О пребывании в вытрезвителе немедленно сообщали по месту работы или учебы, после чего обязательно следовала партийная или комсомольская проработка на собрании и строгий выговор. Советского труженика могли лишить премии и «тринадцатой зарплаты».
Понятно, что самым неприятным из всего вышеперечисленного для коммуниста Солнцедарова было сообщение на работу, но еще страшнее – гнев жены! Мария Антоновна, человек с положением, руководитель, даже представить не могла, что в городе станет известно: муж Солнцедаровой – запойный пьяница, не вылезает из вытрезвителя. Что подумают люди ее круга: директор мебельного магазина, директор рынка, заведующие поликлиникой и аптекой? И до райкома дойти может. Это вообще невыносимо! Какой стыд…
Узнав от ехидно улыбающейся соседки, что мужа забрали милиционеры, Мария приняла моментальное решение: надо спасать положение!
«Пойдешь со мной. Поможешь дотащить, если что», – приказала она Павлику.
Дежурный по вытрезвителю старший лейтенант с утомленным лицом принял от Марии Антоновны несколько купюр и привычным жестом засунул в карман кителя. После вытер платком лоб, надел фуражку, поправил форменный галстук на резинке, приосанился и, полюбовавшись на себя в зеркало, с чувством удовлетворения произнес: «Ждите, Мария Антоновна. Сейчас выпустим. Сообщать никуда не будем».
На всю жизнь Павел запомнил эту сцену: человек в форме берет деньги и решает проблему. Неосознанно подросток вывел гениальную формулу:
ВЛАСТЬ + ДЕНЬГИ = СИЛА
Семейство Солнцедаровых – мать и сын, поддерживая под руки сонного отца, прошло мимо памятника императору. Самодержец, олицетворяющий абсолютную власть, был изваян с секирой в руке. Павлик обернулся (ему послышался какой-то шорох).
Пётр смотрел на него в упор. Секира в руке угрожающе наклонилась.
Год 1980-й принес Павлу Солнцедарову новые ощущения, впечатления и разочарования. Прежде чем продолжать повествование о формировании характера Павла, мы хотим объясниться с читателем. Не будем препарировать нашего героя – он же не лягушка, в конце концов. Человек! У него есть душа. Да и не всё потайное, скрытое стоит вытаскивать наружу. Какой только гадости там не обнаружишь. Так и в человечестве можно вообще разочароваться. И даже заявить: «Проект не удался. Всевышнему придется его закрывать».
А ведь это был Его любимый замысел. Как мило: земля, свет, чудная природа, всякой твари по паре, чистота Адама и Евы. Ну, что было потом, вы знаете: змей, дьявол, Содом и Гоморра, войны, бесовщина… Но, может быть, Господь потерпит еще? Ведь пока живы и Адам, и Ева. И такие понятия, как любовь и чувство прекрасного. И тоска по чему-то светлому, значительному, а то даже и подвигу. Господь каждому дает шанс. Каждый имеет выбор. Один пестует, развивает в себе чувства добрые, другой же эти чувства подавляет и превращается просто в свинью.
Павлу четырнадцать лет. Время надежд, поисков, самоутверждения. Счастливая пора! Он уже член ВЛКСМ, принимает активное участие в жизни комсомольской организации, выступает на собраниях, обличает пассивность, безынициативность, ставит в пример, как правило, ребят физически развитых, спортсменов. Подчеркивает достижения Михаила Меньшикова – призера городских соревнований по боксу.
Павел играет на гитаре и неплохо поет – у него оказался хороший слух. Ни один концерт художественной самодеятельности не обходится без его выступления. Особенно проникновенно у него получалась песня Александры Пахмутовой и Николая Добронравова, зовущая к новым вершинам, свершениям, победам:
Звени, отваги колокол!
В дороге все, кто молоды.
Нам карта побед вручена.
Отчизне в дар останутся
Рабочей славы станции.
Запомните их имена:
Любовь, комсомол и весна.
В эти минуты Павел чувствовал себя одним из героических строителей светлого будущего. Его глаза сияли, он был готов к борьбе и победам. Девочки смотрели на исполнителя с обожанием.
Случалось, что после такого концерта они вместе с Мишкой шли в парк или к старинной крепости, куда часто подъезжали автобусы с туристами, в том числе иностранными. Мгновенно выходя из роли молодого строителя коммунизма, Павел становился совсем другим человеком. Друзья поджидали интуристов и приступали к работе. Павлик передавал Мишке значки с изображением Ленина и коммунистической символикой из собственной коллекции и присаживался в сторонке на скамейку.
Михаил, выглядевший солидно не по годам, совершал сделки. Он знал несколько фраз на английском, немецком и даже финском языках, поэтому легко выменивал значки на дефицитные по тем временам товары: жевательную резинку в яркой упаковке, разноцветные пластмассовые зажигалки, а в самые удачные дни даже американские сигареты Marlboro.
Мишка ничего не боялся и с гордостью носил кличку «Perkele», что в переводе с финского значит «Чёрт». Так его называли знакомые фарцовщики.
Павлик же не случайно оставался в стороне – понимал, что поступают они не совсем законно, и ему не улыбалась перспектива попасться в руки дружинникам или милиционерам. Можно было и из комсомола вылететь, а Павел уже задумывался о будущем.
Самое время нарисовать портрет нашего героя. И, пожалуй, лучше всего сделать это точным языком милицейского протокола. Так, вероятно, описали бы его в случае задержания:
«Солнцедаров Павел Иванович, 1966 года рождения. Ученик 8-го класса Петровской средней школы. Рост 1 метр 68 сантиметров, худощавого телосложения, волосы темно-русые. Нос вздернутый. Губы красные полные. Лоб высокий, сдавленный с висков. Особая примета – очень яркие синие глаза».
Была и еще одна особая примета, но целомудренный язык милицейского протокола не позволяет ее ни описать, ни назвать.
Павел писал стихи. Этот талант открылся у него в десятом классе, весной. Когда всё преображается, расцветает, расцвел и новый талант у юноши. Рифмы роились, толпились, складывались в строфы. Молодому человеку хотелось признания. Но он не мог показать стихи друзьям – боялся насмешек.
Кому показать свои произведения? Конечно же, человеку понимающему, человеку искусства – Ханыгину Алексею Михайловичу.
Скульптор Ханыгин был достопримечательностью Петровска. Мало того, что он творил сам, досконально знал историю родного города, он разбирался во всех искусствах. Мог поддержать, дать совет начинающему. И даже с большой точностью предсказать его будущее.
Алексея Михайловича нередко приглашали в школу, где учился Павел. Вместе с учениками он отправлялся в увлекательнейшее путешествие – в те времена, когда здесь, по берегу Финского залива, прогуливался Пётр Первый со свитой и строил далеко идущие планы. Ханыгин рассказывал об этом так ярко, что казалось, будто он сам был в числе сопровождающих самодержца. Может быть и не в свите, но среди дворцовой прислуги точно.
Павлик осторожно постучал в дверь мастерской скульптора.
– Открыто, – Ханыгин сидел за столом и творил. Он создавал очередной шедевр. В куске глины можно было увидеть знакомый образ основателя города.
В живописном беспорядке ожидали своего часа штихели разных размеров, стеки, кисти, циркули, линейки… Были здесь и мольберты, и палитры, и наборы красок «Ленинград» и «Нева», и даже россыпь разноцветных тюбиков масляных красок производства Германской Демократической Республики – их могли приобретать только члены Союза художников СССР в специальных магазинах не чаще двух раз в год. Венчал композицию внушительных размеров молоток. В углу валялись несколько разбитых бюстов и статуй.
– Проходи, садись, – мастер отложил работу, вытер руки, достал из старинной табакерки щепотку нюхательного табака и засунул себе сначала в одну ноздрю, потом в другую. – Ну, читай свои стихи.
Ханыгин обладал даром предвидения. Он сразу понял, зачем пожаловал к нему застенчивый юноша.
Павлик прижал руку к сердцу, расправил плечи:
Я люблю тебя, мать Россия.
Комсомольское сердце поет.
И глаза мои синие-синие
Отражают сияние твое.
Скульптор содрогнулся то ли от ядреного табака, то ли от стихов юного дарования и громко чихнул.
– У тебя есть что-нибудь другое? – недовольно спросил он.
– Есть, – ответил перепуганный Павлик. – Про любовь.
– Ну, читай.
И Павел стал читать. Про весну. Про первые листочки. Про ветер, который играет локоном девушки. Про пение соловьев в парке над ручьем. Про бушующее море.
– Далеко пойдешь, – сказал старик и пристально всмотрелся в лицо мальчика. – Впрочем, время покажет.
Алексей Михайлович закрыл глаза и забормотал:
– Павла, императора, враги, злодеи, заговорщики ударили, задушили шарфом…
Павлик стоял ни жив ни мертв. Глаза предсказателя открылись, и он произнес обычным голосом:
– Хорошие стихи. Талант у тебя есть. Несколько талантов… Но не дай тебе бог использовать их во зло – плохо кончишь. А впрочем, продолжай писать.
– Спасибо, – поблагодарил юноша и, окрыленный, удалился.
Ханыгин в раздумье употребил очередную порцию табака и прочихался так, что с необыкновенной ясностью сквозь пелену времен увидел тех напудренных, напыщенных, беспринципных сановников, которые всегда сопровождали самодержцев. Готовые на всё ради карьеры, они кончали свой жизненный путь на каторге, на Соловках, в Сибири (к примеру, в Берёзове). А иным – тем, что помельче, отрубали головы или секли позора ради на площадях. Чтоб другим неповадно было.
«Так было. Так будет!» – сурово сказал Алексей Михайлович.
Он встал из-за стола, снял ядовито-зеленый берет, толстый вязаный кардиган и подошел к дубовому шкафу, возраст которого, как и возраст самого владельца, определить было невозможно. Оттуда извлек треуголку и парадный костюм. Ботфорты были утрачены за годы долгих путешествий во времени. Из тайника достал восьмиконечную звезду, усыпанную бриллиантами (в далекие времена этот орден пропал у императора).
Минута – и в зеркале отразилась фигура сановника, обремененного государственными делами. Картину немножко портили стоптанные тапки на босу ногу.
Отметим, что в шкафу хранилась и настоящая коллекция оружия прошлых веков: пищали, пистолеты, алебарды, шпаги – всё, что попадалось в руки Алексея Михайловича во время путешествий.
Павел не был бы самим собой, если бы тотчас не решил извлечь выгоду из открывшегося дара – из стихов, которые получили одобрение ценителя поэзии. Он давно заглядывался на девочку Лиду из параллельного класса, но не решался к ней подойти, искал повод заговорить, познакомиться ближе.
Его стихи – отличный повод!
Хотя Павлик в жизни уже кое-что повидал благодаря дружбе с Мишкой Меньшиковым, он оставался юношей романтичным и в девушках ценил такие качества, как строгость, принципиальность, честность. Любовь представлял себе в самых розовых тонах.
И однажды решился. Увидев Лиду, сидящую на скамейке с томиком Есенина в руках, он подошел и сказал: «Я тоже пишу стихи. Можно, я тебе их почитаю?»
Барышня отложила Есенина и кивнула. Павел стал читать. Он точно подобрал ключ к сердцу девушки.
На следующий день после уроков молодые люди пошли в кино. А потом долго гуляли в парке. Павел был бесподобен! Он шутил, рассказывал смешные истории, читал стихи свои и других поэтов. Лида хохотала, и юноша был счастлив.
Кое-какие деньги у Павлика имелись, и он водил девушку в кафе-мороженое, в кино, катал на прогулочных корабликах.
Так прошел месяц. Они уже гуляли по парку, взявшись за руки. И один раз при расставании Лида позволила себя поцеловать. В ту ночь Павел не смог заснуть…
Месяц май был наполнен и другими событиями. Павел готовился поступать в мореходное училище. Такое решение было естественным для мальчишки из морского города, который мечтал о дальних странствиях, неизведанных морях, заграничных походах.
Романтика романтикой, но Павел Солнцедаров прекрасно знал, что «ходить в загранку» – это не только романтика. Это престиж, это перспективы, это хорошие деньги, это возможность покупать дефицитные товары в магазинах для моряков загранплавания «Альбатрос», которые торговали за чеки Внешторгбанка (был такой заменитель валюты). Кроме того, курсантов не призывали на срочную службу в армию, а после окончания помимо гражданской специальности они получали погоны младшего лейтенанта.
Готовился к поступлению в это же училище и Михаил Меньшиков. По совету старшего брата, который вот уже несколько лет бороздил моря и океаны. С немалой выгодой для себя. Он даже купил автомобиль «Жигули». Позволить себе такую покупку мог далеко не каждый советский человек.
Судьбе было угодно, что оба будущих мореплавателя и девушка Лида оказались в одной компании – отмечали день рождения кого-то из одноклассников.
– Лидия, – сказала Лида и протянула руку Меньшикову.
– Михаил, – осторожно пожал руку девушке юный богатырь.
После дня рождения провожать Лиду пошел Михаил. Впоследствии при встрече Солнцедарова и Меньшикова тот вел себя, как ни в чем не бывало.
Девочка же Лида подошла к Павлику на перемене и сказала: «Прости, но это была любовь с первого взгляда».
Не будем описывать переживания Павла, его терзания – всё и так понятно. Скажем только, что покинутый юноша вывел для себя формулу:
ДРУЖБА + ЛЮБОВЬ = ПРЕДАТЕЛЬСТВО
Потрясение, которые испытал Павел от двойного предательства – любимой девушки и лучшего друга, оставило глубокий след в его душе. Чувства добрые покинули юношу. Он поклялся мстить! И Меньшикову, и всем девушкам. Мстить, как граф Монте-Кристо. Не сразу, а смакуя, лелея месть. И наносить разящий удар внезапно. Как молния!
А пока, не имея ни богатств графа, ни его мужественности и привлекательности (имеется в виду Жан Маре в роли Монте-Кристо), Павел понимал: надо упорно идти вверх. Моряк Дантес шел к цели в холодной камере замка Иф, пробивал каменные стены, проявил волю и смекалку и не погиб в волнах бушующего моря.
Почему-то, думая о графе, Солнцедаров всегда вспоминал романтическую песню моряков:
Они стояли на корабле у борта,
Он на нее смотрел с тревогой и мольбой.
На ней был светлый плащ,
На нем бушлат потертый.
Он замер, к девушке с протянутой рукой.
Дальше в песне шел диалог леди и матроса. Главное было в конце:
Но на призыв влюбленного матроса
