказывается то, что у друзей закончились припасы, не является проблемой, когда все, что отдаленно напоминает еду, откликается рвотной волной от желудка к груди. Конечно, есть в подобных условиях необходимо, особенно, когда организм тратит большую часть энергии на то, чтоб не окоченеть. Но дается это так же тяжело, как и сама ходьба.
Стоит только встать, как виски откликаются пульсирующей болью, которая не стихает ни на минуту. Ивейнджин буквально ощущает биение пульса, пронизывающее ее насквозь. Ровное, тихое, размеренное, словно девушка последние несколько дней не горный склон преодолевала, а занималась йогой или медитировала под священным деревом Бодхи. Видимо, из-за постепенного увеличения кислорода в воздухе давление потихоньку падает. Девушка обессиленно опускается на камень, потирая замерзшие пальцы. Она уже забыла, когда в последний раз снимала перчатки. Казалось, бледно-коричневые кусочки шерсти стали второй кожей, которая, хоть и защищает от повреждения, но не греет. Ивейнджин понимает, что нужно хоть как-то размять одеревенелые фаланги, если она не хочет в ближайшем будущем лишиться пальца. Она вытягивает тоненький прут из запасов в рюкзаке и начинает активно его тереть между ладонями, наблюдая как лицо Кэт принимает озадаченное выражение.
– Довольно странный способ розжига костра с учетом отсутствия дров. У тебя ведь есть огниво.
– Это не для огня, а чтоб согреться, – объясняет Иви, поглядывая на лилово-прозрачный кристалл на шее. Какая удача, что Кэт отыскала его в сугробах. Если бы девушка лишилась бесценного маминого подарка, она бы этого не пережила. – На коже рук находится множество биологических точек. Активизируя их, мы создаем трение, что увеличивает кровоток, помогая конечностям согреться.
Кэйтин не понимает и половины сказанного, но прекрасно улавливает суть: если не хочешь стать калекой, лучше прислушаться к совету их независимого эксперта.
– Не проще ли развести огонь и прогреть онемевшие костяшки? – спрашивает Калеб, но блондинка даже к нему не поворачивается.
Спустя время Кэйтин решает поднять тему, которую каждый из них избегает вот уже несколько часов.
– И что это, черт возьми, было? Там, на озере?
Калеб отворачивается, Ивейн лишь задумчиво поджимает губы.
– Мы наткнулись на огромного ледяного тролля и даже это не обсудим?!
– А что здесь обсуждать? – наконец выдыхает Иви. – Ты и сама все видела.
– Да, но… как такое возможно? Откуда он взялся? Как живет? Чем питается и что вообще…
– На большую часть вопросов у тебя уже есть ответы, а то, о чем умалчиваешь, ты знать не желаешь, – Ивейнджин пожимает плечами, не переставая вертеть в руках прутик. – Судя по рассказам Силкэ, это место таит множество чудес, и, думаю, это не самое странное, что мы увидим.
– А вариант, что это были происки горной болезни, вообще не рассматривается, я так полагаю? – фыркает Калеб, но Иви продолжает его игнорировать. И это, наверное, к лучшему. Видеть выражение полного разочарования на ее лице, просочившегося в медово-коричную радужку, выше его сил. Особенно, когда это разочарование в нем. Он часто видел эту мрачную мину. Сначала в глазах матери, потом отца, а затем и самого себя. После того, что произошло с Триа, по-другому и быть не могло, даже, если бы Калеб постарался все изменить. Он далек от героизма. В нем нет великодушия, самоотверженности, бескорыстия. Он – не его сестра, и никогда ею не будет. Несмотря на все успехи, она всегда была и будет лучше.
Патрисия была хороша во многих вещах. Она была мастером по фехтованию, виртуозно владела флейтой, отлично плавала и даже побила рекорд по задержке дыхания при погружении на глубину десять метров. Триа была веселой, общительной, открытой, одаренной, живой, но всегда боялась высоты и именно поэтому старик Колдвотер отдал ее в школу скалолазания. У нее был лишь один страх, один недостаток, одно слабое место, куда он не раздумывая ткнул набалдашником своей трости. Казалось, ему приносило это удовольствие: вынюхивать людские слабости, давить на их тонкие нервы, передавливать вены, наблюдая, как они медленно набухают, меняя свой цвет. Но Патрис отнюдь не была слабой. Она пыталась доказать это с момента своего рождения, когда по случайной ошибке или божественному велению, судьба одарила ее не тем полом. Расти под тиранией отца, жаждущего всеми силами увековечить свой род, было нелегко, особенно для тонкой женской натуры. Однако Патрисия Колдвотер очень быстро поняла, что в этом мире красота ее не спасет, как и доблестный принц. Ей поможет только стальная броня, которую она ковала многие годы сущих издевательств и унижений.
Несмотря на фобию, девушка заставила себя надеть страховочный пояс и ухватиться руками за скалистый выступ, хоть голова и шла кругом при малейшем взгляде вниз. Она преодолела препятствие, обуздала страх, переступила через себя и научилась жить в невесомости с ощущением скользкого камня под рукой и пустоты под ногами. За четыре года тренировок Триа заработала славу покорительницы скал, которую репортеры негласно окрестили «Стенолазкой» (созвучно с одноименной птицей). У нее появились поклонники и собственный фан-клуб. Она карабкалась все выше, преодолевая новые горизонты, но трос беспечности не выдержал главного испытания, к которому готовил ее старик: пересечение наибольшего ущелья Гранд Каньона.
Четыреста пятьдесят семь метров высоты на стальном тросе – подобный трюк мог бы войти в книгу рекордов Гиннесса, увековечив фамилию Колдвотеров, а Триа сделав первым в мире человеком, пересекшим Большой Каньон без страховки. Но так же легко мог и отнять жизнь девушки, которая всего лишь хотела добиться благосклонности отца. В ту секунду, когда руки Триа ухватились за канат, сердце Калеба замерло и с тех пор, казалось, никак не может возобновить свой ход. Этот день юноша не забудет никогда. День, когда ноги сестры зависли над пропастью, а тонкие девичьи пальцы соскользнули с веревки. Вечер, когда он лишился сестры. Утро, когда остался один, с того самого момента и по сей день. Навеки. До тех пор, пока отцовский гнет не отравит и его организм тоже.
Темнота, будто выскользнув из его неутешительных мыслей, незаметно разлилась по округе. До прихода ночи остается еще час, но силы на поиск ночлега уже иссякли. Друзья потратили их на блуждание по заснеженным просторам и обогрев медленно обледеневающего тела, и теперь, когда необходимость тревожно постукивает в спину, все трое не знают, что ей сказать. Калеб уже было подумывает вернуться обратно к скалам, когда голос Иви прерывает ход его мыслей.
– Что это там, внизу?
Вопрос явно предназначался Кэт. С того момента на озере Ивейн с ним не общалась. И не без причины. Все-таки он чуть не дал ей умереть. «Чуть» – ключевое слово, ведь в конечном итоге все обошлось. Поэтому Калеб не видит особой причины раздувать эту маленькую неурядицу до размеров полномасштабной трагедии, ведь это было не нарочно. Им двигал инстинкт самосохранения. Он уверен, что любой на его месте поступил бы так же, чтоб выжить. В конце концов своя, шкура важнее.
– Может, камни? – наконец отвечает Кэт, подставив ладонь к бровям.
Калеб прослеживает за ее рукой и замечает размытый контур, растянувшийся не на один километр. Вряд ли это горный массив, ведь они до сих пор посреди озера. По мере приближения силуэты становятся больше, выше, разделяясь на отдельные островки темнеющих тел. Постепенно начинают прорисовываться отдельные детали: темно-бурые стены, заточенные верхушки, вытянутые корпуса, слишком острые и выпуклые, как для валунов. Каждый шаг – очередной штрих на полотне новоявленной картины, пока не становится ясно: это вовсе не огрызки гор и не каменные выступы, а… корабли. Точнее, то, что от них осталось.
****
Калеб никогда не любил море. Оно казалось ему бесконечным, пустым простором, под глянцевой гладью которого покоились костяки суден и человеческие останки. Объедки рыб, омертвевшие кораллы, похороненные заживо предметы: большое синее кладбище. Только вместо надгробий шпили суден, а вместо зелени – непроглядная глубь. Ему никогда не нравилось плавать, но всегда хотелось побывать на необитаемом острове – кусочке земли посреди голубой пустыни, на которую не ступала нога человека. Сейчас Калеб далеко от воды, но по-своему потерян. Вокруг только снег и мертвые горы, большинству из которых не суждено встретиться ни с одним людским созданием. Скалы – фрегаты, белесые дюны – волны, высота под ногами – глубина. А они лишь буйки, погребенные под тонной белой тишины.
И хоть на горизонте не видно ни одной чайки, парня преследует именно такое чувство – ощущение потерянности посреди ничего. Только вместо того, чтоб ступать босыми ногами по песку, он незамедлительно и безошибочно идет ко дну. Все его мысли и убеждения разошлись по швам, как старый неаккуратно заштопанный башмак, при виде кораблей на вершине Сапмелас саалла. Не льдистых выступов, не отколовшихся валунов, а парусных шхун, брошенных посреди белизны. Словно выброшенные на берег костяки рыб, они раскинулись по всему периметру заснеженного плато. Головы склонены, металлическое брюхо вспорото, в рваных временем дырах зияют железные кости. Некоторые лежат на боку, выставив проржавелые плавники, другие – покоятся под слоем льда и холода, навеки сохраненные, но не упокоенные на кладбище затерянных суден.
– Господи… – едва выдыхает Ивейн, наводя фокус на близстоящий силуэт. – Вы только посмотрите, как их много. Как они здесь оказались?
– Возможно, раньше здесь было море? – предполагает Кэт, хотя сама в это не верит. Высота сааллского святилища – четыре тысячи двести сорок восемь метров. Крайне маловероятно, что на таком пике была вода, ведь чтоб она поднялась на подобный уровень, нужно по меньшей мере несколько тысяч лет, а большинство кораблей не похожи на древние. Самый ветхий корабль – прогнившая рухлядь с одной уцелевшей мачтой и висячими ошметками парусов – на вид не старее позапрошлого века. Некоторые и вовсе выглядят так, словно они пролежали на этой равнине не одно столетие. Однако, есть и те, чей вид практически не отличим от современных парусников, будто только вчера они бороздили просторы океана, а сейчас врезаются остроконечными носами в ледяную поверхность озера.
Проходя возле выпуклого борта, Калеб замечает покрытую ржавчиной надпись, которая заставляет его сердце сильнее забиться о грудную клетку.
– Разрази меня гром… Это же «Реджина».
Кэт одаривает его непонимающим взглядом.
– Круизный лайнер, пропавший в конце семидесятых вместе со всеми пассажирами. – объясняет он. – Я смотрел документальный фильм о нем.
– Это невозможно… – опускает фотоаппарат Иви. Казалось бы, вот оно – доказательство, прямо перед ними, но сама вероятность того, что судно, исчезнувшее почти пятьдесят лет назад, находится в сотне километрах от предположительного места исчезновения на верхушке четырехтысячника, приравнивается к нулю.
– Скажи это проржавелой посудине у нас перед глазами.
– Но как? Да еще и так высоко!
– Ау, – не выдерживает Кэт. – Кто-нибудь объяснит, что это за штука и что в ней такого удивительного?
