Мерлин Лерой "Последняя из Надежд"

Последняя из Надежд
Мерлин Лерой

Приквел к роману "Шесть дней на Хеленос".Русский, немец и француз… Хорошая завязка для анекдота? А что если немца поменять на итальянца? А француза – на араба? Что получится? Получится фантастический шпионский детектив "Последняя из Надежд".Читайте на всех гаджетах страны! Будет страшно и смешно, удивительно и захватывающе. Скучно точно не будет.

Мерлин Лерой

Последняя из Надежд

Пролог

Летняя ночь в Питере колдовская, инфернально бледная. Днём не уходит совсем, лишь на время прячется в тени под мостами. И только город затихнет в коротком забытьи, гранитные набережные вмиг покроются холодным потом ужаса, росой. Хищная невская вода липкими языками жадно слизнёт с пристаней следы тысяч самоубийц и позовёт тихим хлюпом: «Сюда… ко мне… приди…».

Над Фонтанкой висит сизый морок тумана, мешая разглядеть на свинцово-тёмной глади белое пятно. Кажется, это мёртвый лебедь. Вот лёгкая волна шевелит грациозно изогнутую шею, неспешно толкает труп к ступеням, глухо ударяет чем-то твёрдым о гранит – тук… И ещё раз – тук… Теперь мы видим отчётливо. Это не лебедь. Это распухшая женская нога стучит обнажённой головкой бедренной кости о каменный причал. Ноготки на некогда изящных пальчиках покрыты коралловым лаком и мягко флуоресцируют в предрассветных сумерках…

Часть I.

Одна нога здесь, другая – там

Июнь 2075 года случился душным и суетным. Петроградских важняков из следственного комитета с весны атаковали потерпевшие, чья банковская биометрия стала достоянием мошенников. Тысячи людей лишились денег в одночасье. И если б всё закончилось одним днём! Так нет, афтершоки больше месяца сотрясали частный сектор банков, грозя переползти на святая святых – генерацию кодов цифровых денег. Цепочки взломанных электронных связей тянули за собой новые окна возможностей для мошенников. Вчера досталось клиентам «Петергофа», сегодня заметались толстопузы «Охты». Орудовала серьёзная банда, след вёл к насквозь дырявой финской границе. Шифровальщики и оперативники, усиленные доморощенным искусственным интеллектом, сутками сидели в сети, пытаясь поймать очередного хакера на горячем. Тупили и люди, и машины. Мошенники, прокравшиеся в обособленную российскую сеть извне, были на порядок умнее.

Но старшего следователя по особо важным делам Аркадия Ильича Калашникова вся эта суета почти не касалась. Месяц назад ему предложили другую работу. Разумеется, секретную. В недрах правоохранительной системы формировалась новая структура. Задачи перед ней стояли необычные – расследование дел, которые никак не вписывались в привычную статистику преступлений. Неопознанные летающие объекты, непонятные перемещения в пространстве и времени, гости из будущего и параллельного настоящего, разумные рептилоиды, барабашки, двойники и прочие явления, которые невозможно было объяснить с точки зрения диалектического материализма.

Если кто-то сейчас думает, что автор пишет эти строки, надев на голову шапочку из фольги, то зря. Лучше вспомните, где лежит ваша. Количество контактов с непознанным, зафиксированное средствами объективного контроля, за последние десятилетия выросло в разы. И далеко не все эти контакты безопасны. Преступления, которые предстояло расследовать Калашникову в составе новой структуры, как правило, имели весьма изощрённую фабулу, и у человека с воображением вызывали только один вопрос: «Что курил сценарист?».

Как всегда, система оказалась неготовой к новым вызовам, и команду приходилось набирать с миру по нитке – из интеллектуалов со специфическими знаниями, умениями и навыками. Помимо широкого кругозора, склонности к аналитической работе и здорового цинизма, сотруднику полагалось обладать чрезвычайной наблюдательностью, способностью различения за частностями – общего, а главное, непробиваемой невозмутимостью.

Майор юстиции А. И. Калашников – опытный сорокапятилетний следователь, разведённый, без вредных привычек, много чего повидавший на своём веку, отлично подходил для такой работы. Чем-то удивить Аркадия было трудно. Аналитический склад ума и начальная степень аутизма, диагностированная в детстве, давали важняку кратное преимущество перед излишне эмоциональными, как он считал, коллегами. Спокойно и деловито разложить пасьянс любого, даже самого нервного преступления у Калашникова всегда получалось лучше других.

Сегодня Аркадий Ильич давал отвальную – прощался с коллективом, в котором провёл пятнадцать лет жизни. По этому случаю следователь был чисто выбрит и нарядно одет. Наземный дрон-курьер только что доставил по адресу Мойка, 86 на имя Калашникова два объёмных пакета с продуктами и напитками. На календаре значилась пятница, что на час сокращало ожидание дружеских посиделок. Если, конечно, ничего не случится.

Ах, это проклятое «если»…

– Аркадий! Зайди ко мне! – Заглянул в кабинет старшего следователя полковник Торец.

С плохими предчувствиями Калашников отложил разбор накопившихся файлов и побрёл в кабинет начальства. В коридоре столкнулся с девчонками своего отдела.

– Аркадий Ильич, вы куда? – Ниночка и Валя, гружёные тарелками, салфетками, пластиковыми стаканчиками, направлялись накрывать стол.

– Полкан позвал. Узна?ю, что к чему и вернусь. Заходите, всё в силе. Продукты и выпивка в пакетах в углу. Ну, разберётесь. – Ответил Калашников и свернул в аппендикс к приёмной полковника.

Юрий Иванович Торец, начальник Петроградского отделения Следственного комитета России смутно представлял, чем в ближайшем будущем займётся Калашников и совершенно не представлял, кем заткнуть брешь, образовавшуюся после ухода башковитого сотрудника. Поэтому последние дни перманентно пребывал в плохом расположении духа.

– Разрешите, тащ полковник? – Заглянул Калашников в приоткрытую дверь, но за рабочим столом никого не увидел.

– Давай, заходи, – отозвался Торец от окна. Прикладное цветоводство было его любимым занятием в минуты тяжёлых раздумий.

– Юрий Иванович, приглашаю присоединиться к нам после работы. По случаю окончания трудовой недели, ну и… проститься по-дружески, всё же пятнадцать лет бок о бок.

– Угу–угу… С понедельника, значит, всё? Прощайте, скалистые горы?

– Ну да. Пару недель отдохну в Ольгино, съезжу в Нижний, поправлю могилу отца, ну а потом к новому месту службы, так сказать.

– То есть, дней двадцать у тебя есть, говоришь? – Хитро прищурился Торец.

Калашников напрягся, опасения начали сбываться.

– Юра, ты что удумал? Ты же помнишь, я два года без отпуска!

– После смерти отдохнём, Аркаша. Тут такое дело. Сегодня с утреца полицмейстеры выловили в канале женский окорок. – Торец ребром ладони «отсёк» себе правую ногу по линии сочленения бедра с тазом. – Расчленинград, мать твою… Тьфу, тьфу, на себе не показывают. Кажись, лет двадцать уже ничего подобного не было. Дело вроде плёвое, но весь прикол в том, что о пропаже ног и девочек никто не заявлял. И по ДНК установить владелицу пока не удалось. В списках не значится.

Последние тридцать лет расшифровка ДНК всех новорождённых и тех, кто хоть однажды сдавал анализы в районной поликлинике, в обязательном порядке заносилась в специальную базу данных. Если бы правоохранители захотели, то в течение нескольких часов могли найти хозяина любого бесхозного плевка. Кстати, возможно именно поэтому у метро стало заметно чище. Некоторым жителям труднодоступных российских регионов, правда, удавалось иногда отпетлять от поголовного учёта. Но эти два – три пожилых эвенка, ханты или манси, ни разу не покидавшие родных угодий, серьёзной статистикой в расчёт не брались.

– Шутишь? Сколько же ей было лет? – Удивился Калашников.

– Почему было? Может, она жива. Прыгает где-то на одной ноге, – мрачно пошутил Торец. – Мало ей было, Аркаша. Криминалисты говорят, что лет четырнадцать или около того. Точнее прояснится после экспертизы. Так что, дружище, если она иностранка, да ещё малолетка, то твой отпуск отменяется.

Юрий Иванович поставил лейку в угол и присел напротив Калашникова за приставной столик.

– Постой. А совпадения по ближайшим родственникам? Не с другой же планеты она прилетела. – Продолжил накидывать Калашников.

– Среди наших – ноу, нихт, нон. Биоинформатики только что отчитались. С Европолом связались час назад, отправили цепочку. Ждём. Заодно волонтёры процеживают воду решетом – ищут остальные руки-ноги. Пока ничего.

Калашников побарабанил пальцами по столу. Нельзя сказать чтобы Аркадий не любил свою работу. Напротив, важняк был лютым трудоголиком. Но как всякий аутист, больше всего ценил предсказуемость, и дела старался планировать на месяц вперёд. Сейчас, понимая, что долгожданный отпуск накрывается медным тазом, слегка приуныл.

– Ладно, Аркадий, – прервал молчание Торец, – пойдём к тебе. Я видел, девчонки суетились, готовились к сабантую. Сегодня проставишься, как планировал, а завтра часикам к десяти приходи – принимай дело. Я тоже буду, обсудим, куды бечь. Глядишь, криминалисты к утру что-то интересное расскажут или Европол разродится.

***

Назавтра Калашников встал, как обычно, в шесть. Насыпал Иннокентию конопляный корм, освежил воду. Получил в ответ на заботу: «Аркаша хоррроший!», позавтракал сам, собрался и, ни свет ни заря, вышел из дому, не подозревая, что видит Кешу в последний раз.

Жил важняк на Гражданке, судмедэкспертиза была почти по пути, поэтому свой внеплановый рабочий день он решил начать с визита к старому знакомому – старшему судмедэксперту Олегу Рыбакову.

– Какие люди в Голливуде, – поднял от компьютера лошадиное лицо и приветливо заулыбался криминалист, завидя Калашникова. – Чего не спится, Аркаша? Суббота. Выпьешь?

Рыбаков недавно овдовел. Глушил тоску водкой и стахановским трудом – пропадал на работе и в будни, и в выходные.

– Привет, Олег! Не, спасибо. Что-то не тянет с утра. Торец навялил ногу мне. Расскажешь что-нибудь?

– О! Это нога, кого надо нога. Так-то я файл уже отправил, но, как говорится, можем повторить. – Рыбаков достал из-под стола стопарь, одним глотком засадил содержимое и заел карамелькой. Потом вылез из-за компьютера, расправил мясистые плечи, взял рабочий планшет и направился по коридору вниз – в холодильник. Калашников двинул следом.

– То, что ножка принадлежала девочке, уже знаешь?

– Угу.

– Гаплогруппа E1b1b1, распространена преимущественно в Северной Африке. Девочка смугляшка, однозначно. В воде фрагмент провёл пару месяцев. Хозяйке было двенадцать – тринадцать, максимум четырнадцать.

– Постой, почему ты уверен, что хозяйка умерла?

– Разделывали уже мёртвую. Не думаю, чтобы кто-то выдержал слэшер по живому. Да и с ранами такими долго не живут. Резали острым клинком по линии сочленения, как при разделке мяса. О сохранности тканей не заботились. Иногда по два – три надреза в одной точке. Хрящ повредили. Ясен пень, трансплантацию не планировали. При пересадке режут аккуратно лазером, прижигают каждый сосудик, а здесь… Ты курицу, когда разделываешь, сильно заморачиваешься, сколько мышечных фасций придётся фиксировать?

– Я никого не разделываю. Покупаю готовое.

– И зря. В готовом больше сои, чем мяса. Удивляюсь, как ты ещё желудком не страдаешь, всю жизнь на полуфабрикатах, – вздохнул Рыбаков, очевидно вспомнив, что и сам теперь живёт одной сухомяткой.

Добравшись до морга, Рыбаков приложил палец к кодовому замку, дверь отомкнулась. В холодильнике пахло смертью с лёгкими нотками формалина, не так давно, наконец, снятого с производства. Рыбаков сверился c номером в планшете, открыл одну из камер и выдвинул полку.

– Мы тут приморозили её малёхо. Уж очень сильно благоухало. Боюсь, не доживёт, пока вы все части пазла соберёте… Ну вот.

Калашников надел перчатки и склонился над ногой, стараясь дышать через раз. Несмотря на время, проведённое в тёплой речной воде, поверхностные ткани сохранились хорошо, прочно держали вздувшееся под кожей мясо.

– Слушай, Олег, а это точно девочка?

– С чего вопрос?

– Ну, ты сам знаешь, в наше время хрен поймёшь. Ногти красят все кому не лень.

– Девочка, это точно, не сомневайся. Мы ж не на глазок определяем. Взяли луковицы на половой хроматин. Кстати, как видишь, волос на девочке нет. Всё обработано лазером. Малышка знала, что такое эпиляция, еле нашли нетронутую луковицу.

– Да и пяточка, я смотрю, гладенькая, как только что после педикюра.

– Ну это не показатель. Всё лишнее отмокло, может, и рыбки помогли почистить. Но ходила девочка мало, это ты прав. Обувь тоже надевала редко. Ни малейшей деформации свода стопы. Физическая активность ниже нормы. Мышечки жиденькие. Насчёт педикюра. Обрати внимание на ноготки. Обработка не домашняя, профессиональная, покрытие виниловое. Поэтому и не слезло от воды. Возможно, будет зацепкой, когда эксперты расшифруют формулу и назовут марку. Ну и главный сюрприз у меня для тебя…

Рыбаков расплылся лошадиной улыбкой.

– Ну давай, не томи.

– Хна!

– Чиво-о-о? – Опешил Калашников.

– Нет, правда, хна! Лавсония инермис на латыни. Постой, а ты что подумал?

– Мало ли что я подумал… Плохое про тебя подумал, старый ты конь.

Рыбаков и вправду заржал, как лошадь, сообразив, отчего вскинулся важняк.

– Короче, как ни отмокала девочка, а рисунки хной на коже мы в инфракрасном диапазоне нашли. Очень красиво всё было расписано, профессионально. Картинки я тебе перешлю. Может, помогут найти художника.

***

Беспилотное такси, соблюдая скоростные ограничения, неспешно везло Калашникова по пустым субботним улицам на Мойку. Решив хоть как-то скоротать время в дороге, важняк набрал в поисковике «рисунки хной на теле», выяснил, что называется временная татуировка мехенди и что традиции у неё глубокие, чуть не с Древнего Египта. В основном таким образом украшают себя женщины Северной Африки и индианки, но среди европейских женщин тоже есть любительницы. Салоны красоты Петрограда активно продвигали эту услугу. Заинтересовавшимся предлагалось посмотреть галерею работ мастеров. «Всяк по-своему с ума сходит», – подумал Калашников, полистав фотографии, перечислил плату за поездку и вышел у Почтамтского моста.

Торец был на месте.

– А, Аркаша, привет! Я уж тебе звонить собрался.

– Я с утра к Рыбакову забежал.

– То есть про хну знаешь? А вот чего ты не знаешь, так это то, что нашей ноге нашлась пара.

– Да ладно?! Где?

– Ни за что не угадаешь.

– Где-нибудь в соседнем районе?

– Бери шире! В Венеции!

– Ну… – протянул Калашников, – неоригинально. Мог бы хоть в Колпино утащить по традиции.