Странный вопрос, принимая во внимание тот факт, что старая дама сидела на раскладном стульчике под стеной райотдела. Была она наряжена в длинное холщовое платье с синей вышивкой по подолу и на рукавах, а на ее голове красовалась соломенная шляпка с букетом слегка пожухлых маков и ромашек. Он отметил также густой румянец на скулах, темно-красный рот и подумал, что раньше губная помада была ярко-малиновой. Дама прочно сидела на своем хлипком стульчике, расставив для равновесия ноги, опиралась правой рукой на трость и строго смотрела на капитана.
Это была его школьная учительница английского языка, Ада Борисовна, женщина с необычными вкусами и привычками, особенно в отношении одежды и шляпок, со специфическим чувством юмора, славившаяся своим сарказмом и умением высмеять и дать по мозгам нерадивым. Старая дева, между прочим, кроме английского, учившая их манерам. Когда входит дама, мужчина обязан встать; подать пальто; пропустить вперед; отодвинуть стул, а потом задвинуть; не чесаться; каждый день менять носки и принимать душ, чтобы не несло; чистить ногти… и многое другое. Они, недоросли, хихикали и крутили пальцем у виска, а ведь осталось что-то! Девочкам она тоже много чего рассказывала. Когда мальчики их спрашивали, они только хихикали и краснели. Тогда барышни еще умели краснеть.
Английский был его кошмаром. Язык не поворачивался повторять чужие и чуждые его челюсти звуки. Сердце замирало, когда он, сложившись пополам за задней партой, слышал цоканье ее туфель… Высоченные каблуки при более чем скромном росте, букли, одежки райской птицы и ярко-малиновая помада, как уже упоминалось – ее было видно издалека. Из-за высоких каблуков она слегка… как бы это выразиться… Ковыляла! Было видно, как ей трудно, но она не сдавалась. Она была странная, но что удивительно, над ней не смеялись. В ней чувствовалась личность. С ней можно было договориться. Она была не злопамятна и вполне добродушна, правда, с раздвоенным язычком. Кто-то из них назвал ее хипповой теткой, а девочки спорили, сколько ей лет. Кличка ее была Адская англичанка. Или Атомная бомба. Или просто А. Бэ. – по инициалам.
Она сидела на своем складном стульчике, склонив голову, рассматривала капитана Астахова, и он с трудом подавлял желание вытянуться во фрунт. Ему снова было четырнадцать…
– Нам нужно поговорить, Коля.
Он удивился – его имя в устах Ады Борисовны звучало непривычно. Она всех называла по фамилии. «Помнит», – подумал он с чувством, похожим на умиление. Она с трудом встала, опираясь на трость, и кивнула на складное сооружение.
Капитан Астахов поспешил сложить стульчик и предложил:
– Пойдемте ко мне, Ада Борисовна.
– Давай на воздухе. Тут около вас парк, там высадили цветы моей юности – портулак. Посидим, полюбуемся и поговорим.
Капитан Астахов только вздохнул, прикидывая, сколько времени займет разговор и что ей нужно. Она пошла вперед, как флагманский корабль, а он, словно шлюпка, потащился следом, рассудив, что если он сзади, то можно помолчать. О чем с ней говорить, он решительно не знал. Она села на скамейку, он опустился рядом.
– Я несколько раз пыталась дозвониться, но мне говорили, что тебя нет. Много работы?
– Много, Ада Борисовна.
– Я тебя надолго не задержу. Ты знаешь, Коля, сколько мне лет?
Капитан Астахов оторопело уставился на нее. Когда-то она сказала, что возраст женщины – табу. В смысле, даже не заикайтесь, а то не комильфо.
– Не знаю, как-то не думал, – сказал он после паузы.
– Семьдесят восемь. С головой все в порядке, хоть в космос. Репетиторствую. Хорошо сплю. Пищеварение нормальное. Настроение… никаких депрессий и нытья. Ты меня знаешь.
Он слушал с растущим недоумением, не понимая, куда она клонит.
– И то, что я сейчас скажу, не плод старческого слабоумия. Нужна твоя помощь. В моем доме кто-то бывает.
– Кто-то бывает? – повторил он, не зная, как реагировать на ее слова.
– Да! Без приглашения. Вещи передвинуты, книги лежат в другом порядке, ящики задвинуты не до конца. Я еще не сошла с ума.
– То есть вы хотите сказать, кто-то что-то ищет у вас в доме. Без спроса?
– Да. Какой уж спрос!
– У вас есть ценности? Деньги? Золото?
– Нет. Я никогда не признавала золота, а то, что мне дарили мужчины, давно реализовала. Сам знаешь, времена сейчас трудные.
Мужчины? А они считали, что старая дева.
– Когда это происходит, по-вашему?
Она пожала плечами:
– Я их ни разу не видела.
– Ночью или днем?
Она задумалась:
– Не знаю. Не уверена. Хочется думать, что днем, когда я выхожу, а не ночью, когда сплю. Каждый день я два часа гуляю в городском парке. Вот в это время, возможно, они и приходят.
– Что-нибудь пропало?
– В том-то и дело, что нет. Да и нет ничего такого. Много одежды. Да, я всегда любила одеться. Немного дрезденского фарфора, всякие фигурки, штук семь или восемь. Пианино с подсвечниками, очень расстроенное. Семейные альбомы. Столовая посуда интересная, но старая, две старинные вазы, бабушкины. Все. Еще несколько картин сомнительной ценности. И шкатулка с морально устаревшим бижу.
– Ничего не сломано? Замки? Шкатулки? Сейфы?
– Все в открытом доступе, в моем доме нет замков. А сейфа никогда не водилось.
– А не может так быть, что вы… – Он хотел сказать: «…сами передвинули, открыли, не задвинули, и не обратили внимания? Забыли?» – но не решился, боясь обидеть ее.
Она поняла и отчеканила:
– Не может. Я сто лет не брала в руки фарфоровых балерин, не лазила в ящики письменного стола и не открывала семейные альбомы. Я сейчас обхожусь удивительно малым количеством предметов. И если что-то сдвинуто, знаю, что это сделала не я. Я пришла к тебе, потому что ты служишь в милиции и знаешь, что нужно делать. Я не боюсь, что меня убьют. Если они не убили меня до сих пор, то это не входит в их планы… скорее всего. Я просто хочу знать, что происходит. Надоел этот… симбиоз. – Она хмыкнула. – Причем меня смущает методичность визитов. Это не ван-тайм экшн[1 - One-time action (англ.) – одноразовое действие.], иначе они не стали бы сохранять видимость порядка. Нет, они приходят снова и снова и стараются действовать очень осторожно. Тем не менее я их засекла… так, кажется? Дважды. И у меня вопрос: что полагается делать в подобных случаях? Никаких заявлений писать не буду, это не имеет смысла. Пришла только потому, что мы знакомы. Интернет читаю, знаю, что происходит, все эти маньяки, грабители, убийцы… Никто на старуху и внимания не обратит. Ты занят, я понимаю, но что мне делать?
Капитан опаздывал на важную встречу, он чувствовал, как под его подошвами горит земля. Конечно, по-хорошему надо бы ее проводить, зайти, осмотреться, но… никак!
– Ада Борисовна, я зайду к вам, если сумею, сегодня же. Не волнуйтесь, мы все решим.
– Может, пригласить собаку?
– Пока без собаки. Попробуем разобраться сами.
– Вот адрес! – Она протянула ему листок из блокнота. – Буду ждать. Спасибо, Коля.
– Может, отвезти вас домой? – предложил он, кляня себя за мягкотелость.
– Не нужно. Я еще посижу. Посмотри на этот цветок! Цвет просто сумасшедший! Мой любимый – малиновый…
Астахов не понимал, почему испытывает чувство вины и неловкости. Он не поверил ей. Ее возраст, одиночество, эксцентричность, которая усилилась с годами – все это говорило не в ее пользу. Все это лежало настолько за пределами его представлений о норме, что ему было трудно принять ее способность здраво мыслить и рассуждать. Но и отмахнуться от нее он не мог. В ее присутствии он все еще стоял по стойке «смирно».
После долгих размышлений он не придумал ничего лучшего, как позвонить частному детективу Александру Шибаеву, с которым его связывали умеренно дружеские отношения, и попросить о помощи.
– Привет, Санек, – начал капитан. – Ты как? Жив-здоров? Как Дрючин? Сильно занят?
Шибаев насторожился. Иногда случалось так, что они пересекались, невольно и случайно, расследуя дела, казалось бы, совершенно не связанные – капитан, как лицо официальное, требовал поделиться информацией, задевающей шибаевского клиента, и тому приходилось вертеться, как ужу на сковородке. Вот тогда-то капитан и называл его «Санек». В Шибаеве на миг трепыхнулась надежда, что капитан сумел решить его дело и теперь звонит, чтобы сообщить радостную новость, но он ее тут же отодвинул. Уж очень сладким был голос капитана – так не сообщают о достигнутом успехе. Прикинув и не найдя, что может быть ему нужно, Шибаев сказал после паузы:
– Жив-здоров. Дрючин тоже. Спасибо. Занят. – И замолчал.
– Понимаешь, Санек, тут такое дело… Нужна помощь, а у меня со временем никак, замотался, как бродячая собака. Выручишь? – Голос капитана был слаще меда.
– А в чем дело?
Капитан с чувством облегчения в двух словах изложил Шибаеву историю учительницы английского и продиктовал адрес и номер телефона. Напоследок сказал:
– Успокой ее, Санек, поговори с ней. Ее зовут Ада Борисовна Резник. Мы называли ее Адская англичанка. Ну, походи по дому, не знаю… Осмотрись, выпей чаю. Посоветуй завести кота в конце концов. Сделаешь? За мной не пропадет, ты меня знаешь.
– А почему сам не можешь?
– Я же говорю, цейтнот страшный. Не знаю, за что хвататься. И если честно, я до сих пор ее боюсь. А надумаешь учить английский, можешь обращаться, она берет учеников. Или Дрючин. Спасибо! Потом отзвонишься, лады?
Шибаев только хмыкнул. Подержал в руке мертвую трубку, из которой уже не доносилось ни звука, и спрятал в карман куртки…
Глава 6
Вперед, мой мальчик!
– Ши-бон, нам письмо! – Алик оторвался от экрана. – От Мольтке! Быстро отозвался старичок.
– Что пишет? – Шибаев замер с гантелями в руках. Дело было утром, и он был занят физической культурой.
– Благодарит за скорый ответ, очень рад и надеется на плодотворное сотрудничество. Его интересует не только собственность, но и возможные родственники или их могилы. – Алик взглянул на Шибаева. – Зачем ему могилы, интересно… Цветы положить? Потрясающе сентиментальный старичок. Пишет, что посылает исходные материалы: имена, даты, пароли. Судя по лексике, старый крючкотвор. Но язык неплохой, просто удивительно. Наверное, бабушка научила. Сейчас распечатаю приложение.
Шибаев кивнул и возобновил упражнения. Ему было слышно, как пощелкивал принтер. Алик, вытянув шею, рассматривал выползающие листки, подхватывал по одному и складывал на письменном столе.
– Шесть листов! Не могу! История моей жизни. Слышишь, шесть листов! Читать? Слушаешь?
– Читай. – Шибаев задумчиво сгибал и разгибал руку с гантелей, глядя в окно.
– «Брат моего прадеда, старший в семье, Алексей Иванович Старицкий, дворянин, когда овдовел, женился вторично на девице… – Алик хихикнул. – На девице! Каролине Бергманн… Тут старое написание, оригинальное, с двумя «н», – пояснил Алик. – …Каролине Бергманн, дочери местного предпринимателя, младше его на двадцать пять лет». – Алик воскликнул: – Ага! Вот откуда немецкие корни! Дальше изложу тезисно, так сказать. От первого брака у него было двое сыновей, Петр и Павел, обучавшиеся за границей. Ага, вот! Интересно. «Пышная свадьба имела место в самом шикарном ресторане города «Англiйскiй клубъ», о чем писала газета «Губернскiя ведомости». Тут сноска: вырезка из газеты прилагается. Вот она! Печать ни к черту, но разобрать можно. Так, что здесь… «Бал-маскарад в пользу детского приюта с розыгрышем в лотерею серебряных вещей, стоячих ламп…» Видимо, торшеров, – объяснил Алик. – «…Бархатных ковров и альбомов. Плата за вход с дамы и кавалера по 1 руб. со включением благотворительного сбора». – Алик оторвался от чтения и спросил: – Это много или мало? А за лотерейный билет сколько?
– Дрючин, при чем тут маскарад? – очнулся от созерцания окна Шибаев.
– Просто попалось. Интересно ведь. Дальше ничего нет, отрезано.
– А про свадьбу что?
– И тут же о свадьбе Алексея Ивановича Старицкого, дворянина, с Каролиной Бергман… можно с одним, – дочерью немецкого предпринимателя Генриха Бергмана. «Торжество имеет место быть в самом изысканном ресторане нашего города «Англiйском клубе», приглашенных двести человек, фейерверк и раздача денег народу…» Надо же! У нас и сейчас есть «Английский клуб»! Понятия не имел, что плагиат. Тут еще заметка из какого-то бульварного листка. – Алик поднес листок к глазам. – Сейчас, плохо видно! «По слухам, уважаемое аристократическое семейство недовольно неравным браком г-на Старицкого и девицы из немецкой общины, так как Каролина Б. несколько лет была бонной его детей… Разница в возрасте в двадцать пять лет… г-н Старицкий перед тем вдовел четыре года…» Дальше неразборчиво. Ага! «Бесприданница! Не ладила с отцом, по свидетельствам тех, кто его знает, деспотом и тираном. Окончила курс в медицинской школе в Санкт-Петербурге и имеет взгляды весьма передовые и эмансипированные. Те, кто ее знают, отмечают сильный характер и строптивость…»
Так, дальше. «Спустя год племянник Старицкого, сын младшего брата Дениса, он же мой прадед, Артемий Старицкий, женился на сестре Каролины, Теодоре Бергман. Это были мои бабушка и дедушка. В тринадцатом году они уехали в Италию. Никаких сведений о семье в годы Первой мировой, революции и Гражданской войны они не имели. Неоднократно пытались разыскать родных, но безуспешно. Из Италии моя семья переехала во Францию, затем – в Германию, где я проживаю до сих пор. В Германии родилась моя мать Мария, урожденная Старицкая, которая вышла замуж за морского офицера Хельмута Мольтке». – Алик отложил листок. – Как я и предполагал. Похоже, старик остался совсем один, ностальгия замучила. Для каждого из нас, Ши-бон, рано или поздно наступает время собирать камни, и я уверен, что…
– Про свадьбу все? – перебил Шибаев.
– Все. Это всего-навсего короткие вырезки.
– Что он подарил ей?
– Кому?
– Невесте, Дрючин. Что Старицкий подарил невесте, девице Каролине? Тут тебе и маскарад, и лотерея, и раздача денег. А подарок? Особняк? Тройку рысаков? Больницу? Должны были написать.
– Больницу? – удивился Алик. – Почему больницу?
– Потому что она медсестра.
– Ты думаешь, она после свадьбы собиралась работать?
– Не знаю. Зачем тогда было кончать курсы? Во всем должен быть… как говорила твоя австриячка? Порядок по-немецки.
– Э-э-э… орднунг.
– Именно. Там ничего нет про подарок?
– Ничего. Тут вообще немного, статья не полностью. Какая разница?
– Разница есть. Написано про всякую ерунду, а про подарок ничего.
– Может, отрезано?
– Может. Чего конкретно он хочет?
– Он ищет родных, живых или мертвых. Старицких и Бергманов. Бедный одинокий больной старик… Кстати, если Бергманы остались у нас, то одно «н» из фамилии исчезло.
– У Старицкого и Каролины были дети? Ты дочитал до конца?
– Тут ничего об этом нет. Может, и были. Связь прервалась чуть не на столетие.
– Почему он решил искать только теперь?
– Постарел, все умерли, стал сентиментальным. Опять-таки, какая тебе разница? Не будь занудой.
– Черт его знает, может, никакой. Ты знаешь у нас в городе каких-нибудь Старицких или Бергманов?
Алик нахмурил брови, задумался.
– Не припоминаю. Для начала надо посмотреть в телефонной книге. Потом покопаться в архивах, поднять газеты, поговорить с краеведами. Наша беда, Ши-бон, в том, что мы не помним предков. Два-три поколения и все. От силы четыре. Нас же все время трясет! То война, то революции. Лично я начал бы с исторического музея или архива. Если Старицкий был, к примеру, аграрий или заводчик, или писатель, то он у них на стенде… в смысле, в музее. Там есть стенды по истории нашего города, всякие выдающиеся люди, кто что построил. Завод, приют или бесплатную едальню для бомжей. Например, я помню стенды Галаганов, Лизогубов, Разумовских… Нас всей школой водили на экскурсию. С портретами, всякими личными вещами и мебелью. Помню серебряную чернильницу в виде собаки. Даже детские игрушки были…
– Ясно, – перебил Шибаев. – Ты случайно не хочешь заняться английским? Немецкий ты уже знаешь, как насчет английского?
– Чего? – спросил после продолжительной паузы Алик. – Каким боком английский к Мольтке?
– Никаким.
– Ага, понятно. Кстати, о газетах. Знаешь, когда появилась первая газета?
