Хавиер потянул Анну вдоль по коридору. Они шли и заглядывали в открытые комнаты. Там на кроватях лежали и двигались мужские и женские тела, в разных позах, позициях, положениях. Оболочки дрожали, сокращались мускулы, подрагивали груди и задницы.
– Тут можно только со своей девушкой, чужую женщину трогать нельзя. Поэтому по одному сюда не пускают. Ну, вот Антонио вчера был здесь втроем, с другом и его женой. Так можно. А одному нельзя. Вообще, соседнюю женщину можно только разве поцеловать, или потрогать, не больше. А, вон я вижу, Антоний прошел в третью комнату. Пошли к ним. Или ты еще к кому-то хочешь?
Он снова засмеялся и потянул Анну в третью комнату. Справа и слева, в проемах дверей извивались тела, постанывая и почмокивая, на каждой кровати было по две, а то и по три пары.
Мария и Антоний уже лежали поперек квадратного плацдарма, накрытого белоснежными простынями. Они оба были одинаково загоревшие, без белых следов от купальников и фиговых листков. Их тела темнели на белой поверхности и казались деревянными фигурками, выточенными из какого-то темного африканского дерева. Они просто лежали и не шевелились.
– Вот смотри, тут все продумано. Вот видишь? – Хавиер задыхался от гордости и восторга.
Рядом с кроватями лежали рулоны салфеток и упаковки презервативов.
– И вообще, ты знаешь, потрахаться на глазах у всех – это дорогое удовольствие.
Он сел на край мягкого матраса, обнял Анну за бедра и притянул к себе. Анна медленно положила руки ему на плечи. Он наклонился назад, и они оказались лежащими рядом с Антонио и Марией. Хавиер не сводил глаз с потолка. Зеркало наверху позволяло ему наблюдать за происходящим, не изменяя позы и не поворачивая головы.
Внезапно, Анна ощутила, что ее спину целуют. Еще какие-то руки заскользили у нее по рукам и плечам… И вдруг… Все изменилось. Стон, похожий на крик, прозвучал совсем рядом, почти у нее над ухом. Это не был стон наслаждения от прикосновения желанного тела. Звуки свидетельствовали о боли, и боли сильной. Судорожное движение рядом ощущалось в резких колебаниях матраса. Анна вскочила еще раньше, чем Хавиер разглядел что-то в нависающем над ним зеркале.
– Что случилось?!
Анна увидела корчащееся коричневое тело Антонио. Оно было спортивно и накачено, выглядело значительно моложе своего хозяина. Поджарое. Без лишнего жира, без свисающей кожи – этому телу точно нельзя было дать 50 лет. Если бы оно еще так жутко не извивалось бы сейчас перед ней в коликах какого-то приступа.
– Что случилось? – повторила свой вопрос Анна. – У него что, приступ какой-то?
– В ванну, – прошипело тело, катаясь по кровати и хватая ртом воздух.
Хавиер подхватил мадридца под локоть, Мария взяла его с другой стороны. Они вышли из комнаты – кровати. В конце коридора была туалетная. Его стоны только чуть-чуть превышали по тональности стоны, раздававшиеся из комнат. Вдруг мадридец остановился, скрючился и его вывернуло прямо на белый палас.
– Врача, надо врача. Хавиер, иди на рецепшн этого заведения. Тут наверняка должен быть и врач, раз тут все по высшему разряду
Она вытолкнула Хавиера из-под испанца и усадила того прямо на палас. Антонио мягко обвис, прислонясь к белой стенке. Анна присела перед ним на корточки.
Подняла его голову.
– Антонио, вы слышите меня, Антонио!
– Плохо… тошнит… пойдемте… уведите меня отсюда… я не хочу, чтобы меня тут видели такого.
Его речь была невнятной, но быстрой. Он сделал еще несколько попыток заговорить, перемежающихся с судорожными движениями тела. Его снова вырвало. Анна оглянулась.
– Да что же ты еще стоишь?! Беги за врачом. Или вызови его.
Хавиер, наконец, сделал движение по коридору. Мария стояла рядом, сложив руки на груди крестом, как бы прикрывая ее. Ее белые волосы разметались по плечам, глаза были испуганы.
– Мария, принесите полотенце из туалетной комнаты. Намочите его только.
– А лучше два, – крикнула Анна уже ей вдогонку.
Из комнат на крики и стоны стали выходить люди. Все они были голыми. Разных возрастов. Они испугано смотрели на происходящее, не решаясь подойти поближе.
– Хоть кто-нибудь, среди вас есть доктор?
Никто не пошевелился. Люди стали уходить.
Анна стояла перед загоревшим, мускулистым телом на коленях, сама беленькая и хрупкая, и придерживала его за плечо, чтобы он не упал. Он начал задыхаться.
– Антонио, Антонио, вы слышите меня?!
Антонио не пошевелился. Девушка снова подняла его голову. Глаза его были широко раскрыты. Зрачки расширены. Видно было, что он ничего не слышит и не видит.
Подошла Мария с двумя полотенцами. Анна обтерла мадридцу ноги, залитые рвотой. Прикрыла ему колени. Вдруг, пальцы испанца судорожно сжались, и он замер.
К ним подошел мужчина, наспех завернутый в полотенце. Присел рядом. Пощупал пульс.
– Похоже, это все… Он умер…
Он положил его вдоль стены.
Хавиер подошел к девушкам уже одетый. Анна резко встала и схватила его за руку.
– Бежим, – прошептала она ему на ухо.
– Опять?!
Хавиер отодвинул ее от себя.
– Теперь-то чего?
– Он умер!
Потапенко
Осеннее утро на подмосковных дачах выдалось суетливым. С раннего утра на 72 км от Москвы, на повороте с Волоколамского шоссе на грунтовую дорогу дачного поселка «Красный Октябрь», стояли встречающие. Председатель и сторож дачного товарищества ждали оперативно-розыскную группу. Две полицейские машины лихо развернулись и затормозили, заметив энергичное махание встречающих. Из одной из них вышел низкорослый и худенький человек. Круглые очочки, в тонкой черной оправе, сползали ему на нос. Такие носили в свое время деятели партии и революции.
– Хорошо, что встретили. Ваши дачи ни на одной карте не отмечены. Только в легендах, – обратился он к встречающим, протягивая руку. – Следователь Потапенко. Сергей Леонидович.
– Олег – председатель правления.
Председатель, Олег Павлович, неохотно пожал руку молодому следователю.
– Я – сторож. Николай Васильевич. Сразу хочу сказать, ничего необычного не заметил, не участвовал, не принадлежу, не состоял.
Сторож стоял, пьяно пошатываясь, и даже не пытаясь дотянуться до руки следователя. В темном рваном пальто, в ушанке, он, казалось, давно забыл, что такое парикмахерская и бритва, а может, и не знал этого никогда. Неровные пряди седых волос, вернее их клочья, свисали из-под ушанки на лоб и опухшие веки и щеки Василича. В руках он держал авоську. В ней недвусмысленно позвякивало стекло. На ногах у него были валенки с галошами. Рядом стояли две собаки – пушистая серая в пятнах Машка и такой же как хозяин грязный, весь в клочьях – Мишка. Собаки преданно терлись у ног Василича, недоверчиво и подозрительно косясь на милицейские машины.
– Ладно, Василич, тебя никто и не спрашивает. – Олег Павлович дотронулся до плеча старика и повернулся к следователю.
– Вам на «седьмую» линию, а потом снова повернуть налево. И вниз, к лесу, до поворота. Там вас Зоя ждет. Это она труп обнаружила.
Следователь улыбнулся. Он наклонился к окошку машины.
– Ребята, поезжайте, начинайте, я сейчас подойду.
– Тут ведь недалеко уже? – он поднял лицо и посмотрел на председателя.
Машины медленно тронулись с места, пытаясь объехать ухабы и впадины. Встречный «нисан» затормозил всю полицейскую кавалькаду. Дорога была слишком узкой в этом месте, и, чтобы разъехаться, выезжающей машине пришлось подать назад.
– Повезло вам сегодня, всю эту ночь дождик хлестал. Ваши коллеги с Истры тут все прокляли и быстренько отсюда смотались. А сегодня – тишь, да благодать, да солнце светит.
Председатель растеряно смотрел на работника полиции, не зная, что говорить и что делать.
– Давайте пройдемся, вы мне расскажете, что знаете об этой девушке. Ну, и проводите, заодно, до места.
Следователь достал сигареты и предложил собеседникам. Сторож, наконец, протянул руку и взял одну, сунув ее куда-то за ушанку. Председатель покачал головой.
– Не, я уже не курю. О смерти пора думать. Пожить охота.
Потапенко закурил. В одной руке у него был планшет, другой, с зажженной сигаретой, он недвусмысленно показал на дорогу, предлагая пройтись.
– Что это за дачи? Чьи они?
– Ну, это старые дачи. От завода. Военного. Лопатки мы делали, для ракетных двигателей. Да вы сами посмотрите. Почти все домики своими руками построены, ну, кроме нескольких новых, что построили в последнюю пару лет уже.
Мужчины вступали на территорию поселка. Старый, покосившийся забор из горбыля то тут, то там перемежался новым, сплошным. Кое-где дырки в заборе прикрывались приложенными к ним проржавевшими спинками от старых железных кроватей послевоенных времен, или каркасами раскладушек.
– Значит случайных людей здесь нет? Если кто-то продать, например, захочет?
– Нет. Все идет через завод. Не заводские тут только дети заводских. Бывает, что запущенный участок стоит много лет, заброшенный и заросший. Вот как этот.
Он махнул рукой и показал на еле-еле державшийся забор из тонкого посеревшего штакетника. Сам домик, синий, похожий на собачью будку, и по размеру чуть-чуть побольше, уже наклонился на бок, как будто пережил сильное азиатское землетрясение. Крохотное окошко было мутным и серым. Сквозь него едва-едва подавала знаки жизни шторка.
Они поравнялись с глухим дощатым забором. Сторож приотстал и, звякнув стеклом в авоське, достал бутылку «клинского». Поколдовав над ней минуту, он отбросил пробку и жадно хлебнул пива прямо из горла.
– А как вы все это хозяйство охраняете? Вышки? Собаки? Карабинеры? Колючая проволока, электрический ток? Яд кураре?
Василич поперхнулся пивом.
– Ну а как же, все как у людей, не сомневайтесь. Вот Машка, вот Мишка. И ружье у меня есть.
– Это единственные ворота, через которые можно въехать на территорию дачного поселка?
Потапенко кивнул на оставшиеся позади столбы, с прикрепленным к ним металлическим шлагбаумом.
– Въехать – да, – председатель закашлял. – Но войти можно через калитку в поле, через калитку с просеки – там другие дачи, более позднего времени.
Василич поднял бутылку и отхлебнул сразу несколько глотков.
– Нее…, там сейчас уже нельзя войти. Я там все эти калитки позапирал. Игорь там железные калитки поставил – ну я их и запер. Но войти сюда – нет проблем. Через лес, через дыры в заборе. Через сам забор. А вышка у нас одна – водонапорная, да и та на ладан дышит. Скоро без воды будем сидеть.
Центральная линия поселка пересекалась боковыми ответвлениями. Перпендикулярные линии дорог шли вверх, к полю, и вниз, к лесу. Они поравнялись с 7 линией. Около поворота был ссыпан песок. Председатель облегченно вздохнул. Он остановился и махнул рукой вниз, к лесу.
– Ну вот, вам сюда, на 7 линию. Там вам Зоя все расскажет. Она нашла труп.
– А родственникам сообщили?
Следователь никуда не торопился. Он остановился у поворота дороги и мягко улыбнулся.
– Да, Зоя звонила вчера ее сестре. Та сказала, что сегодня утром подъедет.
– Все же расскажите мне, кому принадлежит участок? Расскажите, что знаете об этой семье. И давайте уж пройдем к дому.
Сторож еще отхлебнул из бутылки. Все тронулись вдоль заборов. Собаки не отставали от хозяина и внимательно изучали канавы и кусты, время от времени задумчиво оглядываясь и с сомнением поглядывая на следователя.
– Ну, что сказать, – Олег Павлович вздохнул. – Тут все все друг о друге знают. Нанизывается все друг на друга. Кто как живет, у кого трусы посреди цеха упали, у кого дочку убили. Бабку-то их все знали. Она в литейном цехе работала. Она и взяла участок, позже всех правда. Ну, там долгая история с родственниками у нее была. Потом вот все умерли, остались только сестры. Внучки, то есть.
– Значит это их дача?
– Формально – нет. Формально – дача записана на бабку. Они не стали возиться с документами и переписывать участок на кого-то из живых. Мать-то у них умерла давно, лет пятнадцать назад. В автокатастрофе разбилась. Девок-то – бабка растила, одна. Хотя мать тоже одна была, так их родила от разных мужчин. В последний год, правда, ей повезло. Замуж вышла. Удачно так! Сразу с мужем и дочками в Париж укатили. Бабка-то так радовалась за них. И вот, поди, как обернулось. Там она и разбилась вместе с мужем. В Париже как раз какие-то волнения были что ли, так даже тела ее не привезли, говорили- сгорело. Девочки сиротами одни вернулись… Он вздохнул.
Они подошли к лесу. Под фонарем были большие металлические ворота, выкрашенные черной краской. Около них стояли две полицейские машины. Здесь их ждала Зоя. Она была в розовой, с переливом, куртке, синих спортивных штанах, что продают на рынках по сто рублей за штуку, и огромных резиновых сапогах. На куртке была зеленая заплатка.
– Зой, вот, привел… рассказывай… как и что, – обратился к ней председатель. – А я, если можно, пойду уж. Не лежит у меня сердце на трупы смотреть.
– Слабонервный что ль? – низким голосом хохотнула Зоя.
Она была с непокрытой головой. Рыжие волосы были гладко зачесаны назад и собраны в смешной, маленький, высокий хвостик. Обручем, приглаживающим тонкие волосы, служила косичка из искусственных волос. В ушах были классические сережки с синим камнем, то ли остатки былой роскоши, то ли ностальгия по ней.
– А мне какого было тут… целую ночь… рядом с трупом. А может и убийцей… Одной!
Она смотрела свысока, и это было легко. Она была выше всех своих собеседников на голову.
– У тебя же собаки, – председатель обернулся, уже готовый убежать подальше отсюда.
– У нее тоже была собака, – Зоя сдвинула брови и сурово посмотрела на хлипкого следователя. Она замолчала.
– Да, я читал рапорт об обнаружении трупа. Собака-то нашлась?
Потапенко смущенно посмотрел на женщину снизу вверх.
– Нет. Убежала, как дверь открыли… навылась… бедняжка.
Председатель нервно и суетливо переминался с ноги на ногу, готовый дать старт в любую минуту.
– Ну, я пойду, пожалуй? Если понадоблюсь я всегда тут. На 8 линии. Зоя покажет.
