Людмила О. "Жизнь под водой"

Сто дорог, сто морей, сто историй.

Веерами разложены судьи.

И приносят волхвы наперёд

Ровно тем, кто уверует людям.

Зяблики

Я шагаю вперёд по канату

С измождённым войной механизмом,

Бьётся взор за слепую картину,

Стрелка гнётся грузилом цинизма.

Там внизу, на арене парадной,

В королевстве потрескались кубки,

Пусто в банке консервного замка,

Облезают песцов полушубки.

Ослабели угрюмые мысли,

Голове не сдержать Мономаха,

Жаждой власти облуплены лица,

Короля вызывают на плаху.

Вспоминает он славную пору,

Как рождались, смеялись, любили.

Если Солнце на дно погружалось,

Нам подсолнухи с поля светили.

Мирный запах костра поднимался,

Пока в тени от яблони спишь.

Речью дивною сладкие сказки

Перешёптывал мирно камыш.

Укрывали златые колосья

Волны мягко осенним прибоем,

Чистой линзою взгляд собирал

Урожай баловства и покоя.

Фиолетовый цвет поглощая,

Беззаветно летал над стогами,

Вдруг обрыв. Ты лежишь на земле,

Окружен верстовыми столбами.

Пропускает дыхание сердце,

А задышит ли вновь – неизвестно.

Непреклонный заказчик плодов

косит сам как находит уместным.

Свора псов, обречённых скитаться,

Уж собралась в углу ожидая.

Вниз по лестнице следует путь,

Чью-то явь на столбе распиная.

По спирали заходится морок,

Переполнены ёмкости срока.

Делят дважды, скупая в ломбард

Оскоплённый безбожьем бинокль.

Смотрит прямо король без державы,

Чёрствой ласки бутыль распивая.

Безупречно разнузданы строем

Двое зябликов ровно хромают.

Всё сильнее вонзается штопор,

Вмятый злобой в застрявшую пропасть.

Оставляет следы на губах

Едкий мёд, а на сердце – жестокость.

Отказавшись от трезвого горя,

Сквозь зелёное дно наблюдаю:

Рушит планы слепая порука,

Мертвецу приговор возвращает.

Мутный вечер оставил преграду,

Закрутил плотно краны печали.

Безнадёжно лежит, отвернувшись,

Иссякающий воин скрижалей.

Уклонился сюжет от канона,

Суматошно бездействуют лица.

Дырявый холст, загрунтованный клеем,

Не выносит немые глазницы.

Неповинно отправленный в карцер

В отверженьи лишается сорта.

Был портрет, а теперь – экспонат

В галерее живых натюрмортов.

Мимо резкости фокус настроен,

Очертанья размыл редактурой.

Упразднённой мозайки набор

Конструирует псевдо-фигуры.

Нет движения в толще событий.

Прислонённый к стене разрывает

мощь каната, оставив две нити.

Сладкий рис на столе остывает.