– Я пыталась бы найти способ поработать. Хотя сейчас я просто хочу домой, к коту и… хочу домой.
Лицо его наконец напомнило, каким оно может быть заинтригованным и сосредоточенным на ней одной целиком.
– Как интересно ты сказала. Не «работала бы». Не «искала бы работу». «Пыталась найти способ поработать». Похоже, у нас обнаружилась целая улика.
– Это виднее вам, я ничего интересного не нахожу.
– Тогда почему ты так сказала? Почему ты так подумала?
– Потому что, я думаю, мне очень трудно работать. И вот почему я сразу подумала о больнице! ? она практически подпрыгнула на месте. ? Я плохо себя чувствовала. Поэтому мне так тяжело оглядываться назад. Поэтому там непроглядный мрак. Мне было плохо, детектив.
– Но ты не сказала «я бы лечилась». Ты собиралась работать. И формулировка указывает на то, что ты собиралась работать, при этом болея.
– Может, мне невозможно было помочь. Может, я не хотела терять время. Или силы, как вы говорите.
Степан, заставлявший облюбованное кресло крутиться, излучал необъяснимую радость, неуместную настолько, что Васе хотелось протестовать.
– Перед нами однозначно важная улика.
– Раз уж вы так считаете… вы не думали, что это всё ? ошибка? Что я здесь из-за того, что меня убила какая-нибудь болезнь, а не я сама?
Она пробовала эти ужасающие слова на вкус, и они сейчас отдавали для неё правдой. От этого открытия её просто разрывало на части: того и гляди, всё, что осталось от её тела, просто развалится к его ногам.
– Мне жаль тебя огорчать, но люди не оказываются здесь случайно. Постскриптариум принимает только тех, кто связан с его уходом из мира, который он знал.
– Но как быть, если я, скажем, просто выпила не то лекарство, и сердце остановилось? Или выхода из моей болезни не было никакого, кроме этого? Неужели за это можно осудить?
– Васенька, для этого и нужно расследование. Когда участие человека в случившемся оправдано, это не составляет большого труда доказать. И решение суда будет соответствующим. Оттого я и прошу тебя стараться. Ты добьёшься понимания от Судьи, и тогда никто не обойдётся с тобой жестоко. А пока на твоей стороне только я.
Немного помолчав, она постаралась как можно хладнокровнее озвучить свой вывод:
– Никто не имеет права назвать вашу работу бесполезной.
– Вот спасибо, ? его голос надломился из-за того, что он сдержал смех.
Вытирая воображаемый пот со лба, Вася вернулась к кровати. Ей бы упасть и закрыть всё беспробудным сном, где не нужно разыскивать ни истину, ни спасенье от неё. Смелости ей хватило только на то, чтобы сесть, ? на этот раз ближе и к подушке, и к Степану.
– Мой черёд, детектив. Вы сказали про обвинение и медэксперта. Кто же судья?
– О. Ещё один слайд нашей презентации. Тебе придётся простить меня, Василиса, я не отвечу на этот вопрос. Не имею ни права, ни возможности.
– Как же это так? Судья под покровом тайны, о нём запрещено говорить?
– Можешь считать так. Какими бы ни были твои догадки, вряд ли они меня удивят, так что не стоит говорить о них. Пользуйся тем, что я пропускаю ход.
– Тогда приговоры. О них нам говорить разрешено?
– Это не моя компетенция, если ты помнишь.
– Но я имею право знать, что меня ждёт, если меня признают виновной.
– А ты считаешь себя виновной?
Ей вновь почудился тревожный шум из-за двери, но теперь она точно знала: этот «эфир» исключительно в её голове. Головокружение имело своё звучание, давящее и тяготящее, оно бы даже могло сложиться в музыку, только бы упорядочить его мотив. Стены стали стремиться навстречу друг другу, хотя сидящий в кресле детектив почему-то оставался при этом неподвижным. Вася больше не могла схватиться за плед, который прежде её отлично выручал.
«Ты думала, если никому ничего не говорить, остальные никогда не узнают?»
Быть виновной ? уже худшее наказание, чем то, которое могут за это придумать. Не знать, виновна ли ты в самом деле, ? пытка, никаким судом не предусмотренная.
А она даже не могла сказать об этом. Лишь безвольно наблюдать за тем, как наклоняются стены.
«О чём ты думала?»
– Только не на пол, голубушка, есть же отличная подушка, ? Степан подхватил её, прежде чем она окончательно рухнула.
Его галстук, который выскочил из-под расстёгнутого пальто, успел коснуться её лица. Как странно, всякий раз, когда расстояние меж ними сокращается, она всё время цепляется за новые детали в нём. Наверняка старые, но почему-то для неё прежде невидимые.
– Ты и так молодец, долго держалась, и это не было легко для тебя.
Неужели чувства видны насквозь?
– Вот так. Отдохни немножко, ? Степан удобно устроил её на подушке и даже догадался хорошо расположить её бессильные руки, чтобы это не напоминало ей позу покойника. ? Начнём ценить силы наконец-то.
– Спасибо, ? послушались её губы.
Для них обоих это стало большой неожиданностью, потому что он застыл над ней в недолгом замешательстве. Ждал, что она прочитает по лицу его вопрос так же, как он постоянно читал её немую реакцию на то, что он говорит. Это было так же справедливо, как их «самодельное» соглашение.
Он спрашивал, за что она благодарна. Она была уверена в этом.
– Вы не спросили, почему я это сделала.
Как только это вырвалось, она пожалела мгновенно. И уже не могла исправить хотя бы на «почему это со мной произошло». От её речи осталось мычание, которое тоже быстро сошло на нет. Она не могла даже превратить это в благодарность за то, что он просто не пытался заставить её память подчиниться и воспроизвести, вероятно, самый страшный момент за всю жизнь.
Сейчас этот эпизод оставался для неё благополучно недоступным. Где-то в сейфе, на пароль от которого у неё не было шанса взглянуть. Ей оставалось только надеяться, что Степан Павлов поймёт верно, и не начнёт снова сверлить её оговорки.
А никакого Степана уже рядом и не было. Только размытое пятно под цвет бежевого пальто. И ничего не значащий клокот из чьего-то горла, который ей, несомненно, просто мерещился:
– Моя дорогая Лиса, вопрос «почему?» по отношению к тому, что уже сделано, в большинстве случаев кажется мне бессмысленной тратой слов. И если я не понимаю, «почему», я должен выяснить это сам, без чужих томных попыток обернуть это в оправдание.
Дорога длиною в смерть
Смартфон ? кривое зеркало наших дней. Пытается работать на тебя, скрывая твои недостатки, и незаметно работает против тебя, в итоге искажая даже достоинства.
Подростком я была влюблена в мобильники, казавшиеся мне одним из признаков жизни без недостатков. Особенно такими они выглядели в чужих руках. Другие извлекают из них больше пользы, чем я. Мне не хотелось собственный телефон, пока я не увидела, с каким удовольствием девушка открывает свой сотовый-раскладушку. Эта девушка не была чужой для меня, её пример во всём был заразителен, потому что она всё делала с удовольствием… или не делала вообще.
Я и с современным, безгранично умным смартфоном на неё даже не похожа. В те минуты, когда я переворачиваю в нём все приложения, как воришка, компульсивно проверяя обновления, хотя это не требуется. Торопливо перелистываю чужие фотографии и тут же выбрасываю из головы подсчёты лайков. Получаю информацию и сразу отвергаю её. Чтобы через час сделать то же самое.
Особенно невыносимо перед сном. В темноте все мысли звучат громче, а свет от экрана их не распугивает. Я бегу мимо новостных заголовков ? сама не знаю, зачем. Ненадолго останавливаюсь на своём имени.
«Василиса Снегирёва бойкотировала все кинопробы, но всем плевать». Так и должно быть, когда ты не приходишь куда-то. Никто не разочарован. Никто не обрадован. Равновесие. Подумаешь, новость.
«Василиса Снегирёва в новом доме подаёт на ужин своё сердце с кровью в знак того, что отказывается от любви в пользу выгоды». Это объясняет, почему моё самочувствие больше похоже на композицию из домино, и кто-то сильно толкнул первую костяшку. Без сердца не то чтобы удобно жить. Но это должно быть безумно вкусно, раз мне обещали за это выгоду…
Смотреть комментарии ? всегда ошибка. И мы всегда её совершаем. «Снегирёва каждый день такая лохматая, она знает, что существуют фен, расчёска и даже парикмахеры? И этот чумазый цвет волос. Напишите ей, кто-нибудь, что в мире есть краска».«Учились вместе с Василисой, она постоянно делала тупые ошибки. И продолжает до сих пор, по ходу». Ничего из того, что не подумаешь при поверхностном взгляде. Ничего из того, что я сама не знала. Но ничего из того, о чём мне стоило читать. Такова вся суть комментариев.
«Василиса Снегирёва выбрала серую и ничем не примечательную жизнь, поэтому мы больше не можем отличить её от массы других людей». Они, конечно, не врут, но попробовали бы выбрать сами! Зачем об этом вообще писать новостные статьи? Потому что чужие провалы, я думаю, пригоняют читателям фальшивый серотонин.
Я блокирую телефон, и от всей информации на нём остаются только цифры, обозначающие ночное время, и моё отражение, которое я не могу рассмотреть. И не надо, я уже насмотрелась в кривое зеркало. Там нет того, кого бы я хотела увидеть. Кого-то, хоть отдалённо подобного Лисе.
Глава третья, оживлённая новым знакомством
Странно, но она уже начала привыкать к чудаковатой комнате. Уже не ждала очнуться рядом с ковром и старыми обоями родной спальни вместо лазурных стен. От былого полумрака здесь не осталось и следа. И обстановка перестала быть чуждой ? здесь вообще было вполне недурно и уютно, во многом благодаря бесчисленным книгам. Разве что тоску навевала малопонятная пустота.
Но что-то здесь определённо было не так, даже в сравнении с её предыдущими пробуждениями, когда незнакомое место пассивно запугивало её. Зажигалка давно не напоминала о себе щелчками.
Пока к ней возвращалось её имя, Василиса твёрдо настроилась «работать» и «стараться», как её побуждал Павлов. Её сильно отталкивала перспектива разочаровать того, кто пытается ей помочь, а сидящая на плечах загадка исхода жизни давила на шею. Любому здравомыслящему человеку очевидно, что лучшим решением будет сотрудничать со следствием, и она заранее пыталась «размять» память, как тело перед тяжёлой нагрузкой. Успех был секундными искрами, за которые не зацепишься. Но зацепки здесь не по её части.
И где-то в том уголке сознания, где жило недоверие даже к славному и доброму Степану, тихо обитала идея. Добраться до разгадки первой и самой решить, как с ней поступать. Это были одновременно предосторожность и желание оставить то, что лежит в сейфе, на том же месте.
Ведь никто и никогда не кладёт что-то в сейф без стоящей причины.
Вася приподнялась на кровати, обращаясь сразу в сторону кресла, но оно было пустым. Неужели исчез? Быть не может.
– Сожалею, я не хотела тебя смущать, ? высоким голосом ласково заметила комната.
Вася ненадолго «встала на паузу», оробев перед неизвестностью, и не сразу догадалась оглядеться вокруг. Вместо Степана Павлова неподалёку от двери скромно стояла необычайно высокая женщина, прижимавшая к себе чёрную папку. И как она сразу не почувствовала её присутствие? Оно было таким отчётливым, даже когда та молчала, это лишало всякого уединения.
– Я рассчитывала сразу застать тебя в сознании, вот я о чём. Стёпа сказал, ты отлично справляешься, поэтому… могу я присесть?
Обратно замкнувшаяся в себе Вася закивала головой вместо отчётливого ответа и принялась приводить кровать в порядок. Незнакомка же спокойно прошествовала к креслу и положила папку на стол. В кресле она разместилась почти так же, как детектив, ? спиной к столу и стене, лицом к кровати, на которую скованно присела Вася. Однако от детектива её разительно отличала элегантность позы и то, как плавно, не торопясь, двигалась эта женщина. Её окружал не воздух, а океан, и она была в нём русалкой.
– Ведь ты не против моего визита? Тебе не стоит оставаться одной, да и мы с тобой не потратим время зря…
И по сравнению с ней детектив был бесцеремонным. Но сейчас ей ? неожиданно, невероятно! ? очень хотелось оказаться поближе к его пальто вместо одиночества или компании «русалки». Простота и прямота Степана почему-то перестали казаться невежливыми. Как же быстро он приучил её к своему необычному обществу.
– … И выглядишь просто чудесно. Это хороший знак.
– Благодарю, ? Вася погладила ткань. ? Это не знак, просто рыжим идёт зелёный.
«Рыжим» звучало от неё почти ругательно.
– Мне правда жаль, что ты не принимаешь похвалу, которую ты заслужила.
– Я не… извините меня, а где Павлов, вы не знаете?
– Занят. Не беспокойся, он знает своё дело и никогда от него не отвлекается, даже если кажется, что наоборот. А притворяться оболтусом он любит. Может, ему так легче прятать свои мрачные догадки во время дела, кто знает?
– Но ведь он вернётся?
– Обязательно. Он ещё никого не оставлял… в Постскриптариуме точно.
– А мне нельзя посмотреть Постскриптариум?
Улыбка у «русалки» неожиданно оказалась очень тёплой. С такой уникальной добротой людям умела улыбаться только мама Васи, это все и всегда отмечали. Мама располагала к себе самых угрюмых людей, просто улыбнувшись им, но не могла никому передать секрет волшебной мимики.
– Стёпа сказал, что ты любознательная. Он сам тебе всё покажет в нужное время, и всё встанет на свои места, обещаю.
– И что ещё он успел рассказать? ? буркнула девушка, долго не думая.
– Тебе не нужно обижаться на него, Василиса, ? милостиво откликнулась гостья. ? Он не предавал тебя, общаясь со мной. Я обязана знать всё, я ведь буду помогать вам добиться справедливости. Он должен был предупредить, что я приду, но, наверное, не успел.
– Майя? ? ахнула Вася.
– Верно. Майя Маковецкая. Приятно наконец познакомиться.
Она не успела толком представить женщину, о которой говорил детектив, но что бы она себе ни представила, это никак бы не сочеталось с той, кого она встретила. Вообразить Майю такой, какой она была в действительности, просто не было вероятным.
Гладкие длинные волосы платинового оттенка выглядели нереалистично густыми, как парик, и определённо притягивали к себе женскую зависть. Худое лицо украшали острые скулы и большие глаза ? золотистые вопреки всем законам внешности человека. Они отвлекали внимание от нитевидных губ ровно до тех пор, пока те не растягивались в открытой улыбке. Отдельным пунктом в её описании просто необходимо подчеркнуть её рост, который ощущался даже тогда, когда она сидела. Фигуру Майя спрятала в роскошный белый костюм, в котором Вася побоялась бы не только выйти из дома, но даже пить кофе.
Словом, эта женщина была чертовски красивой, и в большей мере из-за того, что умела выделять свои достоинства нужным образом. То ли благодаря костюму, то ли ещё каким-то неведомым таинством красоты, она была словно источником света в этой комнате. И Вася просто не могла отделаться от вопроса, выглядела ли Майя так же ослепительно при жизни. И стало понятно, отчего Павлов назвал её Марго Хемингуэй: их сходства с моделью прослеживались больше всего в её взгляде.
– Мне тоже приятно. Моё имя вы уже знаете.
– Да, но важно знать, ты предпочитаешь Василиса или Лиса?
– Не надо! ? едва ли не вскрикнула Вася и смутилась. ? В том смысле… моё имя так не сокращают.
Всё равно что проглотить горькую пилюлю ? думать о том, как детектив обсуждал с Майей Маковецкой или кем-то ещё то, что прочитал в её комнате.
– Я учту. Всегда говори всё как есть, и нам всем будет проще. Договорились?
– Это тоже одно из правил Постскриптариума? «Обращаться ко всем на «ты», «беречь силы на расследование» и «обязательно говорить прямо всю правду»?
– В тебе чувствуется подопечная Стёпы, ? снисходительно заметила Маковецкая. К счастью, она больше не улыбалась, и потому слишком приторно это не звучало. ? Настоящие правила в Постскриптариуме более серьёзные, и я не та, кому следует тебе о них говорить. Но обитатели треугольника заводят для себя некоторые обычаи и явно не просто так. Если в обычае нет необходимости, он отмирает. Сейчас у нас действительно не принято обращаться на «вы», но я могу понять, что для тебя это очень непривычно. Беречь силы для главного ? что ж, это грамотный совет любого разумного следователя. А говорить правду ? некоторые считают, что это лучший способ справиться с треугольником.
– Почему с ним нужно справиться?
– Можно стать его заложником.
– И все это делают? Говорят всю правду в лоб, будто это так просто?
