Галина Комичева "Всё больней и любимее жизнь…"

«спокойное лето…»

спокойное лето
холмы
ничего не прошу у судьбы
по небу плывут времена-времена
какое у них исчисленье
я не пойму

«Падает свет на ладонь подорожника…»

Падает свет на ладонь подорожника,
солнце всем телом легло на луга,
маки горят в ожиданье художника
и неподвижны стога.

Тёмные ирисы среди равнинного
времени, как объясненье в любви.
Ветки деревьев, их нервные линии
впишутся в строчки мои.

«Холодный, дрожащий в тумане, дождь моросит…»

Холодный, дрожащий в тумане, дождь моросит,
но если тепло одеться и зонт над собою раскрыть,
хорошо в эту пору смотреть на тяжёлое тело реки.

Неужели где-то воюют сейчас?
Идут президентские выборы?
Дверь закрывают на ключ?..

«Всё голо. Льют дожди. Классический ноябрь…»

Всё голо. Льют дожди. Классический ноябрь.
Ничто не нарушает совершенства
стволов промокших, веточек продрогших,
и точно вычерчена луж густая рябь.

Всё, что могло отпеть и отплясать,
ушло, как не было. Законы постоянства
неведомы природе, и пространство
даёт себе свободу замирать
на высшей точке грусти и блаженства.

«Одна. Болею собой…»

Одна. Болею собой.
За окнами после дождя
тонкие-тонкие, тёмные-тёмные
руки пустых тополей.

Долгая ляжет зима
под шорох троллейбусных шин,
скажи-ка мне, время, куда,
куда мы с тобою спешим?

Книгу раскрыть наугад,
в ней будет написано так —
«для много страдавшей души
не так уж печален закат».

«На чистом листе декабря…»

На чистом листе декабря
одни воробьи да вороны.
Бело и безлюдно. Не зря
мой город в глубоком миноре.

В Золотоворотском саду,
где летом интеллектуалы,
закинув одна на одну
конечность, умно толковали

о свойствах старинных зеркал,
о нематерьяльных частицах,
разносится сольное «карр!»
золотоворотской певицы.

Мой город прошит сквозняком,
обрывками речи татарской,
он с птицею этой клювастой
лет триста, по слухам, знаком.

Лишь старый фонтан, как во сне,
молчания полная чаша,
феномен покоя редчайший,
себя экономит к весне.

«Деревня в январе прозрачна и невинна…»

Деревня в январе прозрачна и невинна,
всё в воздухе зимы готово к Рождеству,
луна по вечерам восходит на средину
светящихся небес, чтоб сгинуть поутру.

Деревня замерла. Куда ни кинешь око, —
безбрежные снега. За мглистый край земли
уходит санный путь и за земным порогом,
как чья-нибудь судьба, теряется вдали.

«Снега. Тем летом вот на этом месте…»

Снега. Тем летом вот на этом месте
неслышно одуванчик облетал,
ходил по полю аист бестелесный
и мыслями в абстракциях витал.

Стога крутыми, теплыми боками
пространство собирали, и когда
садилось солнце, с древними богами
соприкасалась тёмная вода.

И день и ночь невидимое время
проходит среди белых берегов.
По косточки корявые деревья
стоят во льду на привязи веков.

«В морозное утро по чистому полю…»

В морозное утро по чистому полю
разбросаны ранней зимы жемчуга.
Все стороны света открыты, и полны
безмолвием белым снега.

За избами время живет по-другому, —
задумавшись, тихо кружит у сосны.
По небу высокому, по голубому
плывут бесконечные сны.

«Такой театральный, замедленный падает снег…»

Такой театральный, замедленный падает снег,
как на немецких, ещё довоенных открытках, —
под белою кровлею дом,
и во двор приоткрыта калитка,
в доме покой и уют, и путнику тёплый ночлег.

В эту минуту нигде нет ни предательств, ни горя,
нет никаких государств, трубопроводов и смет,
а небо вокруг и земля, да великое царство покоя,
и медленный, заворожённый, нетающий падает снег.

«Какая долгая зима!…»

Какая долгая зима!
Какой невыносимый холод!
Безлюден и безмолвен город,
и надо бы сойти с ума.

Не правда ли, три тыщи лет
вокруг ничто не происходит,
и тусклый ангел скуки входит
и с крыльев стряхивает снег.