Мерлин Лерой "Последняя из Надежд"

– Постой, ты про Крестовский остров, что ль, подумал? Про этот приют блатных и нищих, под названием ЖК «Венеция», что при Путине строили?

– А ты о чём?

– Узкий ты человек, Аркаша, нет в тебе настоящей русской широты. Сразу видно, за железным занавесом рос и развивался. Ногу нашли в Венеции, в городе тысячи каналов, любви и карнавалов.

Помолчали. Осмыслили. Первым вербализировал мысли Калашников:

– Ста.

– Что ста?

– Ста каналов.

– Какая, хрен, разница, Аркаша, сто или тысяча каналов в той Венеции, если мне всё равно не кататься по ним на гондоле. Завидую тебе тёмно-серой завистью.

– С чего бы?

– А это, Аркаша, второй поворот сюжета. Звонили сегодня оттуда, – Торец показал пальцем вверх, – сказали, что дело взято на особый контроль. Поэтому собирайся, ехай в кэгэбэйку за инструкциями и документами. Наверное, уже готовы. Оттуда в Пулково, спецборт под парами, зубную щётку купишь по дороге. В Марко Поло тебя встречает инспектор итальянского бюро Европола старший офицер Луиджи Траволо. Так что чао, бамбино. Эх, свезло тебе…

– Да что за спешка?!

– Я не понял, ты возражаешь, что ли? Ну-ка, майор Калашников, встать, смирно! Что неясно? Выполнять!

– Есть, тащ полковник! – Калашников встал, по-военному развернулся через левое плечо и чуть не строевым двинулся к двери.

– Аркадий, – окликнул следователя Торец, – возьми мой портфель – щётку положишь. И ключ от квартиры оставь. Иннокентия Пушкин, что ли, кормить будет?

Город ста каналов

Густой солёный воздух Адриатики жаркой волной охватил Аркадия, когда он ступил на откидной трап спецборта АН-GARA, совершившего посадку в аэропорту Марко Поло. От обилия солнца, пряного коктейля запахов разогретой морской лагуны, разнотравья и высокооктанового керосина у Калашникова закружилась голова. Он слегка ошалел и глупо улыбнулся, когда увидел перед собой красивого высокого мулата лет тридцати пяти, с кипенно-белыми курчавыми волосами и синими глазами. Парень напоминал созревший одуванчик, по какой-то причине разодетый в голубые джинсы с принтом DOLCE&GABANA и белую золотопогонную форменную рубашку с коротким рукавом. Прикид дополнялся дорогими сандалиями из коричневой кожи под рептилию, толстой золотой цепью венецианского плетения на шее, таким же браслетом на правой руке и печаткой на левом мизинце.

– Чао, Аркадий, вы говорите по-итальянски? По-английски? – Белозубо улыбался мулат и протягивал Калашникову смуглую пятерню. Рукопожатие оказалось неожиданно сухим и крепким. – Я старший офицер Луиджи Траволо. Как долетели?

– Спасибо. Всё хорошо. Я говорю по-английски, – тумблер в мозгу важняка, наконец, перещёлкнулся, глупая улыбка отключилась. – Очень приятно, Аркадий Калашников, старший следователь по особо важным делам.

– Я никогда не видел настоящих русских, – Траволо, напротив, улыбнулся ещё шире. Белоснежные ровные зубы всегда были предметом зависти Калашникова. Своими он похвастаться не мог, хотя и следил за ними неустанно. Казалось, у Луиджи зубов значительно больше, чем у обычного человека. Ложное ощущение избыточности рождала именно широта улыбки, её искренность и обаяние. – Добро пожаловать в Венецию! Пойдёмте, нас ждёт небольшая морская прогулка.

Через десять минут, после того как расслабленный таможенник не глядя шлёпнул печать в паспорт важняка, Аркадий сидел в полицейском катере Lamborghini, ловил глазами солнечных зайчиков и сокрушался, что не сообразил вместе с зубной щёткой купить солнечные очки.

– О, мой дорогой Аркадий, сейчас я, как человек, который родился и вырос в Венеции, проведу лучшую экскурсию в твоей жизни! – Заявил Луиджи, вставая у руля.

Мотор взревел, лодка чуть привстала над водой и рванула с места под сто. Аркадия впечатало в сиденье. Траволо заложил пижонский вираж, едва не задев причаленные рядом водные такси, лихо вывел катер по неширокому каналу в море, направил машину носом к солнцу и выдал полный газ. Лёгкая лодка гоночным болидом неслась к маячившему впереди городу на воде. «Какого чёрта он негр, – думал Калашников, побелевшими пальцами вцепившись в подлокотники кресла. – Имя вроде итальянское и фамилия тоже… Да ещё разоделся, как попугай. С таким понтярщиком много мы тут нарасследуем…»

Катер тем временем сбросил скорость и на малых оборотах зашёл в створ городского канала. Впереди возвышался Ponte dei Tre Archi. Арки моста – одна высокая посередине и две малых по бокам – делили водную гладь на три части. В лучшие времена лодки могли пройти под всеми тремя. Теперь же каменное сооружение вместе со всем городом заметно опустилось в воду и судоходной оставалась только центральная арка. Даже издалека было заметно, что белые архитектурные элементы, обрамляющие парапеты и края арок покрыты чёрным налётом. Но реальную картину разрушения Аркадий оценил, лишь подплыв ближе. Роскошные медальоны из каррарского мрамора чуть менее, чем полностью покрылись плесенью, отделочный кирпич служил питательной средой для мхов, зелёные водоросли разрушали опоры мостов из истрийского камня.

– Ногу поймали здесь, в канале Канареджо, – Луиджи стал серьёзен, – там, чуть дальше он соединён с Гранд Каналом. Представь себе картину, Аркадий. Чудесный мартовский денёк, на часах одиннадцать. Тысячи туристов выползли из отелей, сидят за столиками, гуляют по набережной, пьют кофе, курят сигаретку, каждый готов сделать впечатляющее фото. И вот прилив неспешно несёт женскую ногу к палаццо Саворньян. Кстати, вот он справа, семнадцатый век, барокко. Теперь, благодаря туристам, мы имеем в сети стопятьсот сделанных с разных ракурсов снимков отчленённой ноги на фоне палаццо. И даже можем проследить её путь от залива в город. Я встану здесь, зайдём, выпьем по бокальчику омбра, я угощаю.

Луиджи аккуратно причалил к дебаркадеру, заглушил мотор, с обезьяньей ловкостью выбрался из лодки и через минуту уже стоял наверху, с любопытством наблюдая, как Аркадий, коряво балансируя портфелем, карабкается следом. Буквально в двух шагах от воды располагалась кафешка на четыре столика. Траволо что-то сказал парню у стойки и показал рукой на Аркадия. Официант пристально посмотрел на гостя и, видимо, пошутил в ответ. Оба итальянца захохотали. Луиджи вернулся к столику, плюхнулся в кресло напротив Калашникова, вытянув длинные ноги на мостовую. Следующие полчаса, пока детективы беседовали, выпивали прохладное белое вино и заедали цветками цукини с рикоттой, бесконечная вереница туристов старательно перешагивала, перепрыгивала и обходила эти ноги, что, впрочем, совсем не смущало Траволо.

– Так вот, мой дорогой Аркадий, – продолжил Луиджи, как только официант принёс омбра и закуски, – тот, кто бросал куски тела в канал, наверняка знал, что отлив к утру всё унесёт в море. И мы бы никогда ничего не узнали, если бы не эта нога. Скорее всего, она зацепилась за рыбачьи снасти, какое-то время поболталась у выхода из канала и в один прекрасный день её внесло обратно приливом. Местный прокурор возбудил уголовное дело, назначил экспертизу, но, как тебе известно, ДНК владелицы в наших базах не обнаружилось, как и в ваших. Какое-то время поискали по каналам остальные части, не нашли и замяли дело. Подозреваемых нет, потерпевших нет, заявителей нет, следов нет. Да и то, чего только не вылавливают в наших каналах ежегодно. Один псих решает, что должен умереть именно в Венеции во время карнавала, другой спьяну свалился в воду и неожиданно утонул… Ну и представь себе лица местных полицейских, когда им звонят из Рима и говорят, что вторую ногу нашли в России.

Луиджи достал сигарету, со вкусом закурил, сложил пухлые губы трубочкой и выпустил дым в сторону канала. Аркадий невольно проследил путь практически идеально получившихся колечек. Внимание важняка привлёк проплывающий мимо вапоретто (1), с которого раздавался истеричный женский смех. «Как-то всё здесь напоказ, – подумал важняк, – чересчур как-то всё. Женщина вот хохочет, как будто её защекотали насмерть…»

– Как ты считаешь, Аркадий, каким образом и, главное, для чего вторую ногу увезли в Петроград? Есть какие-то предположения?

– Пока нет. Мы когда в морг?

– А надо? – Луиджи хитро взглянул на Калашникова и залился смехом, увидев его вытянувшееся лицо. – Да я шучу, Аркадий! Не будь таким серьёзным! Неужели все русские такие мрачные? Криминалисты ждут нас в пять. Пожалуй, действительно пора. Хей, Франко!

Траволо махнул рукой, подзывая официанта. «Cosa?» – отозвался тот, не выходя из-за стойки. Луиджи прокричал что-то пулемётной очередью по-итальянски. Официант, не отрываясь от своего занятия, покрутил кистью руки над головой. Аркадий догадался, жест был отпускающий. Детективы встали и, не расплачиваясь, спустились в лодку.

Через пару десятков метров бот вырулил в Гранд канал. Окружающее напоминало Аркадию старую открытку, которую он когда-то видел у бабушки. «Боже, какая сумасшедшая, ни на что не похожая красота», – подумал Калашников.

– Нравится? – Как будто услышал его мысли Траволо.

– Очень красиво, – сдержано ответил Аркадий по-русски.

– Отшень красиииво, – сделав скорбное лицо, передразнил его Луиджи, и рассмеялся, – Белиссимо! Дивино! Магико сплендидо! Вот как надо говорить! Ты в Венеции, и она тонет, лови момент, дорогой Аркадий, пока не утонула совсем. Впрочем, мы прибыли. Видел когда-нибудь настоящий полицейский разворот на воде?

Траволо выжал газ, круто повернул штурвал налево, потом сразу направо. Катер по диковинной траектории ювелирно вписался в ряд с такими же ботами, лодками попроще и гидроциклами у деревянных мостков. «Понторез!» – С завистью и восхищением подумал Калашников.

Здание, от которого отходили мостки, над входом имело невзрачную вывеску «QUESTURA». Несколько парней в форме весело болтали под ней, активно жестикулируя, но замерли в восхищении, глядя на пируэт у причала. Как только мотор затих, раздались аплодисменты. Один из парней двинулся навстречу высадившимся Аркадию и Луиджи. Поравнявшись с Траволо, обнял его в ответ на такое же дружеское приветствие. Луиджи отдал полицейскому ключ от катера, они обменялись ещё парой слов, попрощались и разошлись. Полицейский спустился в лодку и двинулся по своим делам.

– Это мой одноклассник. Росли в одном районе, вместе учились в полицейской академии. А потом я уехал в Рим и стал большой шишкой, – пояснил Луиджи. – Пойдём, Аркадий. Катер нам сегодня больше не понадобится.

Далее узенькими улочками, проходными дворами-колодцами, мостами и переходами оказались у мрачной постройки, облицованной рустовкой (2). Унылая глухая стена, высотой с трёхэтажный дом, вся поросшая мхом, вьюном и местами покрытая чёрной плесенью, вызвала у Аркадия смешанные чувства. По мёртвой глади камня в мягком свете предвечернего солнца струилась новая зелёная жизнь. Впрочем, ощущение нереальности происходящего исчезло, как только Луиджи открыл тяжёлую металлическую дверь и из тёмной прохлады пахнуло знакомым запахом смерти пополам с листерином.

Калашников шёл за Траволо по коридору и думал о том, что все морги подобны друг другу, в какой бы части света они не находились. Единственное, что отличало венецианскую анатомичку от питерской – мерзкое мушиное жужжание под потолком. Луиджи без стука вошёл в одну из дверей и через минуту вышел вместе с похожим на старого рокера бородачом в бандане, расписанной листами канабиса.

– Доктор Лучиано, – сообщил Траволо по-английски и вновь перешёл на родной язык. Из скоростного речевого потока Калашников смог только уловить, что патологоанатома зовут Марко.

Доктор, коренастый, одетый в короткий зелёный халат с засученными по локоть рукавами и застиранными, но подозрительно напоминающими кровь пятнами, пошёл по коридору дальше вглубь помещения, по пути обмениваясь с Луиджи недлинными репликами. Аркадий двинулся следом, испытывая дежавю с неприятным привкусом. Начать и закончить день расчленёнкой – такое себе развлечение.

– Bene, ecco,(3) – сказал доктор, водружая на подкатной оцинкованный стол женскую ногу в вакуумной упаковке.

– Ну теперь ты доволен, Аркадий? – Спросил Траволо.

Аркадий не был доволен. Чувство, которое он испытал, нельзя было назвать даже изумлением. Калашников был… в смятении? Кажется, так в старину называлось состояние крайней растерянности, замешательства и безотчётной тревоги. Дело в том, что нога, лежащая перед ним, была правой. А людей, укомплектованных от природы двумя правыми ногами, Калашников раньше не встречал.

***

– Дай сигарету, – попросил важняк у итальянца спустя два часа, в течение которых Луиджи продемонстрировал недюжинную активность.

Он звонил, кричал, молчал в трубку. Распечатал отчёт за подписью Рыбакова, присланный из Петрограда ещё утром, причём оба варианта – на русском и английском. Пропустил русский текст через переводчик интеллектуальной сети и сверил его с заключением доктора Лучиано. Отобрал у Аркадия планшет, разглядывал фотографии «русской» ноги целиком, увеличивал, фрагментировал и зеркалил изображение. Куда-то ушёл, затем вернулся, сел на ступеньки морга и задумчиво закурил.

Калашников тоже не сидел без дела. Сделал и отформатировал фото «итальянской» ноги, пропустил текст с заключением доктора Лучиано через искин и сверил его с русским, составил отчёт и отправил его по закрытому каналу в родное управление. Кабинет доктора Марко на время превратился в оперштаб. Патологоанатом не возражал. Напротив, вёл себя очень заинтересованно, помогал чем мог, и даже один раз заварил кофе всей честной компании.

Смеркалось? Отнюдь. Было уже почти темно, когда Калашников присел рядом с Луиджи и попросил у него сигарету. Траволо достал из пачки последнюю, отдал её Аркадию и щёлкнул позолоченной зажигалкой Zippo:

– Пора что-нибудь съесть.

– Да уж, соловья баснями не кормят, – ответил Калашников.

– Докуривай и пошли.

В темноте, узенькими улочками, проходными дворами-колодцами, мостами и переходами… Аркадий чувствовал, что смертельно устал. Он перестал фиксировать путь, просто старался не отставать от этого чёртова длинноногого чернокожего и мысленно приговаривал, как мантру: «Куда идём мы с Пятачком, большой-большой секрет». И когда после очередного поворота Калашникова ослепила декоративная подсветка Гранд Канала, он встал как вкопанный. Шум, смех, плеск воды, музыка и волшебная красота ночной Венеции настолько поразили его, что важняк забыл, куда и зачем шёл.

– Давай сюда, Аркадий, – окликнул его Луиджи с порога какого-то ресторанчика. – Здесь лучшая рыба и паста с морепродуктами. Калашников вышел из оцепенения и пошёл не столько на голос итальянца, сколько на запах жареной на свином жире, а после замаринованной сардины.

Через полчаса сытые детективы вновь обрели способность думать и рассуждать.

– Полагаю, это были близнецы, – глубокомысленно изрёк Траволо.

– Угу, – ответил Калашников, запивая остатки ужина чудесным местным Просекко. – Какие у нас планы? Честно говоря, я бы уже куда-нибудь упал, а завтра с утра, со свежими силами в бой.

Но как выяснилось, вечер только начинался.

– Хорошо. Сейчас проведём один эксперимент и упадём. – Луиджи расплатился, допил свой бокал и встал. – Пойдём.

Калашников, собравшись с силами, двинул следом. У кромки воды Траволо свистнул ближайшему гондольеро. Расфуфыренная лакированная лодка с бархатными сиденьями, золотыми кистями, словно снятыми со старого абажура, и картинно разряженным в тельняшку рулевым, величественно подплыла на зов.

– Давай, Аркадий, прыгай на нос. Будешь потом рассказывать своим, что слушал «О, соле мио» под луной в Венеции.

Гондольеро гостеприимно улыбался, но ровно до тех пор, пока Траволо не показал ему удостоверение и не скомандовал, куда плыть. Из знакомых слов Аркадий уловил «Канареджо». «Ага, – подумал он, – едем туда, откуда заходили утром». Гондольеро снял рекламную улыбку, надел домашнее лицо и деловито тронулся в путь. А вокруг кипела жизнь. Ночная Венеция напоминала «Титаник», который неизбежно потонет, но не сегодня и поэтому, пока оркестр играет, надо есть, пить, танцевать и веселиться!

Аркадий ещё днём приметил у слияния Канареджо с Гранд Каналом роскошный палаццо, светлым фасадом выходящий к воде. Искусная вечерняя подсветка выгодно выделяла из темноты арочные проёмы и баллюстрады балконов. Блики электрического света, отражаясь от воды, играли в стёклах окон. Казалось там, за стеклом, не прекращался маскарад, начатый триста лет назад: кружатся и кружатся в танце костюмированные пары, дамы в гродетурах, мушках и напудренных париках жеманничают с кавалерами, наёмные убийцы прячутся за портьерами, уродливые карлики с подсвечниками бегают из комнаты в комнату и дёргают гостей за фалды.

– Палаццо Лабия, – Луиджи заметил, что Аркадий пристально разглядывает дворец, – эти стены видели много знаменитостей. Сам маэстро Сальвадор Дали с русской колдуньей Гала здесь бывал. Говорят, палаццо крадёт душу у тех, кто хоть раз в нём побывал. Привидения каждую ночь устраивают здесь карнавал. Отшень красииво? – Добавил он по-русски и засмеялся.

– Да, очень красиво. Немного похоже на Питер. Триста лет назад итальянцы строили и у нас.

– Мы итальянцы строили везде, мы очень талантливые! – Хвастливо заявил Луиджи.

Аркадий взглянул на мулата и подумал: «Давно ты себя в зеркало видел, итальянец хренов?». Траволо тем временем продолжил:

– А теперь смотри внимательно, Аркадий. Час назад начался отлив. Крупные каналы, напрямую выходящие в море, такие, как Канареджо и Гранд Канал начинают мелеть первыми. Вода из боковых каналов устремляется сюда и выносит всё, что могли бросить в воду.

Луиджи заговорил с гондольеро по-итальянски. Судя по интонации, задавал рулевому вопросы относительно течения. Тот охотно отвечал, помогая себе жестами. Аркадий понял, что лодочник отлично ориентируется в движении водных потоков вокруг венецианских островов.

– Он говорит, что большая часть воды из Канареджо идёт при отливе в Гранд Канал, лишь малая – в лагуну. – Перевёл Траволо рассказ гондольеро. – Рио-ди-Сан-Джобе более полноводный и находится ближе к лагуне, поэтому высасывается быстрее. Остаётся Рио-де-ла-Креа. Он узенький, находится примерно посередине Канареджо, и отлив в нём заметен в последнюю очередь. Сейчас заглянем туда.

Лодка вошла в узкий канал слева, остановилась перед невысоким каменным мостиком. Гондольеро положил весло вдоль борта, присел и достал сигареты. Луиджи щёлкнул зажигалкой, лодочник уважительно прикурил, протянул в ответ пачку. Траволо извлёк одну сигарету и жестом предложил угоститься Аркадию. Тот отрицательно помотал головой. Луиджи и гондольеро находились за кругом света, что давал тусклый фонарь на носу лодки. Калашников не видел лиц своих спутников, лишь едва различал фигуры и два красных огонька, которые то разгорались, то блекли в темноте.

Смех и музыка почти не долетали сюда, не мешали слушать звуки засыпающего города. Своей особой жизнью жила вода. Она томно вздыхала, льнула к лакированному боку, мягко покачивала гондолу, реагируя на самое лёгкое движение – поворот головы или затяжку. Внезапно, почуяв зов отлива, вода тихонько потянула лодку обратно в Канареджо, слегка занося корму к берегу. Гондольеро затушил за бортом сигарету, давая понять воде, что знает её планы, но не унизил, не бросил в неё окурок, а сунул мокрый комочек куда-то под сиденье. Потом не спеша взял весло и почти без плеска опустил его в воду, выравнивая гондолу строго по центру канала. Медленно-медленно лодку вынесло из Рио-де-ла-Креа обратно в Канареджо и потянуло в сторону Гранд Канала.

– Что и требовалось доказать, – нарушил молчание Луиджи. – А теперь давай в Рио-ди-Сан-Джобе, – обратился он к гондольеро по-итальянски.

Минут через десять они были у моста Трёх арок. Ночь и роскошная вечерняя подсветка скрыли мрачную картину разложения, средневековое сооружение выглядело великолепно. «Вот так здесь везде, – думал Аркадий, – замазали сифилитика цинковыми белилами, а умой его, так под слоем штукатурки такое найдёшь, что сам не рад будешь».

Луиджи остановил гондольеро, когда тот направил лодку в Рио-ди-Сан-Джобе, указав на светлый предмет, который довольно быстро плыл навстречу лодке и в месте впадения Рио-ди-Сан-Джобе в Канареджо, повинуясь движению отлива, повернул к лагуне. Это оказался размокший пакет из булочной. Гондольеро ловко подхватил его веслом и протянул Луиджи.

– Надеюсь, ты понял, Аркадий, – сказал Траволо, снимая мокрую бумагу с весла, – вот так же, как этот пакет, вода унесла в лагуну фрагменты тела. Именно в лагуну. Осталось только обойти все стопятьсот гостиниц и отелей в этом районе, опросить, где останавливались близнецы, взять смывы в ванных комнатах и золотой ключик у нас в кармане. За полгода управимся.

– А почему ты считаешь, что убийство произошло в гостинице?

– Здесь почти не осталось обычного жилья. Содержать его дорого, всё гниёт и покрывается плесенью, а требования государства к сохранности исторического центра очень высокие. Штрафуют нещадно. Во всей округе сплошь сетевые отели и апартаменты под аренду туристам. Обычные венецианцы давно перебрались на материк, а дома свои сдают гостильери. Остаются только те, кто работает в обслуге, да и они, в основном, живут в Местре, сюда ездят по утрам на работу.

В подтверждение своих слов Траволо спросил у гондольеро, откуда он:

– Ehi, amico, vivi a Venezia o a Mestre?

– A Mestre. – Ответил тот, разворачивая лодку.

– Ну, что я говорил, – пожал плечами Луиджи.

– Dove vai, Signore? – Уточнил куда дальше рулевой.

– Fermati al Ponte Guglie, – скомандовал Луиджи.

– Si, Signore.

У моста Понте-делле-Гулье детективы сошли на берег. Комната в апартаментах, где Калашникова, наконец, ждали душ и чистая постель, оказалась в двух шагах.

_____________________________

1. Вапоре?тто (итал. Vaporetto, вен. Vaporeto) – речной трамвай, маршрутный теплоход, главный вид общественного транспорта в островной части Венеции.

2. Ру?стовка (или ру?стика). От лат. rusticus (деревенский, простой, грубый, неотёсанный; rus – деревня). Таким термином называют облицовку внешних стен четырёхугольными, плотно пригнанными друг к другу камнями, обведенными по краям пластичным материалом, например, цементом. При этом переднюю/внешнюю сторону камня оставляют неотёсанной или минимально обрабатывают. Термином «руст» может обозначаться и камень, и разделительная полоса между камнями.

3. (ит.) Ну, вот

Новый уровень погружения

Проснулся Аркадий от звуков, доносящихся из кухни. Луиджи готовил завтрак. Квартирка, которую Траволо громко назвал апартаментами, располагалась на втором этаже дома, выложенного из старого кирпича, и принадлежала другу Траволо. Обычно он сдавал её туристам, а сам жил в Местре (4) у своей девушки. Иногда Луиджи останавливался здесь, когда заезжал в Венецию.

Вчерашним вечером Аркадий уснул сразу, как только голова коснулась подушки. Да и, по правде сказать, кровать к этому располагала. Огромный траходром, на котором вполне могли уместиться две пары свингеров-затейников, занимал почти всё свободное пространство. Строго говоря, называть крошечную комнату-студию, апартаментами можно было с большой натяжкой. «Кухня», отделялась от «спальни» столом-стойкой. Под окном, выходившим во двор-колодец, располагался узкий, но длинный диван, куда и завалился Луиджи, предоставив Аркадию, как гостю, более место поудобнее.

– Чао, засоня! Садись. Американский завтрак. Яйца с беконом. Ничего другого нет. Везде ещё закрыто. Как-нибудь потом сделаю тебе свою фирменную пасту. Перекусим и поедем к начальнику местной полиции. Он хотел с тобой познакомиться. – Траволо деловито расставлял тарелки. – Надеюсь, ты хорошо выспался?